Неточные совпадения
Напрасно пан Кшепшицюльский и пан Пшекшицюльский, которых она была
тайным орудием, усовещивали, протестовали и угрожали — Клемантинка через пять минут была до того пьяна, что ничего уж не
понимала.
— Напротив, совсем напротив!.. Доктор, наконец я торжествую: вы меня не
понимаете!.. Это меня, впрочем, огорчает, доктор, — продолжал я после минуты молчания, — я никогда сам не открываю моих
тайн, а ужасно люблю, чтоб их отгадывали, потому что таким образом я всегда могу при случае от них отпереться. Однако ж вы мне должны описать маменьку с дочкой. Что они за люди?
Покамест все это было еще судейская
тайна и до ушей его не дошло, хотя верная записка юрисконсульта, которую он вскоре получил, несколько дала ему
понять, что каша заварится.
Меж ими всё рождало споры
И к размышлению влекло:
Племен минувших договоры,
Плоды наук, добро и зло,
И предрассудки вековые,
И гроба
тайны роковые,
Судьба и жизнь в свою чреду, —
Всё подвергалось их суду.
Поэт в жару своих суждений
Читал, забывшись, между тем
Отрывки северных поэм,
И снисходительный Евгений,
Хоть их не много
понимал,
Прилежно юноше внимал.
Письмо Татьяны предо мною;
Его я свято берегу,
Читаю с
тайною тоскою
И начитаться не могу.
Кто ей внушал и эту нежность,
И слов любезную небрежность?
Кто ей внушал умильный вздор,
Безумный сердца разговор,
И увлекательный и вредный?
Я не могу
понять. Но вот
Неполный, слабый перевод,
С живой картины список бледный,
Или разыгранный Фрейшиц
Перстами робких учениц...
Чужие и свои победы,
Надежды, шалости, мечты.
Текут невинные беседы
С прикрасой легкой клеветы.
Потом, в отплату лепетанья,
Ее сердечного признанья
Умильно требуют оне.
Но Таня, точно как во сне,
Их речи слышит без участья,
Не
понимает ничего,
И
тайну сердца своего,
Заветный клад и слез и счастья,
Хранит безмолвно между тем
И им не делится ни с кем.
Он
понял, что чувства эти действительно как бы составляли настоящую и уже давнишнюю, может быть,
тайну ее, может быть, еще с самого отрочества, еще в семье, подле несчастного отца и сумасшедшей от горя мачехи, среди голодных детей, безобразных криков и попреков.
Выговаривая об этом сейчас Дуне, он выговаривал свою
тайную, возлелеянную им мысль, на которую он уже не раз любовался, и
понять не мог, как другие могли не любоваться на его подвиг.
«Я стал слишком мягок с нею, и вот она уже небрежна со мною. Необходимо быть строже. Необходимо овладеть ею с такою полнотой, чтоб всегда и в любую минуту настраивать ее созвучно моим желаниям. Надо научиться
понимать все, что она думает и чувствует, не расспрашивая ее. Мужчина должен поглощать женщину так, чтоб все
тайные думы и ощущения ее полностью передавались ему».
— Я —
понимаю: все ищут ключей к
тайнам жизни, выдавая эти поиски за серьезное дело. Но — ключей не находят и пускают в дело идеалистические фомки, отмычки и всякий другой воровской инструмент.
«Интересно: как она встретится с Макаровым? И —
поймет ли, что я уже изведал
тайну отношений мужчины и женщины? А если догадается — повысит ли это меня в ее глазах? Дронов говорил, что девушки и женщины безошибочно по каким-то признакам отличают юношу, потерявшего невинность. Мать сказала о Макарове: по глазам видно — это юноша развратный. Мать все чаще начинает свои сухие фразы именем бога, хотя богомольна только из приличия».
— Люди почувствуют себя братьями только тогда, когда
поймут трагизм своего бытия в космосе, почувствуют ужас одиночества своего во вселенной, соприкоснутся прутьям железной клетки неразрешимых
тайн жизни, жизни, из которой один есть выход — в смерть.
Самгин чувствовал, что на него смотрят как на непосредственного участника в трагическом событии,
тайные силы которого невозможно
понять, несмотря на все красноречие рассказов о нем.
Она поглядела на него тупо, потом вдруг лицо у ней осмыслилось, даже выразило тревогу. Она вспомнила о заложенном жемчуге, о серебре, о салопе и вообразила, что Штольц намекает на этот долг; только никак не могла
понять, как узнали об этом, она ни слова не проронила не только Обломову об этой
тайне, даже Анисье, которой отдавала отчет в каждой копейке.
Он молчал. Ему хотелось бы опять как-нибудь стороной дать ей
понять, что
тайная прелесть отношений их исчезла, что его тяготит эта сосредоточенность, которою она окружила себя, как облаком, будто ушла в себя, и он не знает, как ему быть, как держать себя с ней.
