Неточные совпадения
Сделав большой круг
по Газетному
переулку и Кисловке, он вернулся опять в гостиницу и, положив пред собой часы, сел, ожидая двенадцати.
«Есть еще одна фатера, — отвечал десятник, почесывая затылок, — только вашему благородию не понравится; там нечисто!» Не поняв точного значения последнего слова, я велел ему идти вперед, и после долгого странствовия
по грязным
переулкам, где
по сторонам я видел одни только ветхие заборы, мы подъехали к небольшой хате, на самом берегу моря.
Впрочем, говорят, что и без того была у них ссора за какую-то бабенку, свежую и крепкую, как ядреная репа,
по выражению таможенных чиновников; что были даже подкуплены люди, чтобы под вечерок в темном
переулке поизбить нашего героя; но что оба чиновника были в дураках и бабенкой воспользовался какой-то штабс-капитан Шамшарев.
Фонари еще не зажигались, кое-где только начинались освещаться окна домов, а в
переулках и закоулках происходили сцены и разговоры, неразлучные с этим временем во всех городах, где много солдат, извозчиков, работников и особенного рода существ, в виде дам в красных шалях и башмаках без чулок, которые, как летучие мыши, шныряют
по перекресткам.
Ко всему этому присоединялись многие объяснения и поправки
по мере того, как слухи проникали наконец в самые глухие
переулки.
Раскольников перешел через площадь. Там, на углу, стояла густая толпа народа, все мужиков. Он залез в самую густоту, заглядывая в лица. Его почему-то тянуло со всеми заговаривать. Но мужики не обращали внимания на него и все что-то галдели про себя, сбиваясь кучками. Он постоял, подумал и пошел направо, тротуаром,
по направлению к В—му. Миновав площадь, он попал в
переулок…
Он спокойно, однако ж, вынес все эти крики и, не озираясь, пошел прямо чрез
переулок по направлению к конторе.
Близость Сенной, обилие известных заведений и,
по преимуществу, цеховое и ремесленное население, скученное в этих серединных петербургских улицах и
переулках, пестрили иногда общую панораму такими субъектами, что странно было бы и удивляться при встрече с иною фигурой.
— Что ж, и ты меня хочешь замучить! — вскричал он с таким горьким раздражением, с таким отчаянием во взгляде, что у Разумихина руки опустились. Несколько времени он стоял на крыльце и угрюмо смотрел, как тот быстро шагал
по направлению к своему
переулку. Наконец, стиснув зубы и сжав кулаки, тут же поклявшись, что сегодня же выжмет всего Порфирия, как лимон, поднялся наверх успокоивать уже встревоженную долгим их отсутствием Пульхерию Александровну.
Соскуча глядеть из окна на грязный
переулок, я пошел бродить
по всем комнатам.
Улицу перегораживала черная куча людей; за углом в
переулке тоже работали, катили
по мостовой что-то тяжелое. Окна всех домов закрыты ставнями и окна дома Варвары — тоже, но оба полотнища ворот — настежь. Всхрапывала пила, мягкие тяжести шлепались на землю. Голоса людей звучали не очень громко, но весело, — веселость эта казалась неуместной и фальшивой. Неугомонно и самодовольно звенел тенористый голосок...
Он понял, что это нужно ей, и ему хотелось еще послушать Корвина. На улице было неприятно; со дворов, из
переулков вырывался ветер, гнал поперек мостовой осенний лист, листья прижимались к заборам, убегали в подворотни, а некоторые, подпрыгивая, вползали невысоко
по заборам, точно испуганные мыши, падали, кружились, бросались под ноги. В этом было что-то напоминавшее Самгину о каменщиках и плотниках, падавших со стены.
Самгин не спросил — почему. В глубине
переулка, покрякивая и негромко переговариваясь, возились люди, тащили
по земле что-то тяжелое.
Редакция помещалась на углу тихой Дворянской улицы и пустынного
переулка, который, изгибаясь, упирался в железные ворота богадельни. Двухэтажный дом был переломлен: одна часть его осталась на улице, другая, длиннее на два окна, пряталась в
переулок. Дом был старый, казарменного вида, без украшений
по фасаду, желтая окраска его стен пропылилась, приобрела цвет недубленой кожи, солнце раскрасило стекла окон в фиолетовые тона, и над полуслепыми окнами этого дома неприятно было видеть золотые слова: «Наш край».
«Дикий и неумный человек», — подумал Самгин, глядя, как Иноков, приподняв плечи и сутулясь, точно неся невидимую тяжесть, торопливо шагает
по переулку, а навстречу ему двигается тускло горящий фонарь.
