Неточные совпадения
Бобчинский и Добчинский, оба низенькие, коротенькие, очень любопытные; чрезвычайно похожи друг на друга; оба с небольшими брюшками; оба говорят скороговоркою и чрезвычайно много
помогают жестами и
руками. Добчинский немножко выше и сурьезнее Бобчинского, но Бобчинский развязнее и живее Добчинского.
— Господи, помилуй! прости,
помоги! — твердил он как-то вдруг неожиданно пришедшие на уста ему слова. И он, неверующий человек, повторял эти слова не одними устами. Теперь, в эту минуту, он знал, что все не только сомнения его, но та невозможность по разуму верить, которую он знал в себе, нисколько не мешают ему обращаться к Богу. Всё это теперь, как прах, слетело с его души. К кому же ему было обращаться, как не к Тому, в Чьих
руках он чувствовал себя, свою душу и свою любовь?
― Вот ты всё сейчас хочешь видеть дурное. Не филантропическое, а сердечное. У них, то есть у Вронского, был тренер Англичанин, мастер своего дела, но пьяница. Он совсем запил, delirium tremens, [белая горячка,] и семейство брошено. Она увидала их,
помогла, втянулась, и теперь всё семейство на ее
руках; да не так, свысока, деньгами, а она сама готовит мальчиков по-русски в гимназию, а девочку взяла к себе. Да вот ты увидишь ее.
—…мрет без помощи? Грубые бабки замаривают детей, и народ коснеет в невежестве и остается во власти всякого писаря, а тебе дано в
руки средство
помочь этому, и ты не
помогаешь, потому что, по твоему, это не важно. И Сергей Иванович поставил ему дилемму: или ты так неразвит, что не можешь видеть всего, что можешь сделать, или ты не хочешь поступиться своим спокойствием, тщеславием, я не знаю чем, чтоб это сделать.
Вот люди! все они таковы: знают заранее все дурные стороны поступка,
помогают, советуют, даже одобряют его, видя невозможность другого средства, — а потом умывают
руки и отворачиваются с негодованием от того, кто имел смелость взять на себя всю тягость ответственности. Все они таковы, даже самые добрые, самые умные!..
Прежде, покамест был помоложе, так мне казалось, что все дело в деньгах, что если бы мне в
руки сотни тысяч, я бы осчастливил множество:
помог бы бедным художникам, завел бы библиотеки, полезные заведения, собрал бы коллекции.
— А вот другой Дон-Кишот просвещенья: завел школы! Ну, что, например, полезнее человеку, как знанье грамоты? А ведь как распорядился? Ведь ко мне приходят мужики из его деревни. «Что это, говорят, батюшка, такое? сыновья наши совсем от
рук отбились,
помогать в работах не хотят, все в писаря хотят, а ведь писарь нужен один». Ведь вот что вышло!
Наконец бричка, сделавши порядочный скачок, опустилась, как будто в яму, в ворота гостиницы, и Чичиков был встречен Петрушкою, который одною
рукою придерживал полу своего сюртука, ибо не любил, чтобы расходились полы, а другою стал
помогать ему вылезать из брички. Половой тоже выбежал, со свечою в
руке и салфеткою на плече. Обрадовался ли Петрушка приезду барина, неизвестно, по крайней мере, они перемигнулись с Селифаном, и обыкновенно суровая его наружность на этот раз как будто несколько прояснилась.
Зачем Володя делал мне знаки, которые все видели и которые не могли
помочь мне? зачем эта противная княжна так посмотрела на мои ноги? зачем Сонечка… она милочка; но зачем она улыбалась в это время? зачем папа покраснел и схватил меня за
руку?
Паратов. Да не плачь, я тебя вылечу; я знаю, чем
помочь тебе; как
рукой снимет.
Кибитка подъехала к крыльцу комендантского дома. Народ узнал колокольчик Пугачева и толпою бежал за нами. Швабрин встретил самозванца на крыльце. Он был одет казаком и отрастил себе бороду. Изменник
помог Пугачеву вылезть из кибитки, в подлых выражениях изъявляя свою радость и усердие. Увидя меня, он смутился, но вскоре оправился, протянул мне
руку, говоря: «И ты наш? Давно бы так!» — Я отворотился от него и ничего не отвечал.
