Неточные совпадения
В возок боярский их впрягают,
Готовят завтрак повара,
Горой кибитки нагружают,
Бранятся бабы, кучера.
На кляче тощей и косматой
Сидит форейтор бородатый,
Сбежалась челядь у ворот
Прощаться с барами. И вот
Уселись, и возок почтенный,
Скользя,
ползет за ворота.
«Простите, мирные места!
Прости, приют уединенный!
Увижу ль вас?..» И слез ручей
У Тани льется из очей.
Тусклый кружок луны наливался светом, туман над озером тоже светлел, с гор
ползли облака,
за ними влачились тени.
Он долго, до усталости, шагал по чистеньким улицам города,
за ним, как тень его,
ползли растрепанные мысли.
Сидя
за столом, поддерживая голову ладонью, Самгин смотрел, как по зеленому сукну стелются голубые струйки дыма папиросы, если дохнуть на них — они исчезают. Его думы
ползли одна
за другой так же, как этот легкий дымок, и так же быстро исчезали, когда над ними являлись мысли другого порядка.
Встречу непонятно, неестественно
ползла, расширяясь, темная яма, наполненная взволнованной водой, он слышал холодный плеск воды и видел две очень красные руки; растопыривая пальцы, эти руки хватались
за лед на краю, лед обламывался и хрустел. Руки мелькали, точно ощипанные крылья странной птицы, между ними подпрыгивала гладкая и блестящая голова с огромными глазами на окровавленном лице; подпрыгивала, исчезала, и снова над водою трепетали маленькие, красные руки. Клим слышал хриплый вой...
Часа через два, разваренный, он сидел
за столом, пред кипевшим самоваром, пробуя написать письмо матери, но на бумагу сами собою
ползли из-под пера слова унылые, жалобные, он испортил несколько листиков, мелко изорвал их и снова закружился по комнате, поглядывая на гравюры и фотографии.
Ей целую ночь казалось, что что-то
ползет вот тут, сейчас
за стеной, громадное и холодное.
— Ну, раньше смерти не помрешь. Только не надо оборачиваться в таких делах… Ну, иду я, он
за мной, повернул я в штрек, и он в штрек. В одном месте надо на четвереньках проползти, чтобы в рассечку выйти, — я прополз и слушаю. И он
за мной
ползет… Слышно, как по хрящу шуршит и как под ним хрящ-то осыпается. Ну, тут уж, признаться, и я струхнул. Главная причина, что без покаяния кончился Степан-то Романыч, ну и бродит теперь…
— Он, значит, Кишкин, на веревку привязал ее, Оксюху-то, да и волокет, как овцу… А Мина Клейменый идет
за ней да сзади ее подталкивает: «Ищи, слышь, Оксюха…» То-то идолы!.. Ну, подвели ее к болотине, а Шишка и скомандовал: «
Ползи, Оксюха!» То-то колдуны проклятые! Оксюха, известно, дура: поползла, Шишка веревку держит, а Мина заговор наговаривает… И нашла бы ведь Оксюха-то, кабы он не захохотал. Учуяла Оксюха золотую свинью было совсем, а он как грянет, как захохочет…
Из Туляцкого и Хохлацкого концов, как муравьи,
ползли мужики, а
за ними пестрели бабьи платки и сарафаны.
Хитрый Коваль пользовался случаем и каждый вечер «
полз до шинка», чтобы выпить трохи горилки и «погвалтувати» с добрыми людьми. Одна сноха Лукерья ходила с надутым лицом и сердитовала на стариков. Ее туляцкая семья собиралась уходить в орду, и бедную бабу тянуло
за ними. Лукерья выплакивала свое горе где-нибудь в уголке, скрываясь от всех. Добродушному Терешке-казаку теперь особенно доставалось от тулянки-жены, и он спасался от нее тоже в шинок, где гарцевал батько Дорох.
Помада смотрит на дымящиеся тонким парочком верхушки сокольницкого бора и видит, как по вершинкам сосен
ползет туманная пелена, и все она редеет, редеет и, наконец, исчезает вовсе, оставляя во всей утренней красоте иглистую сосну, а из-за окраины леса опять выходит уже настоящая Лиза, такая, в самом деле, хорошая, в белом платье с голубым поясом.
Вихров несказанно обрадовался этому вопросу. Он очень подробным образом стал ей рассказывать свое путешествие, как он ехал с священником, как тот наблюдал
за ним, как они, подобно низамским убийцам [Низамские убийцы. — Низамы — название турецких солдат регулярной армии.],
ползли по земле, — и все это он так живописно описал, что Юлия заслушалась его; у нее глаза даже разгорелись и лицо запылало: она всегда очень любила слушать, когда Вихров начинал говорить — и особенно когда он доходил до увлечения.
