Неточные совпадения
Чу! конь стучит копытами,
Чу, сбруя золоченая
Звенит… еще беда!
Ребята испугалися,
По избам разбежалися,
У окон заметалися
Старухи, старики.
Бежит деревней староста,
Стучит в окошки палочкой.
Бежит в поля, луга.
Собрал народ: идут — кряхтят!
Беда! Господь прогневался,
Наслал гостей непрошеных,
Неправедных судей!
Знать, деньги издержалися,
Сапожки притопталися,
Знать, голод разобрал!..
Что шаг, то натыкалися
Крестьяне на диковину:
Особая и странная
Работа всюду шла.
Один дворовый мучился
У двери: ручки медные
Отвинчивал; другой
Нес изразцы какие-то.
«Наковырял, Егорушка?» —
Окликнули с пруда.
В саду
ребята яблоню
Качали. — Мало, дяденька!
Теперь они осталися
Уж только наверху,
А было их до пропасти!
Цыфиркин. Да кое-как, ваше благородие! Малу толику арихметике маракую, так питаюсь в городе около приказных служителей
у счетных дел. Не всякому открыл Господь науку: так кто сам не смыслит, меня нанимает то счетец поверить, то итоги подвести. Тем и питаюсь; праздно жить не люблю. На досуге
ребят обучаю. Вот и
у их благородия с парнем третий год над ломаными бьемся, да что-то плохо клеятся; ну, и то правда, человек на человека не приходит.
— Он нам все мигом предоставит, — говорил старец Добромысл, — он и солдатов
у нас наделает, и острог какой следовает выстроит! Айда,
ребята!
— Какое поймал, Константин Митрич! Только бы своих уберечь. Ушел вот второй раз другак…. Спасибо,
ребята доскакали.
У вас пашут. Отпрягли лошадь, доскакали..
—
У меня хозяйство простое, — сказал Михаил Петрович. — Благодарю Бога. Мое хозяйство всё, чтобы денежки к осенним податям были готовы. Приходят мужички: батюшка, отец, вызволь! Ну, свои всё соседи мужики, жалко. Ну, дашь на первую треть, только скажешь: помнить,
ребята, я вам помог, и вы помогите, когда нужда — посев ли овсяный, уборка сена, жнитво, ну и выговоришь, по скольку с тягла. Тоже есть бессовестные и из них, это правда.
— «Лети-ка, Летика», — сказал я себе, — быстро заговорил он, — когда я с кабельного мола увидел, как танцуют вокруг брашпиля наши
ребята, поплевывая в ладони.
У меня глаз, как
у орла. И я полетел; я так дышал на лодочника, что человек вспотел от волнения. Капитан, вы хотели оставить меня на берегу?
— Якши, [Якши (татарск.) — хорошо.] — сказал комендант, — ты
у меня заговоришь.
Ребята! сымите-ка с него дурацкий полосатый халат, да выстрочите ему спину. Смотри ж, Юлай: хорошенько его!
Еще
у нас два брата:
Левон и Боринька, чудесные
ребята!
— Хороших людей я не встречал, — говорил он, задумчиво и печально рассматривая вилку. — И — надоело мне
у собаки блох вычесывать, — это я про свою должность. Ведь — что такое вор, Клим Иванович, если правду сказать? Мелкая заноза, именно — блоха! Комар, так сказать. Без нужды и комар не кусает. Конечно — есть
ребята, застарелые в преступности. Но ведь все живем по нужде, а не по евангелию. Вот — явилась нужда привести фабричных на поклон прославленному царю…
— Это — не вышло.
У нее, то есть
у жены, оказалось множество родственников, дядья — помещики, братья — чиновники, либералы, но и то потому, что сепаратисты, а я представитель угнетающей народности, так они на меня… как шмели, гудят, гудят! Ну и она тоже. В общем она — славная. Первое время даже грустные письма писала мне в Томск. Все-таки я почти три года жил с ней. Да.
Ребят — жалко.
У нее — мальчик и девочка, отличнейшие! Мальчугану теперь — пятнадцать, а Юле — уже семнадцать. Они со мной жили дружно…
— На Урале группочка парнишек эксы устраивала и после удачного поручили одному из своих товарищей передать деньги, несколько десятков тысяч, в Уфу, не то — серым, не то — седым, так называли они эсеров и эсдеков. А
у парня — сапоги развалились, он взял из тысяч три целковых и купил сапоги. Передал деньги по адресу, сообщив, что три рубля — присвоил, вернулся к своим, а они его за присвоение трешницы расстреляли. Дико? Правильно! Отличные
ребята. Понимали, что революция — дело честное.
— Да не вертись по сторонам в церкви, не таскай за собой молодых
ребят… Что, Иван Иваныч: ты, бывало,
у ней безвыходно жил! Как теперь: все еще ходишь? — строго спросил он
у какого-то юноши.
