— Только и говорит мне намедни Степанида Ильинишна Бедрягина, купчиха она, богатая: возьми ты, говорит, Прохоровна, и запиши ты, говорит, сыночка своего в поминанье, снеси в церковь, да и
помяни за упокой. Душа-то его, говорит, затоскует, он и напишет письмо. «И это, — говорит Степанида Ильинишна, — как есть верно, многократно испытано». Да только я сумлеваюсь… Свет ты наш, правда оно аль неправда, и хорошо ли так будет?
Неточные совпадения
Разве ты не знаешь, что уж несколько лет от меня его и в памятцах
за упокой поминали?
Спрашивала она старца: можно ли ей
помянуть сыночка своего Васеньку, заехавшего по службе далеко в Сибирь, в Иркутск, и от которого она уже год не получала никакого известия, вместо покойника в церкви
за упокой?
Да и как это возможно, чтобы живую душу да еще родная мать
за упокой поминала!
— Да все то же, Матюшка… Давно не видались, а пришел — и сказать нечего. Я уж
за упокой собиралась тебя
поминать… Жена у тебя, сказывают, на тех порах, так об ней заботишься?..
— Нет, маменька. Хотел он что-то сказать, да я остановил. Нет, говорю, нечего об распоряжениях разговаривать! Что ты мне, брат, по милости своей, оставишь, я всему буду доволен, а ежели и ничего не оставишь — и даром
за упокой помяну! А как ему, маменька, пожить-то хочется! так хочется! так хочется!
Мавра Тарасовна. Да как же ты жив-то? Я давно, как ты в поход ушел, тебя
за упокой поминаю. Видно, не дошла моя грешная молитва!
А я тебя ищу, Кузьма Захарьич!
Вот горе-то на нас! Прокоп Петрович
Казаками убит! А что-то скучно
Все было мне, сижу да заливаюсь
Горючими, а вот к беде и вышло.
Я всех людей из дому разослала
По бедным, оделить хоть понемногу
За упокой да звать обедать завтра.
Для нищей братии обед готовлю.
Зайди, Кузьма Захарьич, да зови,
Кого увидишь; вместе
помянули б,
Чем Бог послал.
Перед смертью передо всеми каялся, все про себя рассказал и завещал: его поминаючи, молиться
за упокой еще двадцати восьми душ, им убиенных; семерых поименно, а остальных так велел
поминать: «Их же имена ты, Господи, веси».
—
Поминайте жениха без сумнения, — громко ответила Манефа. — Инославных
за упокой поминать не подобает, а
за здравие можно. Молимся же
за державного,
за боляры и
за вои.
И матери добросовестно исполняли свои обязанности: неленостно отправляли часовенную службу, молясь о здравии «благодетелей»,
поминая их сродников
за упокой, читая по покойникам псалтырь, исправляя сорочины, полусорочины, годины и другие обычные поминовения.
— Не стóишь разве?.. — перебил саратовец. — Драть тебя надо, коли сам своей пользы не видишь. Все тебе рассказано, все тебе доказано; сам понимаешь, что одно спасенье тебе — жениться скорей. Не женишься — пиши письма к родным,
за упокой поминали бы…
Стали пропавшего
за упокой поминать, стала молода жена по муже псалтырь читать…
Спервоначалу девицы одна
за другой подходили к Параше и получали из рук ее: кто платок, кто ситцу на рукава аль на передник. После девиц молодицы подходили, потом холостые парни: их дарили платками, кушаками, опоясками. Не остались без даров ни старики со старухами, ни подростки с малыми ребятами. Всех одарила щедрая рука Патапа Максимыча:
поминали б дорогую его Настеньку, молились бы Богу
за упокой души ее.
— Больше двадцати годов
за упокой его
поминала, больше двадцати годов не было об нем ни слуха ни духа…
— А
помните, как мы разбирали тятенькин сундук и нашли бумагу про дядюшку Мокея Данилыча? — сказала Дуня. — Ежели, Бог даст, освободится он из полону, этот дом я ему отдам. И денег, сколько надо будет, дам. Пущай его живет да молится
за упокой тятеньки.
— Авдотью? Гм… Авдотью… Евдокию… — пересматривает дьячок обе бумажки. —
Помню, записывал ее, а теперь шут ее знает… никак не найдешь… Вот она!
За упокой записана!
На похороны все шляхетство созови, и столповых, и молодых, и мелкопоместных; хорошенько
помянули бы меня
за упокой…
— Пора! Чу! Петухи перекликаются. Чай, теперь давно
за полночь? Наши продрогнут от холода и заждутся. Пожалуй, еще
за упокой поминать начнут, подумав, что мы погрязли в этой западне по самые уши, — заметил Иван, подпаливая последнюю стену.
Привратница пропустила его без труда с его своеобразною ношею в монастырские ворота, как только он упомянул имя матери Досифеи. Григорий Семенович остался стеречь лошадей. Яков Потапович направился к знакомой ему келье. Мать Досифея была поражена его появлением, так как
поминала его уже
за упокой в своих молитвах, но для расспросов не было времени: княжна все еще находилась в глубоком обмороке.
Пытался исправник чубаровский, Иван Алексеич Чирков, избыть беду неизбывную, пытался исправить беду непоправимую. Вздумал дело сотворить — и самому бы тепленько было, и кого после него дворянство в исправники выберет,
помянул бы добром предместника, панихиду б отпел
за упокой души его. Не удалось…