Неточные совпадения
Г-жа Простакова (очнувшись в отчаянии). Погибла я совсем! Отнята у меня власть! От стыда никуды глаз
показать нельзя! Нет у меня
сына!
Узнав о близких отношениях Алексея Александровича к графине Лидии Ивановне, Анна на третий день решилась написать ей стоившее ей большого труда письмо, в котором она умышленно говорила, что разрешение видеть
сына должно зависеть от великодушия мужа. Она знала, что, если письмо
покажут мужу, он, продолжая свою роль великодушия, не откажет ей.
— Самоубийственно пьет. Маркс ему вреден. У меня
сын тоже насильно заставляет себя веровать в Маркса. Ему — простительно. Он — с озлобления на людей за погубленную жизнь. Некоторые верят из глупой, детской храбрости: боится мальчуган темноты, но — лезет в нее, стыдясь товарищей, ломая себя, дабы
показать: я-де не трус! Некоторые веруют по торопливости, но большинство от страха. Сих, последних, я не того… не очень уважаю.
Затем она попросила Спивак
показать ей
сына, но Аркадий с нянькой ушел гулять. Тогда Лидия, взглянув на часы, сказала, что ей пора на вокзал.
Козлов,
показав ему «Строельную книгу», искусно рассказал, как присланный царем Борисом Годуновым боярский
сын Жадов с ратниками и холопами основал порубежный городок, чтобы беречь Москву от набегов кочевников, как ратники и холопы дрались с мордвой, полонили ее, заставляли работать, как разбегались холопы из-под руки жестоковыйного Жадова и как сам он буйствовал, подстрекаемый степной тоской.
— Вот видите, один мальчишка, стряпчего
сын, не понял чего-то по-французски в одной книге и
показал матери, та отцу, а отец к прокурору. Тот слыхал имя автора и поднял бунт — донес губернатору. Мальчишка было заперся, его выпороли: он под розгой и сказал, что книгу взял у меня. Ну, меня сегодня к допросу…
Странно, во мне всегда была, и, может быть, с самого первого детства, такая черта: коли уж мне сделали зло, восполнили его окончательно, оскорбили до последних пределов, то всегда тут же являлось у меня неутолимое желание пассивно подчиниться оскорблению и даже пойти вперед желаниям обидчика: «Нате, вы унизили меня, так я еще пуще сам унижусь, вот смотрите, любуйтесь!» Тушар бил меня и хотел
показать, что я — лакей, а не сенаторский
сын, и вот я тотчас же сам вошел тогда в роль лакея.
Он теперь один, он не может быть все там, и наверно ушел куда-нибудь один: отыщите его скорей, непременно скорей, бегите к нему,
покажите, что вы — любящий
сын его, докажите, что вы — милый, добрый мальчик, мой студент, которого я…
От первой жены у него есть взрослый
сын, которого он обещал
показать нам за обедом.
— Распространили,
показали всем? Он матери
сына возвратил!
Прочти им, а деткам особенно, о том, как братья продали в рабство родного брата своего, отрока милого, Иосифа, сновидца и пророка великого, а отцу сказали, что зверь растерзал его
сына,
показав окровавленную одежду его.
Вошед в комнату, я тотчас узнал картинки, изображающие историю блудного
сына; стол и кровать стояли на прежних местах; но на окнах уже не было цветов, и все кругом
показывало ветхость и небрежение.
В 1851 году я был проездом в Берне. Прямо из почтовой кареты я отправился к Фогтову отцу с письмом
сына. Он был в университете. Меня встретила его жена, радушная, веселая, чрезвычайно умная старушка; она меня приняла как друга своего
сына и тотчас повела
показывать его портрет. Мужа она не ждала ранее шести часов; мне его очень хотелось видеть, я возвратился, но он уже уехал на какую-то консультацию к больному.
