Неточные совпадения
И между тем душа
в ней ныла,
И слез был полон томный взор.
Вдруг топот!.. кровь ее застыла.
Вот ближе! скачут… и на двор
Евгений! «Ах!» — и легче тени
Татьяна прыг
в другие сени,
С крыльца на двор, и прямо
в сад,
Летит,
летит; взглянуть назад
Не смеет; мигом обежала
Куртины, мостики, лужок,
Аллею к озеру, лесок,
Кусты сирен переломала,
По цветникам
летя к ручью,
И, задыхаясь, на скамью...
А что, говорят, Берг
в воскресенье
в Юсуповом
саду на огромном шаре
полетит, попутчиков за известную плату приглашает, правда?
Он шел встречу ветра по главной улице города, уже раскрашенной огнями фонарей и магазинов; под ноги ему
летели клочья бумаги, это напомнило о письме, которое Лидия и Алина читали вчера,
в саду, напомнило восклицание Алины...
Не знали, бедные, куда деться, как сжаться, краснели, пыхтели и потели, пока Татьяна Марковна, частию из жалости, частию оттого, что от них
в комнате было и тесно, и душно, и «пахло севрюгой», как тихонько выразилась она Марфеньке, не выпустила их
в сад, где они, почувствовав себя на свободе, начали бегать и скакать, только прутья от кустов
полетели в стороны,
в ожидании, пока позовут завтракать.
Из
сада в ответ ей
летела идиотски гнусная русская ругань, смысл которой, должно быть, недоступен разуму и чувству скотов, изрыгающих ее.
Все служебное время года он читал дела, обрабатывал свои «мнения» да исподтишка любовался сыном Сержем, только что перешедшим во второй курс университета, а летом подбивал дорожки
в саду своей подмосковной,
лечил гомеопатиею баб и мужиков да прививал оспу ребяткам, опять издали любуясь сыном, поставленным матерью
в положение совершенно независимое от семейства.
В саду весело заливалась безыменная птичка; набегавший ветерок гнул пушистые верхушки сиреней и акаций, врывался
в окно пахучей струей и
летел дальше, поднимая на пруду легкую рябь.
Когда дилижанс равнялся с калиткой, то
в него
летели скромные дары: крошечные букетики лютиков, вероники, иван-да-марьи, желтых одуванчиков, желтой акации, а иногда даже фиалок, набранных
в соседнем ботаническом
саду с опасностью быть пойманным и оставленным без третьего блюда.
И представьте, я
лечу сюда на беговых дрожках, а Маврикий Николаевич здесь у садовой вашей решетки, на заднем углу
сада…
в шинели, весь промок, должно быть всю ночь сидел!
Она с трудом раскрыла глаза. Большое колесо, движимое водою, шумя, вертелось перед нею, и далеко
летели вокруг него брызги. Отражая луну, они напомнили ей алмазы, которыми девушки украшали ее
в саду в тот день, когда приехал Серебряный.
«Вот и покров прошёл. Осень стоит суха и холодна. По
саду летит мёртвый лист, а земля отзывается на шаги по ней звонко, как чугун. Явился
в город проповедник-старичок, собирает людей и о душе говорит им. Наталья сегодня ходила слушать его, теперь сидит
в кухне, плачет, а сказать ничего не может, одно говорит — страшно! Растолстела она безобразно, задыхается даже от жиру и неестественно много ест. А от Евгеньи ни словечка. Забыла».
От издателя я
полетел к редактору, который жил у Таврического
сада. Это был очень милый и очень образованный человек
в каком-то мундире.
Да, уже прошло лето. Стоят ясные, теплые дни, но по утрам свежо, пастухи выходят уже
в тулупах, а
в нашем
саду на астрах роса не высыхает
в течение всего дня. Все слышатся жалобные звуки, и не разберешь, ставня ли это ноет на своих ржавых петлях, или
летят журавли — и становится хорошо на душе и так хочется жить!
Как-то вечером, уже
в первых числах марта, разразилась последняя свирепая метель, и голый
сад загудел напряженно и страстно; казалось, будто весь он поднялся на воздух и
летит стремительно, звеня крылами и тяжело вздыхая обнаженной грудью.
