Неточные совпадения
С этими словами она сняла
с лица своего
маску.
Это было какое-то странное лицо, похожее как бы на
маску: белое, румяное,
с румяными, алыми губами,
с светло-белокурою бородой и
с довольно еще густыми белокурыми волосами.
Явился писатель Никодим Иванович, тепло одетый в толстый, коричневый пиджак, обмотавший шею клетчатым кашне; покашливая в рукав, он ходил среди людей, каждому уступая дорогу и поэтому всех толкал. Обмахиваясь веером, вошла Варвара под руку
с Татьяной; спросив чаю, она села почти рядом
с Климом, вытянув чешуйчатые ноги под стол. Тагильский торопливо надел измятую
маску с облупившимся носом, а Татьяна, кусая бутерброд, сказала...
Ему было лет сорок, на макушке его блестела солидная лысина, лысоваты были и виски. Лицо — широкое,
с неясными глазами, и это — все, что можно было сказать о его лице. Самгин вспомнил Дьякона, каким он был до того, пока не подстриг бороду. Митрофанов тоже обладал примелькавшейся
маской сотен, а спокойный, бедный интонациями голос его звучал, как отдаленный шумок многих голосов.
Заснул он на рассвете, — разбудили его Захарий и Ольга, накрывая стол для завтрака. Захарий был такой же, как всегда, тихий, почтительный, и белое лицо его, как всегда, неподвижно, точно
маска. Остроносая, бойкая Ольга говорила
с ним небрежно и даже грубовато.
Через час Самгин шагал рядом
с ним по панели, а среди улицы за гробом шла Алина под руку
с Макаровым; за ними — усатый человек, похожий на военного в отставке, небритый, точно в плюшевой
маске на сизых щеках,
с толстой палкой в руке, очень потертый; рядом
с ним шагал, сунув руки в карманы рваного пиджака, наклоня голову без шапки, рослый парень, кудрявый и весь в каких-то театрально кудрявых лохмотьях; он все поплевывал сквозь зубы под ноги себе.
— Не сердись, — сказал Макаров, уходя и споткнувшись о ножку стула, а Клим, глядя за реку, углубленно догадывался: что значат эти все чаще наблюдаемые изменения людей? Он довольно скоро нашел ответ, простой и ясный: люди пробуют различные
маски, чтоб найти одну, наиболее удобную и выгодную. Они колеблются, мечутся, спорят друг
с другом именно в поисках этих
масок, в стремлении скрыть свою бесцветность, пустоту.
Лекция была озаглавлена «Интеллект и рок», — в ней доказывалось, что интеллект и является выразителем воли рока, а сам «рок не что иное, как
маска Сатаны — Прометея»; «Прометей — это тот, кто первый внушил человеку в раю неведения страсть к познанию, и
с той поры девственная, жаждущая веры душа богоподобного человека сгорает в Прометеевом огне; материализм — это серый пепел ее».
Самгин взял бутылку белого вина, прошел к столику у окна; там, между стеною и шкафом, сидел, точно в ящике, Тагильский, хлопая себя по колену измятой картонной
маской. Он был в синей куртке и в шлеме пожарного солдата и тяжелых сапогах, все это странно сочеталось
с его фарфоровым лицом. Усмехаясь, он посмотрел на Самгина упрямым взглядом нетрезвого человека.
Косые глаза его бегали быстрее и тревожней, чем всегда, цепкие взгляды как будто пытались сорвать
маски с ряженых. Серое лицо потело, он стирал пот платком и встряхивал платок, точно стер им пыль. Самгин подумал, что гораздо более к лицу Лютова был бы костюм приказного дьяка и не сабля в руке, а чернильница у пояса.
При вопросе: где ложь? в воображении его потянулись пестрые
маски настоящего и минувшего времени. Он
с улыбкой, то краснея, то нахмурившись, глядел на бесконечную вереницу героев и героинь любви: на донкихотов в стальных перчатках, на дам их мыслей,
с пятидесятилетнею взаимною верностью в разлуке; на пастушков
с румяными лицами и простодушными глазами навыкате и на их Хлой
с барашками.
— Иван Иванович, — решительно заговорила Татьяна Марковна, — по городу сплетня ходит. Мы
с Борюшкой погорячились и сорвали
маску с лицемера Тычкова, вы знаете. Мне бы и не под лета, да он уж очень зазнался. Терпенья не было! Теперь он срывает
маску с нас…
Я смотрю на нее и не верю; точно она вдруг сняла
маску с лица: те же черты, но как будто каждая черточка лица исказилась непомерною наглостью.
Приподымаюсь, смотрю: человек в богатой медвежьей шубе, в собольей шапке,
с черными глазами,
с черными как смоль щегольскими бакенами,
с горбатым носом,
с белыми оскаленными на меня зубами, белый, румяный, лицо как
маска.
Волосы у него были черные ужасно, лицо белое и румяное, как на
маске, нос длинный,
с горбом, как у французов, зубы белые, глаза черные.