— Ее история перестает быть
тайной… В городе ходят слухи… — шептала Татьяна Марковна с горечью. — Я сначала не
поняла, отчего в воскресенье, в церкви, вице-губернаторша два раза спросила у меня о Вере — здорова ли она, — и две барыни сунулись слушать, что я скажу. Я взглянула кругом — у всех на лицах одно: «Что Вера?» Была, говорю, больна, теперь здорова. Пошли расспросы, что с ней? Каково мне было отделываться, заминать! Все заметили…
— Вот что значит Олимп! — продолжал он. — Будь вы просто женщина, не богиня, вы бы
поняли мое положение, взглянули бы в мое сердце и поступили бы не сурово, а с пощадой, даже если б я был вам совсем чужой. А я вам близок. Вы говорите, что любите меня дружески, скучаете, не видя меня… Но женщина бывает сострадательна, нежна, честна, справедлива только с тем, кого любит, и безжалостна ко всему прочему. У злодея под ножом скорее допросишься пощады, нежели у женщины, когда ей нужно закрыть свою любовь и
тайну.
Я остался, она ушла. Разумеется, остался. Я
понимал, что я подслушиваю, подслушиваю чужую
тайну, но я остался. Еще бы не остаться — а двойник? Ведь уж он разбил в моих глазах образ?
— «Тем даже прекрасней оно, что
тайна…» Это я запомню, эти слова. Вы ужасно неточно выражаетесь, но я
понимаю… Меня поражает, что вы гораздо более знаете и
понимаете, чем можете выразить; только вы как будто в бреду… — вырвалось у меня, смотря на его лихорадочные глаза и на побледневшее лицо. Но он, кажется, и не слышал моих слов.
Офицеры объяснили мне сущую истину, мне бы следовало так и
понять просто, как оно было сказано, — и вся
тайна была тут.
Именно теперь, при тяжелом испытании, которое неожиданно захватило их дом, девушка с болезненной ясностью
поняла все те
тайные пружины, которые являлись в его жизни главной действующей силой.
Алеша
понял с первого взгляда на нее, с первых слов, что весь трагизм ее положения относительно столь любимого ею человека для нее вовсе не
тайна, что она, может быть, уже знает все, решительно все.
Но если так, то тут
тайна и нам не
понять ее.
Вы хоть и облечены, я
понимаю это, но это дело мое, мое внутреннее дело, интимное, но… так как я уж не скрывал моих чувств прежде… в трактире, например, и говорил всем и каждому, то… то не сделаю и теперь из этого
тайны.
Для этого удивительного человека не существовало
тайн. Как ясновидящий, он знал все, что здесь происходило. Тогда я решил быть внимательнее и попытаться самому разобраться в следах. Вскоре я увидел еще один порубленный пень. Кругом валялось множество щепок, пропитанных смолой. Я
понял, что кто-то добывал растопку. Ну, а дальше? А дальше я ничего не мог придумать.
— Федя не совсем верно
понял мою
тайну: я не пренебрегаю женщинами, но я избегаю их, — и знаете, почему? у меня есть невеста, очень ревнивая, которая, чтоб заставить меня избегать их, рассказала мне их
тайну.
И это превосходно для них, —
пойми они эту
тайну, им придется повеситься на ближней осине.
Я заметил очень хорошо, что в нем боролись два чувства, он
понял всю несправедливость дела, но считал обязанностью директора оправдать действие правительства; при этом он не хотел передо мной показать себя варваром, да и не забывал вражду, которая постоянно царствовала между министерством и
тайной полицией.
Немецкая наука, и это ее главный недостаток, приучилась к искусственному, тяжелому, схоластическому языку своему именно потому, что она жила в академиях, то есть в монастырях идеализма. Это язык попов науки, язык для верных, и никто из оглашенных его не
понимал; к нему надобно было иметь ключ, как к шифрованным письмам. Ключ этот теперь не
тайна;
понявши его, люди были удивлены, что наука говорила очень дельные вещи и очень простые на своем мудреном наречии; Фейербах стал первый говорить человечественнее.
Трудно людям, не видавшим ничего подобного, — людям, выросшим в канцеляриях, казармах и передней,
понять подобные явления — «флибустьер», сын моряка из Ниццы, матрос, повстанец… и этот царский прием! Что он сделал для английского народа?.. И добрые люди ищут, ищут в голове объяснения, ищут
тайную пружину. «В Англии удивительно, с каким плутовством умеет начальство устроивать демонстрации… Нас не проведешь — Wir, wissen, was wir wissen [Мы знаем, что знаем (нем.).] — мы сами Гнейста читали!»
Все это и именно это
поняли народы,
поняли массы,
поняла чернь — тем ясновидением, тем откровением, которым некогда римские рабы
поняли непонятную
тайну пришествия Христова, и толпы страждущих и обремененных, женщин и старцев — молились кресту казненного.
Понять значит для них уверовать, уверовать — значит чтить, молиться.