Однажды, в его присутствии, Василий Иванович перевязывал мужику раненую ногу, но
руки тряслись у старика, и он не мог справиться с бинтами; сын ему
помог и с тех пор стал участвовать в его практике, не переставая в то же время подсмеиваться и над средствами, которые сам же советовал, и над отцом, который тотчас же пускал их в ход.
Аркадий сказал правду: Павел Петрович не раз
помогал своему брату; не раз, видя, как он бился и ломал себе голову, придумывая, как бы извернуться, Павел Петрович медленно подходил к окну и, засунув
руки в карманы, бормотал сквозь зубы: «Mais je puis vous donner de l'argent», [Но я могу дать тебе денег (фр.).] — и давал ему денег; но в этот день у него самого ничего не было, и он предпочел удалиться.
Тогда, испуганный этим, он спрятался под защиту скуки, окутав ею себя, как облаком. Он ходил солидной походкой, заложив
руки за спину, как Томилин, имея вид мальчика, который занят чем-то очень серьезным и далеким от шалостей и буйных игр. Время от времени жизнь
помогала ему задумываться искренно: в середине сентября, в дождливую ночь, доктор Сомов застрелился на могиле жены своей.
Орехова солидно поздоровалась с нею, сочувственно глядя на Самгина, потрясла его
руку и стала
помогать Юрину подняться из кресла. Он принял ее помощь молча и, высокий, сутулый, пошел к фисгармонии, костюм на нем был из толстого сукна, но и костюм не скрывал остроты его костлявых плеч, локтей, колен. Плотникова поспешно рассказывала Ореховой...
Парень не торопясь поймал багор, положил его вдоль борта, молча
помог хромому влезть в лодку и сильными ударами весел быстро пригнал ее к берегу. Вывалившись на песок, мужик, мокрый и скользкий, разводя
руки, отчаянно каялся...
«Какое злое лицо», — подумал Самгин, вздохнув и наливая вино в стаканы. Коротенькими пальцами дрожащей
руки Дуняша стала расстегивать кофточку, он хотел
помочь ей, но Дуняша отвела его
руку.
А хромой, взглянув на Варавку, широко ухмыльнулся, но сейчас же прикрыл рот ладонью. Это не
помогло, громко фыркнув в ладонь, он отмахнул
рукой в сторону и вскричал тоненько...
— Святая истина! — вскричал Безбедов, подняв
руки на уровень лица, точно защищаясь, готовясь оттолкнуть от себя что-то. — Я — человек без средств, бедный человек, ничем не могу
помочь, никому и ничему! — Эти слова он прокричал, явно балаганя, клоунски сделав жалкую гримасу скупого торгаша.
— Что ж? И на этом — спасибо! — сказал Лютов,
помогая невесте встать. Она взяла его под
руку.
Послав Климу воздушный поцелуй, она исчезла, а он встал, сунув
руки в карманы, прошелся по комнате, посмотрел на себя в зеркале, закурил и усмехнулся, подумав, как легко эта женщина
помогла ему забыть кошмарного офицера.
Макаров, закинув
руки за шею, минуту-две смотрел, как Лютов
помогает Лидии идти, отводя от ее головы ветки молодого сосняка, потом заговорил, улыбаясь Климу...
— На бирже будем играть, ты и я. У меня верная
рука есть, человек неограниченных возможностей, будущий каторжник или — самоубийца. Он — честный, но сумасшедший. Он
поможет нам сделать деньги.
А Диомидов был явно ненормален. Самгина окончательно убедила в этом странная сцена: уходя от Лидии, столяр и бутафор надевал свое старенькое пальто, он уже сунул левую
руку в рукав, но не мог найти правого рукава и, улыбаясь, боролся с пальто, встряхивал его. Клим решил
помочь ему.
— Прошу покорно, места много. Дайте
руку, я
помогу вам влезть! — сказал мужской голос.
Где же ей знать или вспомнить эту борьбу, подать другому
руку,
помочь обойти эту пропасть? Она не вполне и поверила бы страсти: ей надо факты.