Я садился обыкновенно направо от входа, у окна, за хозяйский столик вместе с Григорьевым и беседовал с ним часами. То и дело подбегал к столу его
сын, гимназист-первоклассник, с восторгом
показывал купленную им на площади книгу (он увлекался «путешествиями»), брал деньги и быстро исчезал, чтобы явиться с новой книгой.
Младшая сестра ее, разевавшая рот, заснула в следующей комнате, на сундуке, но мальчик,
сын Лебедева, стоял подле Коли и Ипполита, и один вид его одушевленного лица
показывал, что он готов простоять здесь на одном месте, наслаждаясь и слушая, хоть еще часов десять сряду.
— Я ему говорю: «Иди, негодяй, и заяви директору, чтобы этого больше не было, иначе папа на вас на всех донесет начальнику края». Что же вы думаете? Приходит и поверит: «Я тебе больше не
сын, — ищи себе другого
сына». Аргумент! Ну, и всыпал же я ему по первое число! Ого-го! Теперь со мной разговаривать не хочет. Ну, я ему еще
покажу!
— Не знаю, вот он мне раз читал, — начал он,
показывая головой на
сына, — описание господина Гоголя о городничем, — прекрасно написано: все верно и справедливо!
— Это ваши молодцы? — обратилась Александра Григорьевна несколько расслабленным голосом к хозяину и
показывая на двух его
сыновей.
— Вы знакомы?.. Ты узнал?.. — спросила Александра Григорьевна
сына,
показывая ему на Павла.
— Вот-с этому весы правосудия, — сказал с улыбкою Ардальон Васильевич,
показывая на сидевшего с Сережей старшего
сына своего.
— Сережа!.. — обратилась Александра Григорьевна к
сыну. — Отчего ты Пашу не занимаешь?.. Поди,
покажи ему на пруду, как рыбки по звонку выходят… Soyez donc aimable! [Будьте же любезны! (франц.).] — прибавила она по-французски.
— Не хочет вот в Демидовское! — отнесся полковник к Александре Григорьевне,
показав головой на
сына. — В университет поступает!
— Залобаниваю вот, везу в гимназию! — начал старик Вихров,
показывая на
сына.
— Но, святой отец! — воскликнула Александра Григорьевна. — Положим, он нужен какому-нибудь ученому и вам, как духовной особе, но зачем же он вот этому молодому человеку?.. — И Александра Григорьевна
показала на правоведа. — И моему
сыну, и
сыну полковника?
— Поручиком, говорит, у них выпускают! — проговорил он опять,
показав на
сына.
Напротив, вы даже
показали пренебрежение к нам и, может быть, ждали той минуты, когда я сам приду просить вас сделать нам честь отдать вашу руку моему
сыну.
— Ив кого это он у меня, сударь, такой лютый уродился!
Сына вот — мнука мне-то — ноне в мясоед женил, тоже у купца дочку взял, да на волю его у графа-то и выпросил… ну, куда уж, сударь, нам, серым людям, с купцами связываться!.. Вот он теперь, Аким-то Кузьмич, мне, своему дедушке, поклониться и не хочет… даже молодуху-то свою
показать не привез!
Беловолосый
сын Эстонии сначала было заартачился, начал было там свои was soil das heissen, [что это значит (нем.).] но я
показал ему кулак такого колоссального размера, о котором на острове Эзеле не имеют никакого понятия.
— В эту же самую минуту-с. Да и что же тут было долго время препровождать? Надо, чтобы они одуматься не могли. Помочил их по башкам водицей над прорубью, прочел «во имя Отца и
Сына», и крестики, которые от мисанеров остались, понадевал на шеи, и велел им того убитого мисанера, чтобы они за мученика почитали и за него молились, и могилку им
показал.
А суматоха была оттого, что Анна Павловна отпускала
сына в Петербург на службу, или, как она говорила, людей посмотреть и себя
показать.
—
Сыну отдать, — сказал он,
показывая записку.