— Я знаю это дело. Как только я взглянул на имена, я вспомнил об этом несчастном деле, — сказал он, взяв в руки прошение и показывая его Нехлюдову. — И я очень благодарен вам, что вы напомнили мне о нем. Это губернские власти переусердствовали… — Нехлюдов молчал,
с недобрым чувством глядя на неподвижную
маску бледного лица. — И я сделаю распоряженье, чтобы эта мера была отменена и люди эти водворены на место жительства.
Внутреннее устройство фанзы ничем не отличалось от фанз прочих туземцев. На стене висел бубен
с колотушкой, пояс
с погремушками, шаманская юбка
с рисунками и деревянная
маска, отороченная мехом медведя. Шаман надевает ее во время камлания для того, чтобы страшным видом запугать черта.
Вовсе не будучи политическим человеком, он по удельному весу сделался одним из «лидеров» оппозиции, и, когда эрцгерцог Иоанн, бывший каким-то викарием империи, окончательно сбросил
с себя
маску добродушия и популярности, заслуженной тем, что он женился когда-то на дочери станционного смотрителя и иногда ходил во фраке, Фогт
с четырьмя товарищами были выбраны на его место.
— Ничего! — радостно произнес он навстречу входившему Бычкову,
с которым они только что наблюдали друг друга без
масок. — Подозрение было, и теперь все кончено. Хорошо, что я дома не ночевал, а то, черт возьми, напрасно бы сцена могла выйти: я бы их всех в шею.
Есть особое сладострастие в этом внезапном срыве
маски, в этом цинизме,
с которым человек вдруг выказывается перед другим в таком виде, что даже не удостоивает и постыдиться перед ним.
Мне казалось (и я понимал это), что он находил какое-то удовольствие, какое-то, может быть, даже сладострастие в своей низости и в этом нахальстве, в этом цинизме,
с которым он срывал, наконец, передо мной свою
маску.
Он очень ловко начинает
с того, что накидывает на себя
маску преданности и смирения.
— Он хочет сделать меня идиотом! — пожаловался Егор. Короткие, тяжелые вздохи
с влажным хрипом вырывались из груди Егора, лицо его было покрыто мелким потом, и, медленно поднимая непослушные, тяжелые руки, он отирал ладонью лоб. Странная неподвижность опухших щек изуродовала его широкое доброе лицо, все черты исчезли под мертвенной
маской, и только глаза, глубоко запавшие в отеках, смотрели ясно, улыбаясь снисходительной улыбкой.
Весовщиков сидел на стуле прямо, точно деревянный, упираясь ладонями в колена, и его рябое лицо без бровей,
с тонкими губами, было неподвижно, как
маска.
И что ж! вместо поощрения ему говорят:"Это вы
маску, государь мой, надели; но притворство ваше не облегчает вины, а, напротив, усугубляет ее… да-с!"
Благодаря беготне дело сошло
с рук благополучно; но затем предстояли еще и еще дела. Первое издание азбуки разошлось быстро, надо было готовиться к другому — уже без промахов. «Дивчину» заменили старухой и подписали: Домна; «Пана» заменили мужичком
с топором за поясом и подписали: Потап-плотник. Но как попасть в мысль и намерения «критики»? Пожалуй, будут сравнивать второе издание
с первым и скажут: а! догадались! думаете, что надели
маску, так вас под ней и не узнают!
— Послушайте, — сказал он таким голосом, что
маска вдруг слетела
с притворщицы, — оставим маменьку в стороне: сделайтесь на минуту прежней Наденькой, когда вы немножко любили меня… и отвечайте прямо: мне это нужно знать, ей-богу, нужно.
Теперь же, — теперь же, не знаю почему, он
с первого же взгляда показался мне решительным, неоспоримым красавцем, так что уже никак нельзя было сказать, что лицо его походит на
маску.
Отворились боковые двери Белой залы, до тех пор запертые, и вдруг появилось несколько
масок. Публика
с жадностью их обступила. Весь буфет до последнего человека разом ввалился в залу.
Маски расположились танцевать. Мне удалось протесниться на первый план, и я пристроился как раз сзади Юлии Михайловны, фон Лембке и генерала. Тут подскочил к Юлии Михайловне пропадавший до сих пор Петр Степанович.
— Да-с, — протянул и доктор, — я разыскал этот вид
с тою целью, чтобы сорвать
маску с этого негодяя, и это теперь будет задачей всей моей остальной жизни!
— Il у a quelqu'un, [Здесь кто-то есть (франц.).] — сказала
маска, останавливаясь. Ложа действительно была занята. На бархатном диванчике, близко друг к другу, сидели уланский офицер и молоденькая, хорошенькая белокуро-кудрявая женщина в домино,
с снятой
маской. Увидав выпрямившуюся во весь рост и гневную фигуру Николая, белокурая женщина поспешно закрылась
маской, уланский же офицер, остолбенев от ужаса, не вставая
с дивана, глядел на Николая остановившимися глазами.