— Право,
ребята, помяните мое слово, — продолжал первый голос, —
у кого грудь ввалилась, волосы из дымчатых сделались красными, глаза ушли в лоб, — тот беспременно умрет… Прощай, Мотенька: мы тебе гробок сколотим да поленцо в голову положим…
«Наши
ребята, — продолжал он, — наелись каких-то стручков, словно бобы, и я один съел — ничего, годится, только рот совсем свело, не разожмешь, а
у них животы подвело, их с души рвет: теперь стонут».
Наконец мы, однако, сошлись с ним на двадцати рублях. Он отправился за лошадьми и чрез час привел их целых пять на выбор. Лошади оказались порядочные, хотя гривы и хвосты
у них были спутанные и животы — большие, растянутые, как барабан. С Филофеем пришло двое его братьев, нисколько на него не похожих. Маленькие, черноглазые, востроносые, они, точно, производили впечатление
ребят «шустрых», говорили много и скоро — «лопотали», как выразился Ермолай, но старшому покорялись.
— Можно, — ответил Ермолай с обычной своей невозмутимостью. — Вы про здешнюю деревню сказали верно; а только в этом самом месте проживал один крестьянин. Умнеющий! богатый! Девять лошадей имел. Сам-то он помер, и старший сын теперь всем орудует. Человек — из глупых глупый, ну, однако, отцовское добро протрясти не успел. Мы
у него лошадьми раздобудемся. Прикажите, я его приведу. Братья
у него, слышно,
ребята шустрые… а все-таки он им голова.
Амчане
ребята бойкие; недаром
у нас недругу сулят «амчанина на двор».
— Господин почтенный, едем мы с честного пирка, со свадебки; нашего молодца, значит, женили; как есть уложили:
ребята у нас все молодые, головы удалые — выпито было много, а опохмелиться нечем; то не будет ли ваша такая милость, не пожалуете ли нам деньжонок самую чуточку, — так, чтобы по косушке на брата? Выпили бы мы за ваше здоровье, помянули бы ваше степенство; а не будет вашей к нам милости — ну, просим не осерчать!
Уж видно нам мириться с вами, парни.
Ребята вы других не хуже. Пусть же
Узнает Лель, и мы ему докажем,
Что парни нас не обегают. Рад бы
Обнять когда и Радушку, да поздно;
У ней дружок, ему и поцелуи
От Радушки.
Не вдруг возьмешь Купаву.
Без выкупа не отдадим.
Ребята,
Горой стоять! Не выдавайте даром!
А то
у нас всех девок поберут,
А нам самим в слободке недостача.
Эх, старый! Девке воля
Милей всего. Ни терем твой точеный,
Ни соболи, бобры, ни рукавички
Строченые не дороги; на мысли
У девушки Снегурочки другое:
С людьми пожить; подружки нужны ей
Веселые, да игры до полночи,
Весенние гулянки да горелки
С
ребятами, покуда…
Ребята все равно тебе не милы —
И всех ласкай равно; да на досуге
Присматривай, который побогаче,
Да сам — большой, без старших, бессемейный.
А высмотришь, так замуж норови,
Да так веди, чтоб Бобылю Бакуле
На хле́бах жить, в чести
у зятя.
— Двадцать лет тетёхе, а она все в девках сидит! — ропщет она. — В эти года я уж троих
ребят принесла! Что ж, будет, что ли,
у тебя жених? или ты только так: шалды-балды, и нет ничего! — приступает она к свахе.
— Смотри
у меня,
ребята! чтоб все до последнего зерна было цело! — и уйдет домой, уверенный, что умолот будет весь налицо.
— Что в ней! — говорила она, — только слава, что крепостная, а куда ты ее повернешь! Знает таскает
ребят, да кормит, да обмывает их — вот и вся от нее польза! Плоха та раба,
у которой не господское дело, а свои дети на уме!
Ольге Петровне еще раз пришлось повидать своего пациента. Он караулил на остановке конки
у Страстного и ожидал, когда ему передадут кошелек… Увидал он, как протискивалась на площадку Ольга Петровна, как ее
ребята «затырили» и свистнули ее акушерскую сумочку, как она хватилась и закричала отчаянным голосом…
За ними «фортачи», ловкие и гибкие
ребята, умеющие лазить в форточку, и «ширмачи», бесшумно лазившие по карманам
у человека в застегнутом пальто, заторкав и затырив его в толпе.
Через минуту Коське передали сумочку, и он убежал с ней стремглав, но не в условленное место, в Поляковский сад на Бронной, где
ребята обыкновенно «тырбанили слам», а убежал он по бульварам к Трубе, потом к Покровке, а оттуда к Мясницкой части, где и сел
у ворот, в сторонке. Спрятал под лохмотья сумку и ждет.