Для того, чтоб попасть домой, Самгин должен был пересечь улицу,
по которой шли союзники, но, когда он хотел свернуть в другой
переулок — встречу ему из-за угла вышел, широко шагая, Яков Злобин с фуражкой в руке, с распухшим лицом и пьяными глазами; размахнув руки, как бы желая обнять Самгина, он преградил ему путь, говоря негромко, удивленно...
Шагая
по тепленьким, озорниковато запутанным
переулкам, он обдумывал, что скажет Лидии, как будет вести себя, беседуя с нею; разглядывал пестрые, уютные домики с ласковыми окнами, с цветами на подоконниках. Над заборами поднимались к солнцу ветви деревьев, в воздухе чувствовался тонкий, сладковатый запах только что раскрывшихся почек.
Но в проулке было отвратительно тихо, только ветер шаркал
по земле,
по железу крыш, и этот шаркающий звук хорошо объяснял пустынность
переулка, — людей замело в дома.
Болезнь и лень, воспитанная ею, помешали Самгину своевременно хлопотать о переводе в московский университет, а затем он решил отдохнуть, не учиться в этом году. Но дома жить было слишком скучно, он все-таки переехал в Москву и в конце сентября, ветреным днем, шагал
по переулкам, отыскивая квартиру Лидии.
Вечером Клим плутал
по переулкам около Сухаревой башни. Щедро светила луна, мороз окреп; быстро мелькали темные люди, согнувшись, сунув руки в рукава и в карманы;
по сугробам снега прыгали их уродливые тени. Воздух хрустально дрожал от звона бесчисленных колоколов, благовестили ко всенощной.
По площади ненужно гуляли полицейские, ветер раздувал полы их шинелей, и можно было думать, что полицейских немало скрыто за торговыми рядами, в узких
переулках Китай-города.
— Перестань, — сказал Самгин, соображая, под каким предлогом удобнее отказаться от дальнейшего путешествия
по унылым, безлюдным
переулкам.
Из
переулка, точно с горы, скатилась женщина и, сильно толкнув, отскочила к стене, пробормотала по-русски...
Испуг, вызванный у Клима отвратительной сценой, превратился в холодную злость против Алины, — ведь это
по ее вине пришлось пережить такие жуткие минуты. Первый раз он испытывал столь острую злость, — ему хотелось толкать женщину, бить ее о заборы, о стены домов, бросить в узеньком, пустынном
переулке в сумраке вечера и уйти прочь.
Обломов отправился на Выборгскую сторону, на новую свою квартиру. Долго он ездил между длинными заборами
по переулкам. Наконец отыскали будочника; тот сказал, что это в другом квартале, рядом, вот
по этой улице — и он показал еще улицу без домов, с заборами, с травой и с засохшими колеями из грязи.
При отчаянном лае собаки коляска выехала со двора и пошла колыхаться
по засохшим кочкам немощеного
переулка.
Смотрел на искривленные, бесконечные, идущие между плетнями,
переулки, на пустые, без домов, улицы, с громкими надписями: «Московская улица», «Астраханская улица», «Саратовская улица», с базарами, где навалены груды лык, соленой и сушеной рыбы, кадки дегтю и калачи; на зияющие ворота постоялых дворов, с далеко разносящимся запахом навоза, и на бренчащие
по улице дрожки.
Исполнив «дружескую обязанность», Райский медленно, почти бессознательно шел
по переулку, поднимаясь в гору и тупо глядя на крапиву в канаве, на пасущуюся корову на пригорке, на роющуюся около плетня свинью, на пустой, длинный забор. Оборотившись назад, к домику Козлова, он увидел, что Ульяна Андреевна стоит еще у окна и машет ему платком.
Долго кружили
по городу Райский и Полина Карповна. Она старалась провезти его мимо всех знакомых, наконец он указал один
переулок и велел остановиться у квартиры Козлова. Крицкая увидела у окна жену Леонтья, которая делала знаки Райскому. Полина Карповна пришла в ужас.
Тихой, сонной рысью пробирался Райский, в рогожной перекладной кибитке, на тройке тощих лошадей,
по переулкам, к своей усадьбе.
Он с полчаса ходил
по переулку, выжидая, когда уйдет m-r Шарль, чтобы упасть на горячий след и «бросить громы», или влиянием старого знакомства… «Это решит минута», — заключил он.
Когда они входили в ворота, из калитки вдруг вышел Марк. Увидя их, он едва кивнул Райскому, не отвечая на его вопрос: «Что Леонтий?» — и, почти не взглянув на Веру, бросился
по переулку скорыми шагами.
