Я не заметил, как бесшумный Афраф стал убирать тарелки, и его рука в нитяной перчатке уже
потянулась за моей, а горошек я еще не трогал, оставив его, как лакомство, и когда рука Афрафа простерлась над тарелкой, я ухватил десертную ложку, приготовленную для малины, помог пальцами захватить в нее горошек и благополучно отправил его в рот, уронив два стручка на скатерть.
Неточные совпадения
Часов в девять мы легли около костра. Я долго и крепко спал. Но вот сквозь сон я услышал голоса и поднялся со своего ложа. Я увидел всех
моих спутников и ороча, проворно собирающего свои вещи. Полагая, что пора вставать, я тоже стал собираться и
потянулся за обувью.
Домой я захожу на самое короткое время, чтоб полежать,
потянуться, переодеться и поругаться с Федькой, которого, entre nous soit dit, [между нами говоря (франц.)]
за непотребство и кражу
моих папирос, я уже три раза отсылал в полицию для «наказания на теле» (сюда еще не проникла «вольность», и потому здешний исправник очень обязательно наказывает на теле, если знает, что его просит об этом un homme comme il faut). [порядочный человек (франц.)]
А она, знаете, ручонки протягивает, глазенки открывает, и глазенки, знаете, томные, влажные: «Eh bien, mon farceur d'homme, as-tu beaucoup gagné ce soir?» [Ну как, шалопай ты эдакий, много ли выиграл
за этот вечер? (франц.)] — «Выиграл, жизнь ты
моя, выиграл, только люби ты меня! любишь, что ли?» А она, знаете, как кошечка,
потянется этак в постельке: «Lioubliou», — говорит… ах! да вы поймите, как это нежно, как это воздушно lioubliou!..
Однажды он попал босой ногой в котел с кашей, другой раз уронил
мыло в реку, а,
потянувшись за ним, сам упал в воду.
Поверьте, я далек от суеверия и сам недавно проучил одного ксендза, который показывал фальшивое чудо, — но я уверен, что
моему мальчишке, когда он остался один, здесь, в комнате, непременно что-нибудь померещилось — и он
потянулся за этим видением и очутился
за окном, где его могло сберечь только чудо.
Потянулись тяжелые дни одиночества. Я тосковала по Нине, мало ела, мало говорила, но зато с невыразимым рвением принялась
за книги. В них я хотела потопить
мое горе… Два оставшихся экзамена были довольно легкими, но мне было чрезвычайно трудно сосредоточиться для подготовки. Глубокая тоска — последствие бурного душевного потрясения — мешала мне учиться. Частые слезы туманили взор, устремленный на книгу, и не давали читать.
«Но пусть теперь он походит
за мною. Он в
моей власти, рукопись у меня!» — подумала она и грациозно
потянулась в покойном кресле.