У Костромы было чувство брезгливости к воришкам, слово — «вор» он произносил особенно сильно и, когда видел, что чужие
ребята обирают пьяных, — разгонял их, если же удавалось поймать мальчика — жестоко бил его. Этот большеглазый, невеселый мальчик воображал себя взрослым, он ходил особенной походкой, вперевалку, точно крючник, старался говорить густым, грубым голосом, весь он был какой-то тугой, надуманный, старый. Вяхирь был уверен, что воровство — грех.
— Поющий сию народную песнь, называемую Алексеем божиим человеком, был слепой старик, седящий
у ворот почтового двора, окруженной толпою по большей части
ребят и юношей.
Обычные сцены: на станциях ад —
Ругаются, спорят, толкутся.
«Ну, трогай!» Из окон
ребята глядят,
Попы
у харчевни дерутся;
У кузницы бьется лошадка в станке,
Выходит весь сажей покрытый
Кузнец с раскаленной подковой в руке:
«Эй, парень, держи ей копыты...
Подраставшая Наташка была
у тетки «в няньках» и без утыху возилась с
ребятами.
А того ты не подумала, что
у тебя народилось бы человек пять
ребят, тогда как?..
У Парасковьи муж Спирька очень уж баловался с бабами: раньше путался с Марькой, а теперь ее бросил и перекинулся к приказчичьей стряпке Домнушке; вторая сноха ссорилась с Аграфеной и все подбивала мужа на выдел; третья сноха замаялась с
ребятами, а меньшак-брательник начал зашибать водкой.
Когда пришлось женить Макара, горбатовская семья была большая, но всё подростки или
ребята, так что
у Палагеи со старшею снохой «управа не брала».
Небольшая захватанная дверка вела из-за стойки в следующую комнату, где помещалась вся домашность кабацкой семьи, а
у целовальничихи было шестеро
ребят и меньшенький еще ползал по полу.
Заходившие сюда бабы всегда завидовали Таисье и, покачивая головами, твердили: «Хоть бы денек пожить эк-ту, Таисьюшка: сама ты большая, сама маленькая…» Да и как было не завидовать бабам святой душеньке, когда дома
у них дым коромыслом стоял: одну
ребята одолели,
у другой муж на руку больно скор,
у третьей сиротство или смута какая, — мало ли напастей
у мирского человека, особенно
у бабы?
Эх, что ж вы,
ребята, призауныли;
Иль
у вас,
ребята, денег нету?
— Да это закон, а вы-то, вы-то сами что предоставили женщине? Чтό
у вас женщина в семье? Мать, стряпуха, нянька ваших плаксивых
ребят, и только.
Вот
у десятника Архипова было в дому восемь дойных коров, а теперича не осталось ни шерстинки, а
ребят куча.
Озими пышному всходу,
Каждому цветику рад,
Дедушка хвалит природу,
Гладит крестьянских
ребят.
Первое дело
у деда
Потолковать с мужиком,
Тянется долго беседа,
Дедушка скажет потом:
«Скоро вам будет не трудно,
Будете вольный народ!»
И улыбнется так чудно,
Радостью весь расцветет.
Радость его разделяя,
Прыгало сердце
у всех.
То-то улыбка святая!
То-то пленительный смех!
— В мурье-то
у него — на клопах да на комарах! Я бы тебя на мягкую постельку уложила, побаюкала бы и полюлюкала!.. Что это переловил ребят-то? — прибавила она, показывая головой на раскольников.
В свои побывки на заводы он часто приглашал лучших мастеров к себе и пил с ними чай, не отказывался крестить
у них
ребят и задавал широкие праздники, на которых сам пил водку и любил слушать мужицкие песни.
— А не плачьте, ненько, не томите сердца! Честное слово говорю вам — скоро его выпустят! Ничего
у них нет против него, все
ребята молчат, как вареные рыбы…
— Погоди,
ребята! — заговорил Рыбин, оглядывая их, и поднял руку неторопливым движением. — Вот — женщина! — сказал он, указывая на мать. — Сын
у нее, наверное, пропал теперь…
— А ведь он лошадь-то
у Мокея украл? он,
ребята?
— А и то,
ребята, сами мы виноваты! — вступается третий голос, — кабы по-християнски действовали, так, может, и помиловал бы бог… а то только и заботушки
у нас, как бы проезжего-то ограбить!
У меня своих четверо
ребят, и если б не зарабатывал копейки, где только можно, я бы давным-давно был банкрот; а перед подобной логикой спасует всякая мораль, и как вы хотите, так меня и понимайте, но это дело иначе ни для вас, ни для кого в мире не сделается! — заключил князь и, утомленный, опустился на задок кресла.
— Ты, рожа этакая безобразная! — вмешивалась Экзархатова, не стесняясь присутствием смотрителя. — Только на словах винишься, а на сердце ничего не чувствуешь. Пятеро
у тебя
ребят, какой ты поилец и кормилец! Не воровать мне, не по миру идти из-за тебя!