Неточные совпадения
Авилов стянул с себя об спинку кровати сапоги и лег, закинув руки за голову. Теперь ему стало еще скучнее, чем на походе. «Ну, вот и пришли, ну и что же из этого? — думал он, глядя
в одну точку на потолке. — Читать нечего, говорить не с кем, занятия нет никакого. Пришел, растянулся, как усталое животное, выспался, а опять завтра иди, а там опять
спать, и опять идти, и опять, и опять… Разве заболеть да отправиться
в госпиталь?»
За Давыдовым по пятам всюду следовал смотритель, офицер-поручик, взятый из запаса. До призыва он служил земским начальником. Рассказывали, что, благодаря большой протекции, ему удалось избежать строя и
попасть в смотрители
госпиталя. Был это полный, красивый мужчина лет под тридцать, — туповатый, заносчивый и самовлюбленный, на редкость ленивый и нераспорядительный. Отношения с главным врачом у него были великолепные. На будущее он смотрел мрачно и грустно.
Мы пили чай у младших врачей его
госпиталя. И у них было, как почти везде: младшие врачи с гадливым отвращением говорили о своем главном враче и держались с ним холодно-официально. Он был когда-то старшим врачом полка, потом долго служил делопроизводителем при одном крупном военном
госпитале и оттуда
попал на войну
в главные врачи. Медицину давно перезабыл и живет только бумагою. Врачи расхохотались, когда узнали, что Шанцер нашел излишним отдельное большое помещение для канцелярии.
И так же незаметно, совсем случайно, вследствие непредотвратимого стечения обстоятельств, сложились дела и повсюду кругом. Все остались на своих местах. Для каждого оказалось возможным сделать исключение из правила.
В строй
попал только смотритель султановского
госпиталя. Султанову, конечно, ничего не стоило устроить так, чтобы он остался, но у Султанова не было обычая хлопотать за других, а связи он имел такие высокие, что никакой другой смотритель ему не был страшен или неудобен.
От бывших на войне с самого ее начала я не раз впоследствии слышал, что наибольшей высоты всеобщее настроение достигло во время Ляоянского боя. Тогда у всех была вера
в победу, и все верили, не обманывая себя; тогда «рвались
в бой» даже те офицеры, которые через несколько месяцев толпами устремлялись
в госпитали при первых слухах о бое. Я этого подъема уже не застал. При мне все время, из месяца
в месяц, настроение медленно и непрерывно
падало. Люди хватались за первый намек, чтобы удержать остаток веры.
Но больные все прибывали, места не хватало. Волей-неволей пришлось отправить десяток самых тяжелых
в наш
госпиталь. Отправили их без диагноза. У дверей
госпиталя, выходя из повозки, один из больных
упал в обморок на глазах бывшего у нас корпусного врача. Корпусный врач осмотрел привезенных, всполошился, покатил
в полк, — и околоток, наконец, очистился от тифозных.
Я жалел и завидовал, что не
попал в их
госпиталь.
Армия все время стояла на одном месте. Казалось бы, для чего было двигать постоянно вдоль фронта бесчисленные полевые
госпитали вслед за их частями? Что мешало расставить их неподвижно
в нужных местах? Разве было не все равно,
попадет ли больной солдат единой русской армии
в госпиталь своей или чужой дивизии? Между тем, стоя на месте,
госпиталь мог бы устроить многочисленные, просторные и теплые помещения для больных, с изоляционными палатами для заразных, с банями, с удобной кухней.
— Просто, должно быть, ткнул перстом
в карту, куда
попало: направить мои
госпитали вот сюда! А начальство будет видеть, что он не сидит без дела, чем-то занят, что-то распределяет…
В наш
госпиталь шли больные, изредка
попадали и раненые.
Неужто им не проще было поместить больного
в госпиталь, а самим идти далее, а не харчиться
в чужом месте, да еще вдобавок
в католической столице, где их могла настичь и действительно настигла
напасть духовная?