Люди из первой категории
понимают, кто они, но молча, под неодолимым страхом, ни словом, ни взглядом не нарушают их
тайны.
От Стабровского Устенька вышла в каком-то тумане. Ее сразу оставила эта выдержка. Она шла и краснела, припоминая то, что говорил Стабровский. О, только он один
понимал ее и с какою вежливостью старался не дать этого заметить! Но она уже давно научилась читать между строк и
понимала больше, чем он думал. В сущности сегодняшнее свидание с Харитиной было ее экзаменом. Стабровский, наконец, убедился в том, чего боялся и за что жалел сейчас ее. Да, только он один будет знать ее девичью
тайну.
Харитон Артемьич страшно боялся, чтобы Полуянов не передумал за ночь, — мало ли что говорится под пьяную руку. Но Полуянов
понял его
тайную мысль и успокоил одним словом...
А когда подрастет
И страшную
тайну узнает,
Я верю: он матери чувство
пойметИ в сердце ее оправдает!
Но и все
понимали, что случилось нечто особенное, и что, может быть, еще и к счастию, начинает обнаруживаться какая-то чрезвычайная
тайна.
Паншин старался
понять их
тайный смысл, старался сам говорить глазами, но он чувствовал, что у него ничего не выходило; он сознавал, что Варвара Павловна, в качестве настоящей, заграничной львицы, стояла выше его, а потому он и не вполне владел собою.
Во-первых, ты ясно, хорошо
понимаешь, что это не мне одному принадлежала
тайна.
Хотя я не
понимал тогда
тайной музыки этих слов, но я тут же почувствовал что-то чужое, недоброхотное.
Вихров
понял, куда начинал склоняться разговор — и очень этого испугался. Главное, он недоумевал: остановить ли Юлию, чтобы она не открывала ему
тайны; если же не остановить ее, то что ей сказать на то? К счастью его, разговор этот перервал возвратившийся домой Виссарион.
— Знаете ли, князь, я все-таки не
понимаю, почему вам вздумалось выбрать именно меня конфидентом [наперсником] ваших
тайн и любовных… стремлений.
— Конфет? Что ж, это очень мило и простодушно. Ах, какие вы оба! Вот уж и пошли теперь наблюдать друг за другом, шпионить, лица друг у друга изучать,
тайные мысли на них читать (а ничего-то вы в них и не
понимаете!). Еще он ничего. Он веселый и школьник по-прежнему. А ты-то, ты-то!
Голос его звучал тихо, но твердо, глаза блестели упрямо. Она сердцем
поняла, что сын ее обрек себя навсегда чему-то
тайному и страшному. Все в жизни казалось ей неизбежным, она привыкла подчиняться не думая и теперь только заплакала тихонько, не находя слов в сердце, сжатом горем и тоской.
— Да, хорошо! — И, точно сообщая
тайну, понизив голос, продолжала: — Все — вы, Николай Иванович, все люди правды — тоже рядом! Вдруг люди стали родными, —
понимаю всех. Слов не
понимаю, а все другое —
понимаю!
Веки ее прекрасных глаз полузакрылись, а во всем лице было что-то манящее и обещающее и мучительно-нетерпеливое. Оно стало бесстыдно-прекрасным, и Ромашов, еще не
понимая,
тайным инстинктом чувствовал на себе страстное волнение, овладевшее Шурочкой, чувствовал по той сладостной дрожи, которая пробегала по его рукам и ногам и по его груди.
Если б эти люди умели рассуждать, если б они были в состоянии проникать в
тайны человеческой природы, то они
поняли бы, что одну из неизбежных принадлежностей этой природы составляет развитие и повышение уровня нравственных и материальных потребностей.
Я знаю, Захар Иваныч, что все эти операции вы производите при содействии любезнейшей супруги вашей, Зои Филипьевны, и почтеннейшей вашей сестрицы, Матрены Ивановны (Матрена Ивановна крестится — и говорит
тайным советникам: кушайте, батюшки!), но это приносит лишь честь вашей коммерческой прозорливости и показывает, как глубоко вы
поняли смысл старинной латинской пословицы: Concordia res parvae crescunt, [при согласии удаются и малые дела] а без конкордии и magnae res dilabuntur.
«Истинные господа на земле эти таинственные писатели. Если бы повидать хоть одного из них когда-нибудь. Может быть, он подведет меня поближе к
тайне своего творчества, и я
пойму его…»
—
Тайна появления нового существа, великая
тайна и необъяснимая, Арина Прохоровна, и как жаль, что вы этого не
понимаете!
— Знаю и
понимаю! — воскликнул Егор Егорыч. — И неужели вы думаете, что я вас захочу подвести под преследование?.. Чтобы отвратить это, я и изобретаю всякого рода таинственность и замаскированность, хотя скрытность в масонстве мне по моему характеру всегда была противна, но что делать?.. И Христос совершал
тайную вечерю!