Дадут поле — тотчас на привал. А у каждого человека фляжка с водкой через плечо, потому к привалу-то все маленько и наготове. Разложат на поле костры, пойдет стряпня рукава стряхня, а средь
поля шатер раскинут, возле шатра бочонок с водкой, ведер в десять.
Неточные совпадения
Ай, во
поле липонька,
Под липою бел
шатер,
В том
шатре стол стоит,
За тем столом девица.
Рвала цветы со травы,
Плела венок с яхонты.
Кому венок износить?
Носить венок милому.
Но вот кому-то удалось рассмотреть, что четыре всадника, едущие впереди отряда, держат под укрюками седельных арчаков углы большого пестрого персидского ковра. Это тот самый ковер, назначением которого было покрывать в отъезжем
поле большой боярский
шатер. Теперь на этом ковре, подвешенном как люлька между четырьмя седлами, лежит что-то маленькое, обложенное белыми пуховыми подушками и укутанное ярко цветным шелковым архалуком боярина.
Между колесами телег,
Полузавешанных коврами,
Горит огонь: семья кругом
Готовит ужин; в чистом
полеПасутся кони; за
шатромРучной медведь лежит на воле.
Пол в
шатре прикрывался еловыми ветками и сухой травой.
Раненые лежали на
полу между коек, лежали в проходах и сенях бараков, наполняли разбитые около бараков госпитальные
шатры, И все-таки места всем не хватало.
С левой стороны находилась громадная арка с приподнятой на толстых шнурах портьерой, открывавшей вид в следующую комнату-альков, всю обитую белой шелковой материей. В глубине ее виднелась пышная кровать, а справа роскошный туалет, с большим овальным зеркалом в рамке из слоновой кости. Альков освещался молочного цвета фонарем, спускавшимся из центра искусно задрапированного белоснежным
шатром потолка.
Пол был устлан белым ангорским ковром.
Певец
Сей кубок ратным и вождям!
В
шатрах, на
поле чести,
И жизнь и смерть — всё пополам;
Там дружество без лести,
Решимость, правда, простота,
И нравов непритворство,
И смелость — бранных красота,
И твёрдость, и покорство.
Друзья, мы чужды низких уз;
К венцам стезёю правой!
Опасность — твёрдый наш союз;
Одной пылаем славой.
Он весь проникся благодарностью и глаза его овлажились благодатными слезами, и сквозь них он увидел снова свою целомудрую Тению, которая, окончив уборку
шатра, распахнула его входную
полу и, поддерживая ее обнаженными по самые плечи руками, назвала его имя и добавила шепотом...
Смотрите, в грозной красоте,
Воздушными полками,
Их тени мчатся в высоте
Над нашими
шатрами…
О Святослав, бич древних лет,
Се твой
полёт орлиный.
«Погибнем! мёртвым срама нет!» —
Гремит перед дружиной.
И ты, неверных страх, Донской,
С четой двух соименных,
Летишь погибельной грозой
На рать иноплеменных.
Шатерщики, услыхав такие слова, поникли головами и в молчании окончили свою работу: угладили
пол под
шатром, очертили место для обеда и усыпали это возвышение узорами разноцветного песка, придавшего вид цветного ковра.
Подъехал он к городу еще засветло и остановился, как раз не доезжая трех верст, и как никакого человеческого жилья тут не случилось, то слуги архиерейские разбили на
поле бывшие в обозе
шатры.
Певец
На
поле бранном тишина;
Огни между
шатрами;
Друзья, здесь светит нам луна,
Здесь кров небес над нами,
Наполним кубок круговой!
Дружнее! руку в руку!
Запьём вином кровавый бой
И с падшими разлуку.
Кто любит видеть в чашах дно,
Тот бодро ищет боя…
О всемогущее вино,
Веселие героя!