— Не хуже нашего единоверческого храма! — произнес священник, показывая глазами Вихрову на моленную. — Ну, теперь ползком
ползти надо; а то они увидят и разбегутся!.. — И вслед
за тем он сам лег на землю, легли
за ним Вихров и староста, — все они поползли.
Ночь тяжело и сыро пахнула мне в разгоряченное лицо; казалось, готовилась гроза; черные тучи росли и
ползли по небу, видимо меняя свои дымные очертания. Ветерок беспокойно содрогался в темных деревьях, и где-то далеко
за небосклоном, словно про себя, ворчал гром сердито и глухо.
По голубому северному небу, точно затканному искрившимся серебром, медленно
ползла громадная разветвленная туча, как будто из-за горизонта протягивалась гигантская рука, гасившая звезды и вот-вот готовая схватить самую землю.
— Прошлялся я по фабрикам пять лет, отвык от деревни, вот! Пришел туда, поглядел, вижу — не могу я так жить! Понимаешь? Не могу! Вы тут живете — вы обид таких не видите. А там — голод
за человеком тенью
ползет и нет надежды на хлеб, нету! Голод души сожрал, лики человеческие стер, не живут люди, гниют в неизбывной нужде… И кругом, как воронье, начальство сторожит — нет ли лишнего куска у тебя? Увидит, вырвет, в харю тебе даст…
Показалось: именно эти желтые зубы я уже видел однажды — неясно, как на дне, сквозь толщу воды — и я стал искать. Проваливался в ямы, спотыкался о камни, ржавые лапы хватали меня
за юнифу, по лбу
ползли вниз, в глаза, остросоленые капли пота…
Сядешь под дерево, наверху тебе птичка песенку споет, по траве мурашка
ползет, и станешь наблюдать
за мурашкой…
Между тем спускаются на землю сумерки, и сверху начинает падать снег. Снег этот тает на моем лице и образует водные потоки, которые самым неприятным образом
ползут мне
за галстук. Сверх того, с некоторого времени начинаются ухабы, которые окончательно расстраивают мой дорожный туалет.
Сидишь и смотришь, как одна минута
ползет за другой.
— Я всему молюсь. Видите, паук
ползет по стене, я смотрю и благодарен ему
за то, что
ползет.
И вся толпа двинулась
за Серебряным и перевалилась через холм, заграждавший им дотоле неприятельские костры. Тогда новое неожиданное зрелище поразило их очи. Справа от татарского стана змеился по степи огонь, и неправильные узоры его, постепенно расширяясь и сливаясь вместе,
ползли все ближе и ближе к стану.
И вот живет она, ему на страх и на погибель, волшебная, многовидная, следит
за ним, обманывает, смеется: то по полу катается, то прикинется тряпкою, лентою, веткою, флагом, тучкою, собачкою, столбом пыли на улице, и везде
ползет и бежит
за Передоновым, — измаяла, истомила его зыбкою своею пляскою.
Шёл он, как всегда, теснясь к стенам и заборам, задевая их то локтем, то плечом, порою перед ним являлась чёрная тень,
ползла по земле толчками, тащила его
за собою, он следил
за её колебаниями и вздыхал.
Потянувшись, он долго и пристально смотрел на свои ноги, словно не понимая, зачем они ему, а потом из его рта снова
ползли одно
за другим тяжёлые сырые слова...
Мне горько стало, как подумала я, что раньше
за мной ползали… а вот оно, пришло время — и я
за человеком поползла змеей по земле и, может, на смерть свою
ползу.
Мы
ползли в темноте, цепляясь
за какие-то бревна, доски и выступы. В некоторых местах приходилось в буквальном смысле
ползти на четвереньках.
—
Ползи в кабинет, — и каким-то непостижимо ловким приемом одним указательным пальцем втолкнул меня
за портьеру.
Пароходики бегут — посвистывают, баржи
за ними
ползут, на баржах народ кашу варит, косовушки парусом мелькают…
Но сам не успевает пробраться к лестнице и, вижу, проваливается. Я вижу его каску наравне с полураскрытой крышей… Невдалеке от него вырывается пламя… Он отчаянно кричит… Еще громче кричит в ужасе публика внизу… Старик держится
за железную решетку, которой обнесена крыша, сквозь дым сверкает его каска и кисти рук на решетке… Он висит над пылающим чердаком… Я с другой стороны крыши, по желобу, по ту сторону решетки
ползу к нему, крича вниз народу.
А
за кладбищем дымились кирпичные заводы. Густой, черный дым большими клубами шел из-под длинных камышовых крыш, приплюснутых к земле, и лениво поднимался вверх. Небо над заводами и кладбищем было смугло, и большие тени от клубов дыма
ползли по полю и через дорогу. В дыму около крыш двигались люди и лошади, покрытые красной пылью…
— Шестовых-то? Как не знать! Барыни добрые, что толковать! Нашего брата тоже лечат. Верно говорю. Лекарки! К ним со всего округа ходят. Право. Так и
ползут. Как кто, например, заболел, или порезался, или что, сей час к ним, и они сей час примочку там, порошки или флястырь — и ничего, помогает. А благодарность представлять не моги; мы, говорят, на это не согласны; мы не
за деньги. Школу тоже завели… Ну, да это статья пустая!