Митя бегал
в сереньких брючках,
в кожаной фуражке, сдвинутой на затылок, на рыжем лице его блестел пот, а
в глазах сияла хмельная, зеленоватая радость. Вчера ночью он крепко поссорился с женою; Яков слышал, как из окна их комнаты
в сад летел сначала громкий шёпот, а потом несдерживаемый крик Татьяны...
Вдруг показалось ей, как будто
в комнате стемнело. Обернувшись к окну, она увидела, что небо заслонилось большой серой тучей и мимо окон
полетели пушистые снежные хлопья. Не прошло минуты, из-за снега ничего уже нельзя было видеть; метель ходила по всему
саду, скрывая ближайшие деревья.
Он стоял так, с задранною головой, а по воздуху уже, как орел,
летело, кружась, облако и опускалось книзу; а из того облака что-то жужжало так, как
в хорошем пчелином рою, когда рой вылетит из пасеки поверх
саду…
На улице — тихо и темно. По небу быстро
летели обрывки туч, по мостовой и стенам домов ползли густые тени. Воздух был влажен, душен, пахло свежим листом, прелой землёй и тяжёлым запахом города. Пролетая над
садами, ветер шелестел листвой деревьев — тихий и мягкий шёпот носился
в воздухе. Улица была узка, пустынна и подавлена этой задумчивой тишиной, а глухой грохот пролётки, раздававшийся вдали, звучал оскорбительно-нахально.
Пролетал над лесом ангел с белыми крылами и увидел он белочку своими зоркими глазами, и так она ангелу понравилась, что решил он сделать белочке подарок:
полетел в райские
сады и сорвал там золотой орешек, какие бывают только на Рождество на елке, и принес его белке-беляночке.
Через низкие ограды
садов, пригнувшись, скакали всадники
в папахах, трещали выстрелы, от хуторов бежали женщины и дети. Дорогу пересек черный, крючконосый человек с безумным лицом, за ним промчались два чеченца с волчьими глазами. Один нагнал его и ударил шашкой по чернокудрявой голове, человек покатился
в овраг. Из окон убогих греческих хат
летел скарб, на дворах шныряли гибкие фигуры горцев. Они увязывали узлы, навьючивали на лошадей. От двух хат на горе черными клубами валил дым.
У мамы был непочатый запас энергии и жизненной силы. И всякую мечту она сейчас же стремилась воплотить
в жизнь. Папа же любил просто помечтать и пофантазировать, не думая непременно о претворении мечты
в жизнь. Скажет, например: хорошо бы поставить у забора
в саду беседку, обвить ее диким виноградом. Назавтра
в саду уже визг пил, стук,
летят под топорами плотников белые щепки.
— Скворцы
полетели. Гляжу, куда сядут. Туча тучей! Ежели, положим, из ружья выпалить, да ежели потом собрать… да ежели…
В саду отца протоиерея сели!
Загремел рояль; грустный вальс из залы
полетел в настежь открытые окна, и все почему-то вспомнили, что за окнами теперь весна, майский вечер. Все почувствовали, что
в воздухе пахнет молодой листвой тополя, розами и сиренью. Рябович,
в котором под влиянием музыки заговорил выпитый коньяк, покосился на окно, улыбнулся и стал следить за движениями женщин, и ему уже казалось, что запах роз, тополя и сирени идет не из
сада, а от женских лиц и платьев.
В одном из самых отдаленных уголков Петербурга, где еще встречаются
сады с вековыми деревьями и роскошной растительностью, нанял он на чужое имя помещение и со свойственным ему вкусом обратил его
в один из тех восхитительных уголков, где время, кажется,
летит чересчур быстро, где ничто не нарушает нетерпения ожидания и громко раздается последний поцелуй прощания.
Старики рассказывали, что
в его сапоги вмещалась целая мера овса. Бывало, он летом ляжет отдохнуть
в своем
саду, где, с его же разрешения, всегда гуляли дети соседей. Ребятишки окружат его и начнут просить, чтобы он посадил их к себе на живот. Он согласится, втянет живот
в себя и задержит дыхание. Но лишь только несколько шалунов усядутся на его живот, он вдруг освободит дыхание, выпустит живот и ребятишки
летят как мячики
в разные стороны.