Неточные совпадения
Выступили знакомые подробности: оленьи рога,
полки с
книгами, зеркало печи с отдушником, который давно надо было починить, отцовский диван, большой стол, на столе открытая
книга, сломанная пепельница, тетрадь с его почерком.
Войдя в кабинет, Рябинин осмотрелся по привычке, как бы отыскивая образ, но, найдя его, не перекрестился. Он оглядел шкапы и
полки с
книгами и с тем же сомнением, как и насчет вальдшнепов, презрительно улыбнулся и неодобрительно покачал головой, никак уже не допуская, чтоб эта овчинка могла стоить выделки.
И снова, преданный безделью,
Томясь душевной пустотой,
Уселся он — с похвальной целью
Себе присвоить ум чужой;
Отрядом
книг уставил
полку,
Читал, читал, а всё без толку:
Там скука, там обман иль бред;
В том совести, в том смысла нет;
На всех различные вериги;
И устарела старина,
И старым бредит новизна.
Как женщин, он оставил
книги,
И
полку, с пыльной их семьей,
Задернул траурной тафтой.
Толстоногий стол, заваленный почерневшими от старинной пыли, словно прокопченными бумагами, занимал весь промежуток между двумя окнами; по стенам висели турецкие ружья, нагайки, сабля, две ландкарты, какие-то анатомические рисунки, портрет Гуфеланда, [Гуфеланд Христофор (1762–1836) — немецкий врач, автор широко в свое время популярной
книги «Искусство продления человеческой жизни».] вензель из волос в черной рамке и диплом под стеклом; кожаный, кое-где продавленный и разорванный, диван помещался между двумя громадными шкафами из карельской березы; на
полках в беспорядке теснились
книги, коробочки, птичьи чучелы, банки, пузырьки; в одном углу стояла сломанная электрическая машина.
А через несколько минут он, сняв тужурку, озабоченно вбивал гвозди в стены, развешивал картины и ставил
книги на
полки шкафа. Спивак настраивал рояль, Елизавета говорила...
Блестели золотые, серебряные венчики на иконах и опаловые слезы жемчуга риз. У стены — старинная кровать карельской березы, украшенная бронзой, такие же четыре стула стояли посреди комнаты вокруг стола. Около двери, в темноватом углу, — большой шкаф, с
полок его, сквозь стекло, Самгин видел ковши, братины, бокалы и черные кирпичи
книг, переплетенных в кожу. Во всем этом было нечто внушительное.
Хотелось сделать еще что-нибудь, тогда он стал приводить в порядок
книги на
полках шкафа.
В углу, на маленькой
полке стояло десятка два
книг в однообразных кожаных переплетах. Он прочитал на корешках: Бульвер Литтон «Кенельм Чиллингли», Мюссе «Исповедь сына века», Сенкевич «Без догмата», Бурже «Ученик», Лихтенберже «Философия Ницше», Чехов «Скучная история». Самгин пожал плечами: странно!
Если оказывалась
книга в богатом переплете лежащею на диване, на стуле, — Надежда Васильевна ставила ее на
полку; если западал слишком вольный луч солнца и играл на хрустале, на зеркале, на серебре, — Анна Васильевна находила, что глазам больно, молча указывала человеку пальцем на портьеру, и тяжелая, негнущаяся шелковая завеса мерно падала с петли и закрывала свет.
В область мысли, знания она вступила так же недоверчивым и осторожным шагом, как была осторожна и скупа в симпатиях. Читала она
книги в библиотеке старого дома, сначала от скуки, без выбора и системы, доставая с
полки что попадется, потом из любопытства, наконец некоторые с увлечением.
Они прошли через сени, через жилую избу хозяев и вошли в заднюю комнатку, в которой стояла кровать Марка. На ней лежал тоненький старый тюфяк, тощее ваточное одеяло, маленькая подушка. На
полке и на столе лежало десятка два
книг, на стене висели два ружья, а на единственном стуле в беспорядке валялось несколько белья и платья.
Он с гордостью показывал ему ряды
полок до потолка, кругом всего кабинета, и
книги в блестящем порядке.
Он один приделал
полки, устроил кровать, вбил гвоздей, сделал вешалку и потом принялся разбирать вещи по порядку, с тою только разницею, что сапоги положил уже не с
книгами, как прежде, а выстроил их длинным рядом на комоде и бюро, а ваксу, мыло, щетки, чай и сахар разложил на книжной
полке.