Снова в лавке стало тихо. Илья вздрогнул от неприятного ощущения: ему показалось, что по лицу его что-то
ползёт. Он провёл рукой по щеке, отёр слёзы и увидал, что из-за конторки на него смотрит хозяин царапающим взглядом. Тогда он встал и пошёл нетвёрдым шагом к двери, на своё место.
Слушая чтеца, думы и воспоминания
ползут, цепляются одно
за другое и переносят меня на необъятный простор безбрежных золотых нив… И все, кто слушает, видит воочию все то, что слито поэтом и неповторимым чтецом в мелодию созвучий.
Блоки визжали и скрипели, гремели цепи, напрягаясь под тяжестью, вдруг повисшей на них, рабочие, упершись грудями в ручки ворота, рычали, тяжело топали по палубе. Между барж с шумом плескались волны, как бы не желая уступать людям свою добычу. Всюду вокруг Фомы натягивались и дрожали напряженно цепи и канаты, они куда-то
ползли по палубе мимо его ног, как огромные серые черви, поднимались вверх, звено
за звеном, с лязгом падали оттуда, а оглушительный рев рабочих покрывал собой все звуки.
Дорушка приподняла платье, тихонечко подошла к окну и остановилась
за густым кустом, по которому сплошною сетью
ползли синие усы винограда; Долинский так же тихо последовал
за Дорой и остановился у ее плеча.
Маша, бледная, оторопев, думая, что сейчас к ней ворвутся в дом, высылает на полведра; после этого шум стихает, и длинные бревна одно
за другим
ползут обратно со двора.
В это время подошел пассажирский поезд. Он на минуту остановился; темные фигуры вышли на другом конце платформы и пошли куда-то в темноту вдоль полотна. Поезд двинулся далее. Свет из окон
полз по платформе полосами. Какие-то китайские тени мелькали в окнах, проносились и исчезали. Из вагонов третьего класса несся заглушённый шум, обрывки песен, гармония.
За поездом осталась полоска отвратительного аммиачного запаха…
Истомин сидел, закрывши глаза и сложив на груди руки; Бер молча правил лошадьми и заставлял себя спокойно следить
за тем, что там
ползло по небу снурочком.
Никита
полз к окну, хватаясь руками
за плечи брата, спинку кровати, стульев; ряса висела на нём, как парус на сломанной мачте; садясь у окна, он, открыв рот, смотрел вниз, в сад и в даль, на тёмную, сердитую щетину леса.
Черная река
ползет мимо нас, черные тучи двигаются над нею, лугового берега не видно во тьме. Осторожно шаркают волны о песок берега и замывают ноги мои, точно увлекая меня
за собою в безбрежную, куда-то плывущую тьму.
Гаврила чувствовал себя раздавленным этой мрачной тишиной и красотой и чувствовал, что он хочет видеть скорее хозяина. А если он там останется?.. Время шло медленно, медленнее, чем
ползли тучи по небу… И тишина, от времени, становилась все зловещей… Но вот
за стеной мола послышался плеск, шорох и что-то похожее на шепот. Гавриле показалось, что он сейчас умрет..
Бессеменов. Иди…
ползи, змея! Ты всё… из-за тебя… ты дочь ужалила… его теперь… проклятая… из-за тебя дочь моя…
Петрович. Вот и видно, что у тебя совесть-то нечиста!
За сучок зацепил, да и испугался, и милости просишь. Рук-то марать не хочется (бросает дубину), потому что ты, что гад ползущий, — все одно. Что, прикусил язык-то! Ишь ты, и шинелишка-то вся
ползет, развалится скоро на тебе. А еще чиновник! Чином своим похваляешься! Сшей себе новую хоть на мои сиротские деньги, да уж и саван себе кстати на них же купи. (Уходит в лавку).
А из темного угла
ползут одно
за другим панихидные слова...
За нами
полз маленький обоз с партиею, то есть две телеги, из которых на одной везли провиант и инструменты, а на другой рабочих.
«Ах ты, змея, — думаю, — я тебя у сердца моего пригрела, так ты теперь и по животу
ползешь!» «Я, — говорю, — у этой девицы чести ее нисколько не снимаю, ну только не вам бы, — говорю, — Леканида Петровна, меня с своими прислугами
за один стол сажать».
Через четверть часа весь отряд в беспорядке выехал из станка и потянулся по дороге, которая, змеясь под светом выглянувшей луны,
ползла к темневшим
за равниною скалам.
Справа по растрёпанным кустам, освещённым луною,
ползла тень, шевеля ветки, а слева
за чёрной грядою блестела вода, вся в светлых пятнах и тёмной узорчатой ткани.