Маска оказалась хорошенькой двадцатилетней невинной девушкой, дочерью шведки-гувернантки. Девушка эта рассказала Николаю, как она
с детства еще, по портретам, влюбилась в него, боготворила его и решила во что бы то ни стало добиться его внимания. И вот она добилась, и, как она говорила, ей ничего больше не нужно было. Девица эта была свезена в место обычных свиданий Николая
с женщинами, и Николай провел
с ней более часа.
Причина же усталости было то, что накануне он был в маскараде и, как обыкновенно, прохаживаясь в своей кавалергардской каске
с птицей на голове, между теснившейся к нему и робко сторонившейся от его огромной и самоуверенной фигуры публикой, встретил опять ту
маску, которая в прошлый маскарад, возбудив в нем своей белизной, прекрасным сложением и нежным голосом старческую чувственность, скрылась от него, обещая встретить его в следующем маскараде.
Офицер вскочил и, бледнея и краснея, согнувшись вышел молча за
маской из ложи, и Николай остался один
с своей дамой.
Германец молчал. Пробиться через толпу ему бы ничего не стоило, но он, очевидно, стеснялся пустить в ход свою силу. Гудаевский схватился за альбом, и в то же время кто-то быстро сорвал
с германца
маску. В толпе завопили...
Этот рассказ поразил Варвару. Она совершенно поверила, что все это так и есть и что на ее жениха готовится нападение еще
с одной стороны. Надо было как-нибудь поскорее сорвать
маску с переодетой барышни. Долго совещались они, как это сделать, но пока ничего не придумали.
— Я не позволю
с женщины сорвать
маску; что хотите делайте, не позволю.
На нем была картонная
маска, — глупое лицо
с узенькою бороденкою,
с бачками, а на голове фуражка
с гражданскою круглою кокардою.
Собралась и Варвара в маскарад. Купила
маску с глупою рожею, а за костюмом дело не стало, — нарядилась кухаркою. Повесила к поясу уполовник, на голову вздела черный чепец, руки открыла выше локтя и густо их нарумянила, — кухарка же прямо от плиты, — и костюм готов. Дадут приз — хорошо, не дадут — не надобно.
Нотариус Гудаевский изображал дикого американца: в волосах петушьи перья,
маска медно-красная
с зелеными нелепыми разводами, кожаная куртка, клетчатый плед через плечо и кожаные высокие сапоги
с зелеными кисточками.
И
маску для гейши раскрасила искусница Людмила: желтоватое, но милое худенькое лицо
с неподвижною, легкою улыбкою, косо-прорезанные глаза, узкий и маленький рот.
И она бросилась на гейшу, пронзительно визжала и сжимала сухие кулачки. За нею и другие, — больше из ее кавалеров. Гейша отчаянно отбивалась. Началась дикая травля. Веер сломали, вырвали, бросили на пол, топтали. Толпа
с гейшею в середине бешено металась по зале, сбивая
с ног наблюдателей. Ни Рутиловы, ни старшины не могли пробиться к гейше. Гейша, юркая, сильная, визжала пронзительно, царапалась и кусалась.
Маску она крепко придерживала то правою, то левою рукою.
Усмехнулся, тряхнул головой, и лицо его вдруг стало другим, точно
маска свалилась
с него.
Так как подтвердилось, что гостиницы переполнены, я охотно принял приглашение одного крайне шумного человека без
маски, одетого жокеем, полного, нервного,
с надутым красным лицом.
Оно двигалось без людей; лишь на высоком передке сидел возница
с закрытым
маской лицом.
Он был в
маске и что-то делал
с веревкой, опускавшейся сверху.
— А! — сказал человек и, так как нас толкали герои и героини всех пьес всех времен, отошел ближе к памятнику, сделав мне знак приблизиться.
С ним было еще несколько человек в разных костюмах и трое — в
масках, которые стояли, как бы тоже требуя или ожидая объяснений.
Покушение неизвестных
масок взбесить нас танцами за нашей спиной, причем не прекращались разные веселые бедствия, вроде закрывания сзади рукой глаз или изымания стула из-под привставшего человека, вместе
с писком, треском, пальбой, топотом и чепуховыми выкриками, среди мелодий оркестров и яркого света, над которым, улыбаясь, неслась мраморная «Бегущая по волнам», — все это входило в наш разговор и определяло его.
— О! А! — воскликнула она
с серьезным недоумением. — Я не так самонадеянна, чтобы отрицать дальше. Увы,
маска не защита. Я поражена, потому что вижу вас первый раз в жизни. И я должна увенчать ваш триумф.
Иногда перспектива улицы напоминала балет, где огни, цветы, лошади и живописная теснота людей, вышедших из тысячи сказок, в
масках и без
масок, смешивали шум карнавала
с играющей по всему городу музыкой.