Платье висело на перегородке, белье лежало в ящиках, устроенных в постели,
книги стояли на
полках.
С
книгами поступил он так же, как и прежде: поставил их на верхние
полки, куда рукой достать было нельзя, и так плотно уставил, что вынуть
книгу не было никакой возможности.
Какие бы, однако, ни были взяты предосторожности против падения разных вещей, но почти при всяком толчке что-нибудь да найдет случай вырваться: или
книга свалится с
полки, или куча бумаг, карта поползет по столу и тут же захватит по дороге чернильницу или подсвечник.
Книга Розанова о войне заканчивается описанием того потока ощущений, который хлынул в него, когда он однажды шел по улице Петрограда и встретил
полк конницы.
В простенке между окнами висели часы, а рядом с ними
полка с большими старинными
книгами в кожаных переплетах.
С этими словами он преспокойно ушел в кабинет, вынул из кармана большой кусок ветчины, ломоть черного хлеба, — в сумме это составляло фунта четыре, уселся, съел все, стараясь хорошо пережевывать, выпил полграфина воды, потом подошел к
полкам с
книгами и начал пересматривать, что выбрать для чтения: «известно…», «несамобытно…», «несамобытно…», «несамобытно…», «несамобытно…» это «несамобытно» относилось к таким
книгам, как Маколей, Гизо, Тьер, Ранке, Гервинус.
Было уже ему без малого пятнадцать лет, когда перешел он во второй класс, где вместо сокращенного катехизиса и четырех правил арифметики принялся он за пространный, за
книгу о должностях человека и за дроби. Но, увидевши, что чем дальше в лес, тем больше дров, и получивши известие, что батюшка приказал долго жить, пробыл еще два года и, с согласия матушки, вступил потом в П*** пехотный
полк.
Он несколько времени молча покачивался в кресле — качалке, глядя перед собой. Затем опять протянул руку к
полке с
книгами.
Во второй комнате стояла желтая деревянная кроватка, покрытая кашемировым одеялом, с одною подушкою в довольно грязной наволочке, черный столик с большою круглою чернильницею синего стекла,
полки с
книгами, три стула и старая, довольно хорошая оттоманка, на которой обыкновенно, заезжая к Помаде, спал лекарь Розанов.
Все больше становилось
книг на
полке, красиво сделанной Павлу товарищем-столяром. Комната приняла приятный вид.
Николай Иванович жил на окраине города, в пустынной улице, в маленьком зеленом флигеле, пристроенном к двухэтажному, распухшему от старости, темному дому. Перед флигелем был густой палисадник, и в окна трех комнат квартиры ласково заглядывали ветви сиреней, акаций, серебряные листья молодых тополей. В комнатах было тихо, чисто, на полу безмолвно дрожали узорчатые тени, по стенам тянулись
полки, тесно уставленные
книгами, и висели портреты каких-то строгих людей.
— Нам не требуется! — сказал парень, ставя
книгу на
полку.
Постучались в дверь, мать вскочила, сунула
книгу на
полку и спросила тревожно...
Вечером хохол ушел, она зажгла лампу и села к столу вязать чулок. Но скоро встала, нерешительно прошлась по комнате, вышла в кухню, заперла дверь на крюк и, усиленно двигая бровями, воротилась в комнату. Опустила занавески на окнах и, взяв
книгу с
полки, снова села к столу, оглянулась, наклонилась над
книгой, губы ее зашевелились. Когда с улицы доносился шум, она, вздрогнув, закрывала
книгу ладонью, чутко прислушиваясь… И снова, то закрывая глаза, то открывая их, шептала...
— Доброго здоровья! — сиповато сказал он и, пожав руку Павла, пригладил обеими руками прямые волосы. Оглянул комнату и тотчас же медленно, точно подкрадываясь, пошел к
полке с
книгами.
На стенах прибито было пять длинных
полок с
книгами.
Я не могла удержаться от слез и смеха, слушая бедного старика; ведь умел же налгать, когда нужда пришла!