Позовут ли ее одеть барышень, гладить, сбегать куда-нибудь, убрать, приготовить, купить, на кухне ли
помочь: в нее всю как будто вложена какая-то молния,
рукам дана цепкость, глазу верность. Она все заметит, угадает, сообразит и сделает в одну и ту же минуту.
Иногда она как будто прочтет упрек в глазах бабушки, и тогда особенно одолеет ею дикая, порывистая деятельность. Она примется
помогать Марфеньке по хозяйству, и в пять, десять минут, все порывами, переделает бездну, возьмет что-нибудь в
руки, быстро сделает, оставит, забудет, примется за другое, опять сделает и выйдет из этого так же внезапно, как войдет.
Она в темноте искала ступенек ногой — он шагнул из беседки прямо на землю, подал ей
руку и
помог сойти.
— А вот этого я и не хочу, — отвечала она, — очень мне весело, что вы придете при нем — я хочу видеть вас одного: хоть на час будьте мой — весь мой… чтоб никому ничего не досталось! И я хочу быть — вся ваша… вся! — страстно шепнула она, кладя голову ему на грудь. — Я ждала этого, видела вас во сне, бредила вами, не знала, как заманить. Случай
помог мне — вы мой, мой, мой! — говорила она, охватывая его
руками за шею и целуя воздух.
Лечь спать я положил было раньше, предвидя завтра большую ходьбу. Кроме найма квартиры и переезда, я принял некоторые решения, которые так или этак положил выполнить. Но вечеру не удалось кончиться без курьезов, и Версилов сумел-таки чрезвычайно удивить меня. В светелку мою он решительно никогда не заходил, и вдруг, я еще часу не был у себя, как услышал его шаги на лесенке: он звал меня, чтоб я ему посветил. Я вынес свечку и, протянув вниз
руку, которую он схватил,
помог ему дотащиться наверх.
— Что если бы хоть одну сотую этих усилий мы направляли на то, чтобы
помогать тем заброшенным существам, на которых мы смотрим теперь только как на
руки и тела, необходимые для нашего спокойствия и удобства.
Одного только шатающегося длинного старика в ножных кандалах офицер пустил на подводу, и Нехлюдов видел, как этот старик, сняв свою блинообразную шапку, крестился, направляясь к подводам, и кок потом долго не мог влезть от кандалов, мешавших поднять слабую старческую закованную ногу, и как сидевшая уже на телеге баба
помогла ему, втащив его за
руку.
— Улетела наша жар-птица… — прошептал старик,
помогая Привалову раздеться в передней; на глазах у него были слезы,
руки дрожали. — Василий Назарыч уехал на прииски; уж неделю, почитай. Доедут — не доедут по последнему зимнему пути…
Привалов предложил ей
руку и
помог спуститься по лестнице; в передней он отыскал шубу,
помог ее надеть и напрасно отыскивал глазами Половодова.
— Теперь решительно ничем нельзя
помочь, — отвечал обыкновенно Бахарев, — проклятая опека связала по
рукам и по ногам… Вот когда заводы выкрутятся из долгов, тогда совсем другое дело. Можно просто отрезать башкирам их пятнадцать десятин, и конец делу.
Алеша и сам был рад и недоумевал только, как перелезть через плетень. Но «Митя» богатырскою
рукой подхватил его локоть и
помог скачку. Подобрав подрясник, Алеша перескочил с ловкостью босоногого городского мальчишки.
Но окровавленные
руки видел и сам Петр Ильич, хотя с них и не капало, и сам их
помогал отмывать, да и не в том был вопрос, скоро ль они высохли, а в том, куда именно бегал с пестиком Дмитрий Федорович, то есть наверно ли к Федору Павловичу, и из чего это можно столь решительно заключить?
— Где там? Скажи, долго ли ты у меня пробудешь, не можешь уйти? — почти в отчаянии воскликнул Иван. Он оставил ходить, сел на диван, опять облокотился на стол и стиснул обеими
руками голову. Он сорвал с себя мокрое полотенце и с досадой отбросил его: очевидно, не
помогало.
Затем он попрощался с моими спутниками. Они в свою очередь поклонились ему до земли,
помогли ему надеть котомку, дали в
руки палку и пошли провожать до опушки леса.