— Вот теперь уж… — торопился он сказать, отирая лоб и смахивая платком пыль с платья, — пожалуйте ручку! Как бежал — собаки
по переулку за мной, чуть не съели…
Райский вошел в
переулки и улицы: даже ветер не ходит. Пыль, уже третий день нетронутая, одним узором от проехавших колес лежит
по улицам; в тени забора отдыхает козел, да куры, вырыв ямки, уселись в них, а неутомимый петух ищет поживы, проворно раскапывая то одной, то другой ногой кучу пыли.
Райский постучал опять, собаки залаяли, вышла девочка, поглядела на него, разиня рот, и тоже ушла. Райский обошел с
переулка и услыхал за забором голоса в садике Козлова: один говорил по-французски, с парижским акцентом, другой голос был женский. Слышен был смех, и даже будто раздался поцелуй…
«А ведь я друг Леонтья — старый товарищ — и терплю, глядя, как эта честная, любящая душа награждена за свою симпатию! Ужели я останусь равнодушным!.. Но что делать: открыть ему глаза, будить его от этого, когда он так верит, поклоняется чистоте этого… „римского профиля“, так сладко спит в лоне домашнего счастья — плохая услуга! Что же делать? Вот дилемма! — раздумывал он, ходя взад и вперед
по переулку. — Вот что разве: броситься, забить тревогу и смутить это преступное tête-а-tête!..»
Все это произошло, впрочем,
по крайней мере с одной стороны, в высшей степени натурально: он просто возвращался с одного ночного своего занятия (какого — объяснится потом), полупьяный, и в
переулке, остановясь у ворот на одну минуту, увидел меня.
Одни из них возятся около волов, другие работают
по полям и огородам, третьи сидят в лавочке и продают какую-нибудь дрянь; прочие покупают ее, едят, курят, наконец, многие большею частью сидят кучками всюду на улице, в садах, в
переулках, в поле и почти все с петухом под мышкой.
А кучер все мчал да мчал меня, то
по глухим
переулкам, с бледными, но чистыми хижинами,
по улицам, то опять
по полянам,
по плантациям. Из-за деревьев продолжали выглядывать идиллии в таких красках, какие, конечно, не снились самому отцу Феокриту. Везде толпы; на балконах множество голов.
Длинные, бесконечные, крытые
переулки, или, лучше сказать, коридоры, тянутся
по всем направлениям и образуют совершенный лабиринт.
Мы дошли
по китайскому кварталу до моря и до плавучего населения, потом поднялись на горку и углубились в
переулок — продолжение китайского квартала.
Нехлюдов рано выехал из дома.
По переулку еще ехал деревенский мужик и странным голосом кричал...
У него уже была своя пара лошадей и кучер Пантелеймон в бархатной жилетке. Светила луна. Было тихо, тепло, но тепло по-осеннему. В предместье, около боен, выли собаки. Старцев оставил лошадей на краю города, в одном из
переулков, а сам пошел на кладбище пешком. «У всякого свои странности, — думал он. — Котик тоже странная, и — кто знает? — быть может, она не шутит, придет», — и он отдался этой слабой, пустой надежде, и она опьянила его.
Тогда он повернул и медленно направился к себе
по переулку.
Поручение Катерины Ивановны было дано в Озерную улицу, и брат Дмитрий жил как раз тут
по дороге, недалеко от Озерной улицы в
переулке.
По обе стороны
переулка шел плетень, за которым тянулись огороды прилежащих домов;
переулок же выходил на мостки через нашу вонючую и длинную лужу, которую у нас принято называть иногда речкой.
Выйдя за ворота, он огляделся, передернул плечиками и, проговорив: «Мороз!», направился прямо
по улице и потом направо
по переулку к базарной площади.
Когда судно приставало к городу и он шел на рынок,
по — волжскому на базар,
по дальним
переулкам раздавались крики парней; «Никитушка Ломов идет, Никитушка Ломов идет!» и все бежали да улицу, ведущую с пристани к базару, и толпа народа валила вслед за своим богатырем.
Крепко обнялись мы, — она плакала, и я плакал, бричка выехала на улицу, повернула в
переулок возле того самого места, где продавали гречневики и гороховый кисель, и исчезла; я походил
по двору — так что-то холодно и дурно, взошел в свою комнату — и там будто пусто и холодно, принялся готовить урок Ивану Евдокимовичу, а сам думал — где-то теперь кибитка, проехала заставу или нет?
Около получаса ходили мы взад и вперед
по переулку, прежде чем вышла, торопясь и оглядываясь, небольшая худенькая старушка, та самая бойкая горничная, которая в 1812 году у французских солдат просила для меня «манже»; с детства мы звали ее Костенькой. Старушка взяла меня обеими руками за лицо и расцеловала.