Неточные совпадения
— Дайте спичку, — жалобно
попросил сосед Самгина
у проводника; покуда он неловко закуривал, Самгин, поворотясь спиной к нему, вытянулся на диване, чувствуя злое желание заткнуть рот Пыльникова носовым платком.
— И ему напиши,
попроси хорошенько: «Сделаете, дескать, мне этим кровное одолжение и обяжете как христианин, как приятель и как
сосед». Да приложи к письму какой-нибудь петербургский гостинец… сигар, что ли. Вот ты как поступи, а то ничего не смыслишь. Пропащий человек!
У меня наплясался бы староста: я бы ему дал! Когда туда почта?
«
Прошу покорно передать доверенность другому лицу (писал
сосед), а
у меня накопилось столько дела, что, по совести сказать, не могу, как следует, присматривать за вашим имением.
— Врешь, пиши: с двенадцатью человеками детей; оно проскользнет мимо ушей, справок наводить не станут, зато будет «натурально»… Губернатор письмо передаст секретарю, а ты напишешь в то же время и ему, разумеется, со вложением, — тот и сделает распоряжение. Да
попроси соседей: кто
у тебя там?
Если хотите сделать ее настоящей поварней, то привезите с собой повара, да кстати уж и провизии, а иногда и дров, где лесу нет; не забудьте взять и огня:
попросить не
у кого,
соседей нет кругом; прямо на тысячу или больше верст пустыня, направо другая, налево третья и т. д.
Соседи, завтракая, разговорились довольно дружелюбно. Муромский
попросил у Берестова дрожек, ибо признался, что от ушибу не был он в состоянии доехать до дома верхом. Берестов проводил его до самого крыльца, а Муромский уехал не прежде, как взяв с него честное слово на другой же день (и с Алексеем Ивановичем) приехать отобедать по-приятельски в Прилучино. Таким образом вражда старинная и глубоко укоренившаяся, казалось, готова была прекратиться от пугливости куцей кобылки.
Из разговоров старших я узнал, что это приходили крепостные Коляновской из отдаленной деревни Сколубова
просить, чтобы их оставили по — старому — «мы ваши, а вы наши». Коляновская была барыня добрая.
У мужиков земли было довольно, а по зимам почти все работники расходились на разные работы. Жилось им, очевидно, тоже лучше
соседей, и «щось буде» рождало в них тревогу — как бы это грядущее неизвестное их «не поровняло».
— Вот ты сердишься, когда тебя дедушко высекет, — утешительно говорил он. — Сердиться тут, сударик, никак не надобно, это тебя для науки секут, и это сеченье — детское! А вот госпожа моя Татьян Лексевна — ну, она секла знаменито!
У нее для того нарочный человек был, Христофором звали, такой мастак в деле своем, что его, бывало,
соседи из других усадеб к себе
просят у барыни-графини: отпустите, сударыня Татьян Лексевна, Христофора дворню посечь! И отпускала.
Это внимание сказывалось в том, как его слушали, в той торжественной бережности, с которой Тамара наливала ему рюмку, и в том, как Манька Беленькая заботливо чистила для него грушу, и в удовольствии Зои, поймавшей ловко брошенный ей репортером через стол портсигар, в то время как она напрасно
просила папиросу
у двух заговорившихся
соседей, и в том, что ни одна из девиц не выпрашивала
у него ни шоколаду, ни фруктов, и в их живой благодарности за его маленькие услуги и угощение.
Мерзость доброты на чужой счет и эта дрянная ловушка мне — все вместе вызывало
у меня чувство негодования, отвращения к себе и ко всем. Несколько дней я жестоко мучился, ожидая, когда придут короба с книгами; наконец они пришли, я разбираю их в кладовой, ко мне подходит приказчик
соседа и
просит дать ему псалтырь.
Принимаю ваше приглашение и буду
у вас с ним, когда вы прикажете;
прошу только, чтобы нам не встретиться в вашем доме с кем-нибудь из
соседей, так враждующих теперь против нас.
Вот вдова Янкеля и
просила, и молила, и в ногах валялась, чтобы господа-громадяне согласились отдать хоть по полтине за рубль, хоть по двадцати грошей, чтоб им всем сиротам не подохнуть с голоду да как-нибудь до городу добраться. И не
у одного-таки хозяина с добрым сердцем слезы текли по усам, а кое-кто толкнул-таки локтем
соседа...
Вот-с, однажды — годов этак шесть тому назад — вернулся я к себе домой довольно поздно:
у соседа в картишки перекинул, — но притом,
прошу заметить, ни в одном, как говорится, глазе; разделся, лег, задул свечку.
У порога дома офицеров встретил сам фон Раббек, благообразный старик лет шестидесяти, одетый в штатское платье. Пожимая гостям руки, он сказал, что он очень рад и счастлив, но убедительно, ради бога,
просит господ офицеров извинить его за то, что он не пригласил их к себе ночевать; к нему приехали две сестры с детьми, братья и
соседи, так что
у него не осталось ни одной свободной комнаты.