Неточные совпадения
— Замечай за Верой, — шепнула бабушка Райскому, — как она слушает! История
попадает —
не в бровь, а прямо
в глаз. Смотри, морщится, поджимает губы!..
При входе шумливой ватаги толстяк нахмурил было
брови и поднялся с места; но, увидав
в чем дело, улыбнулся и только велел
не кричать:
в соседней, дескать, комнате охотник
спит.
Тетка покойного деда рассказывала, — а женщине, сами знаете, легче поцеловаться с чертом,
не во гнев будь сказано, нежели назвать кого красавицею, — что полненькие щеки козачки были свежи и ярки, как мак самого тонкого розового цвета, когда, умывшись божьею росою, горит он, распрямляет листики и охорашивается перед только что поднявшимся солнышком; что
брови словно черные шнурочки, какие покупают теперь для крестов и дукатов девушки наши у проходящих по селам с коробками москалей, ровно нагнувшись, как будто гляделись
в ясные очи; что ротик, на который глядя облизывалась тогдашняя молодежь, кажись, на то и создан был, чтобы выводить соловьиные песни; что волосы ее, черные, как крылья ворона, и мягкие, как молодой лен (тогда еще девушки наши
не заплетали их
в дрибушки, перевивая красивыми, ярких цветов синдячками),
падали курчавыми кудрями на шитый золотом кунтуш.
Время любви прошло, распухшая кожа на шее косачей
опадает,
брови прячутся, перья лезут… пора им
в глухие, крепкие места,
в лесные овраги; скоро придет время линять, то есть переменять старые перья на новые: время если
не болезни, то слабости для всякой птицы.
Аграфене случалось пить чай всего раза три, и она
не понимала
в нем никакого вкуса. Но теперь приходилось глотать горячую воду, чтобы
не обидеть Таисью.
Попав с мороза
в теплую комнату, Аграфена вся разгорелась, как маков цвет, и Таисья невольно залюбовалась на нее; то ли
не девка, то ли
не писаная красавица:
брови дугой, глаза с поволокой, шея как выточенная, грудь лебяжья, таких, кажется, и
не бывало
в скитах. У Таисьи даже захолонуло на душе, как она вспомнила про инока Кирилла да про старицу Енафу.
Простившись с князем и проводив его до сеней, Морозов возвратился
в избу. Навислые
брови его были грозно сдвинуты; глубокие морщины бороздили чело; его бросало
в жар, ему было душно. «Елена теперь
спит, — подумал он, — она
не будет ждать меня; пройдусь я по саду, авось освежу свою голову».
Глаза старого рыбака были закрыты; он
не спал, однако ж, морщинки, которые то набегали, то сглаживались на высоком лбу его, движение губ и
бровей, ускоренное дыхание ясно свидетельствовали присутствие мысли;
в душе его должна была происходить сильная борьба. Мало-помалу лицо его успокоилось; дыхание сделалось ровнее; он точно заснул. По прошествии некоторого времени с печки снова послышался его голос. Глеб подозвал жену и сказал, чтобы его перенесли на лавку к окну.
Потом я встал, ходил, распоряжался, глядел
в лица, наводил прицел, а сам все думал: отчего
не спит сын? Раз спросил об этом у ездового, и он долго и подробно объяснял мне что-то, и оба мы кивали головами. И он смеялся, а левая
бровь у него дергалась, и глаз хитро подмаргивал на кого-то сзади. А сзади видны были подошвы чьих-то ног — и больше ничего.
Теперь я уже понял то, чего раньше никак
не мог понять на его лице: и толстые губы, и манеру во время разговора приподнимать правый угол рта и правую
бровь, и тот особенный масленистый блеск глаз, который присущ одним только семитам, понял я и «одолжил», и «кушать»… Из дальнейшего разговора я узнал, что его зовут Александром Иванычем, а раньше звали Исааком, что он уроженец Могилевской губернии и
в Святые Горы
попал из Новочеркасска, где принимал православие.
Старый солдат. Ничего, Самсоныч! мы ведаем, что ты пошучивал, а шутка ведь
не убивает, хоть она у тебя
попадает иногда
не в бровь, а прямо
в глаз. Иной думает — ты спросту, ан у тебя штука — да загвоздка.
С одной стороны, быстрый, огненный взор из-под черных, густых
бровей на дворецкого — взор, который редкий мог выдержать и от которого женщины слабого сложения
падали в обморок. Казалось, им окинул он своего слугу с ног до головы и обозрел душу его. С другой стороны, глубокий, едва
не земной поклон, которым Русалка хотел, казалось, скрыться от испытующего взора, вручение посоха и целование властительной руки. Шапку
не принял Иван Васильевич и дал знать, чтобы он положил на одну из скамеек.
Мориц взглянул, сказал: «тре бьен» и сделал такое движение
бровями, от которого пенсне
спало и моментально прямо с носа слетело
в открытую левую руку. И замечательная вещь: как пенсне соскочило с лица Морица, так словно
спал с него и весь его прежний шельмоватый вид; он точно нашел, что меня
не стоит рассматривать с особенно серьезной точки зрения, и начал пошаливать: во-первых, он сразу упростился
в выражении и заговорил по-польски.