На Кусуне нам пришлось расстаться с Чжан Бао. Обстоятельства требовали его возвращения на реку Санхобе. Он не захотел взять с меня денег и обещал
помочь, если на будущий год я снова приду в прибрежный район. Мы пожали друг другу
руки и расстались друзьями.
— Лейба! — закричал вдруг Чертопханов, — Лейба, посмотри на меня! Ведь я рассудка лишился, я сам не свой!.. Я
руки на тебя наложу, если ты мне не
поможешь!
— Знаю, знаю, что ты мне скажешь, — перебил его Овсяников, — точно: по справедливости должен человек жить и ближнему
помогать обязан есть. Бывает, что и себя жалеть не должен… Да ты разве все так поступаешь? Не водят тебя в кабак, что ли? не поят тебя, не кланяются, что ли: «Дмитрий Алексеич, дескать, батюшка,
помоги, а благодарность мы уж тебе предъявим», — да целковенький или синенькую из-под полы в
руку? А? не бывает этого? сказывай, не бывает?
— Прощай, Дерсу, — сказал я, крепко пожимая ему
руку. — Спасибо за то, что ты
помогал мне. Прощай! Я никогда не забуду то многое, что ты для меня сделал!..
Марья Алексевна и ругала его вдогонку и кричала других извозчиков, и бросалась в разные стороны на несколько шагов, и махала
руками, и окончательно установилась опять под колоннадой, и топала, и бесилась; а вокруг нее уже стояло человек пять парней, продающих разную разность у колонн Гостиного двора; парни любовались на нее, обменивались между собою замечаниями более или менее неуважительного свойства, обращались к ней с похвалами остроумного и советами благонамеренного свойства: «Ай да барыня, в кою пору успела нализаться, хват, барыня!» — «барыня, а барыня, купи пяток лимонов-то у меня, ими хорошо закусывать, для тебя дешево отдам!» — «барыня, а барыня, не слушай его, лимон не
поможет, а ты поди опохмелись!» — «барыня, а барыня, здорова ты ругаться; давай об заклад ругаться, кто кого переругает!» — Марья Алексевна, сама не помня, что делает, хватила по уху ближайшего из собеседников — парня лет 17, не без грации высовывавшего ей язык: шапка слетела, а волосы тут, как раз под
рукой; Марья Алексевна вцепилась в них.
Знала Вера Павловна, что это гадкое поветрие еще неотвратимо носится по городам и селам и хватает жертвы даже из самых заботливых
рук; — но ведь это еще плохое утешение, когда знаешь только, что «я в твоей беде не виновата, и ты, мой друг, в ней не виновата»; все-таки каждая из этих обыкновенных историй приносила Вере Павловне много огорчения, а еще гораздо больше дела: иногда нужно бывало искать, чтобы
помочь; чаще искать не было нужды, надобно было только
помогать: успокоить, восстановлять бодрость, восстановлять гордость, вразумлять, что «перестань плакать, — как перестанешь, так и не о чем будет плакать».
Ха, ха, ха!» И он смеется,
помогает ей накрывать стол, много
помогает, но больше мешает, потому что все целует ей
руки.
Услуги его могли бы пригодиться, пожалуй, хоть сейчас же:
помогать Вере Павловне в разборке вещей. Всякий другой на месте Рахметова в одну и ту же секунду и был бы приглашен, и сам вызвался бы заняться этим. Но он не вызвался и не был приглашен; Вера Павловна только пожала ему
руку и с искренним чувством сказала, что очень благодарна ему за внимательность.
Во Франции, напротив, полиция — самое народное учреждение; какое бы правительство ни захватило власть в
руки, полиция у него готова, часть народонаселения будет ему
помогать с фанатизмом и увлечением, которое надобно умерять, а не усиливать, и
помогать притом всеми страшными средствами частных людей, которые для полиции невозможны.
— Помилуй, мамо! зачем губишь верный народ? чем прогневили? Разве держали мы
руку поганого татарина; разве соглашались в чем-либо с турчином; разве изменили тебе делом или помышлением? За что ж немилость? Прежде слышали мы, что приказываешь везде строить крепости от нас; после слышали, что хочешь поворотить в карабинеры;теперь слышим новые напасти. Чем виновато запорожское войско? тем ли, что перевело твою армию через Перекоп и
помогло твоим енералам порубать крымцев?..