Книги были перенесены в комнату Покровского и поставлены на
полку. Покровский тотчас угадал истину. Старика пригласили обедать. Этот день мы все были так веселы. После обеда играли в фанты, в карты; Саша резвилась, я от нее не отставала. Покровский был ко мне внимателен и все искал случая поговорить со мною наедине, но я не давалась. Это был лучший день в целые четыре года моей жизни.
А бывало, до того ободрялся, до того простирал свою смелость, что тихонько вставал со стула, подходил к
полке с
книгами, брал какую-нибудь книжку и даже тут же прочитывал что-нибудь, какая бы ни была
книга.
Тут я завистливо поглядела на длинные
полки, которые ломились под
книгами.
Не знаю, может быть, я думала, что, научившись всему, что он знал, буду достойнее его дружбы, Я бросилась к первой
полке; не думая, не останавливаясь, схватила в руки первый попавшийся запыленный, старый том и, краснея, бледнея, дрожа от волнения и страха, утащила к себе краденую
книгу, решившись прочесть ее ночью, у ночника, когда заснет матушка.
Только что я хотела поставить
книгу на
полку, послышался шум в коридоре и чьи-то близкие шаги.
Судите же о моем ужасе, когда
книги, маленькие, большие, всевозможных форматов, всевозможной величины и толщины, ринулись с
полки, полетели, запрыгали под столом, под стульями, по всей комнате.
По стенам шли
полки, тоже заваленные
книгами и газетами.
Он привстал и на верхней из своих трех
полок с
книгами, с краю, захватил какую-то вещь. Это был револьвер.
Я положил
книгу на
полку, взял другую и ушел, как во сне.
Взяв с
полки медную кастрюлю, я отразил ею свет луны на
книгу — стало еще хуже, темнее.
В кабинете его на
полках стояло много
книг; из некоторых он делал выписки.
Когда эти
книги валялись по столам и имели разорванный и замасленный вид, то он называл это беспорядком; когда они стояли чинно на
полке, он был убежден, что порядок у него в лучшем виде.
— Это одна из лучших кают, — сказал Гез, входя за мной. — Вот умывальник, шкаф для
книг и несколько еще мелких шкафчиков и
полок для разных вещей. Стол — общий, а впрочем, по вашему желанию, слуга доставит сюда все, что вы пожелаете. Матросами я не могу похвастаться. Я взял их на один рейс. Но слуга попался хороший, славный такой мулат; он служил у меня раньше, на «Эригоне».
Синкрайт запер каюту и провел меня за салон, где открыл дверь помещения, окруженного по стенам рядами
полок. Я определил на глаз количество томов тысячи в три. Вдоль
полок, поперек корешков
книг, были укреплены сдвижные медные полосы, чтобы
книги не выпадали во время качки. Кроме дубового стола с письменным прибором и складного стула, здесь были ящики, набитые журналами и брошюрами.
В левом углу стояла деревянная скамья с таким же изголовьем; в правом — налой, над которым теплилась лампада перед распятием и двумя образами; к самому окну приставлен был большой, ничем не покрытый стол; вдоль одной стены, на двух
полках, стояли
книги в толстых переплетах и лежало несколько свитков.
Илья прошёл в ту комнату, где когда-то жил с дядей, и пристально осмотрел её: в ней только обои почернели да вместо двух кроватей стояла одна и над ней висела
полка с
книгами. На том месте, где спал Илья, помещался какой-то высокий неуклюжий ящик.
Узкая, длинная, как могила, она тесно заставлена
полками, и на них, туго сжатые, стояли
книги.
Он тоже приносил какие-то
книги и свёртки бумаг, хозяин брал их, одобрительно кивал головой, тихо смеялся и прятал в стол или ставил в угол, на
полку за своей спиной.
В комнате было темно и сумрачно. Тесно набитые
книгами полки, увеличивая толщину стен, должно быть, не пропускали в эту маленькую комнату звуков с улицы. Между
полками матово блестели стёкла окон, заклеенные холодною тьмою ночи, выступало белое узкое пятно двери. Стол, покрытый серым сукном, стоял среди комнаты, и от него всё вокруг казалось окрашенным в тёмно-серый тон.
Большой шкаф и
полки с
книгами, казалось мне, прислушиваются в каком-то насмешливо-сдержанном молчании к этому нелепому и ненужному свисту.
Судя по глазкам, его поразил прежде всего шкаф в двенадцать
полок, уходивший в потолок и битком набитый
книгами.