Лукашка забежал домой, соскочил с коня и отдал его матери, наказав пустить его в казачий табун; сам же он в ту же ночь должен был вернуться на кордон. Немая взялась свести коня и знаками
показывала, что она как увидит человека, который подарил лошадь, так и поклонится ему в ноги. Старуха только покачала головой на рассказ
сына и в душе порешила, что Лукашка украл лошадь, и потому приказала немой вести коня в табун еще до света.
— Ничего, мамочка. Все дело поправим. Что за беда, что девка задумываться стала! Жениха просит, и только. Найдем, не беспокойся. Не чета Алешке-то Пазухину… У меня есть уж один на примете. А что относительно Зотушки, так это даже лучше, что он догадался уйти от вас. В прежней-то темноте будет жить, мамынька, а в богатом дому как
показать этакое чучело?.. Вам, обнаковенно, Зотушка
сын, а другим-то он дурак не дурак, а сроду так. Только один срам от него и выходит братцу Гордею Евстратычу.
Но писать правду было очень рискованно, о себе писать прямо-таки опасно, и я мои переживания изложил в форме беллетристики — «Обреченные», рассказ из жизни рабочих. Начал на пароходе, а кончил у себя в нумеришке, в Нижнем на ярмарке, и послал отцу с наказом никому его не
показывать. И понял отец, что Луговский — его «блудный
сын», и написал он это мне. В 1882 году, прогостив рождественские праздники в родительском доме, я взял у него этот очерк и целиком напечатал его в «Русских ведомостях» в 1885 году.
— Да, убили… — сказал нехотя Дымов. — Купцы, отец с
сыном, ехали образа продавать. Остановились тут недалече в постоялом дворе, что теперь Игнат Фомин держит. Старик выпил лишнее и стал хвалиться, что у него с собой денег много. Купцы, известно, народ хвастливый, не дай бог… Не утерпит, чтоб не
показать себя перед нашим братом в лучшем виде. А в ту пору на постоялом дворе косари ночевали. Ну, услыхали это они, как купец хвастает, и взяли себе во внимание.
Она послушала людей и
показала им
сына — руки и ноги у него были короткие, как плавники рыбы, голова, раздутая в огромный шар, едва держалась на тонкой, дряблой шее, а лицо — точно у старика, всё в морщинах, на нем пара мутных глаз и большой рот, растянутый в мертвую улыбку.
Провожая
сына в дорогу, она замечает, что все делается не так, как нужно по ее:
сын ей и в ноги не кланяется — надо этого именно потребовать от него, а сам не догадался; и жене своей он не «приказывает», как жить без него, да и не умеет приказать, и при прощанье не требует от нее земного поклона; и невестка, проводивши мужа, не воет и не лежит на крыльце, чтобы
показать свою любовь.
Он старался также незаметно держаться и в семье дяди, но здесь это было трудно, — приходилось обедать и ужинать вместе со всеми, а когда он сидел за столом, младший
сын дяди, Яков, толстый и румяный, всячески старался задеть или рассмешить его, делал гримасы,
показывал язык, толкал под столом ногами и щипал.
Князь не осмелился даже подойти к ней и пробрался было в соседнюю комнату, чтобы взглянуть на
сына; но и того ему акушерка на одно мгновение
показала, так что он рассмотрел только красненький носик малютки.
Вот что
показал на допросе доносчик: родом он казачий
сын, из Сибирской губернии, города Тюмени, по имени Дорофей Веселков.
— Богатырь, — сказала рябая, носатая акушерка,
показывая ребёнка с такой гордостью, как будто она сама родила его. Но Пётр не видел
сына, пред ним всё заслонялось мёртвым лицом жены, с тёмными ямами на месте глаз...
Мочалов-сын и тогда уже
показывал необыкновенный талант, бездну огня и чувства; дочь ничего не обещала, несмотря на прекрасные глаза, хотя и была впоследствии несколько лет любимицей Москвы и даже знаменитостью, особенно когда выучилась с голосу подражать некоторым блестящим местам в игре Семеновой, приезжавшей от времени до времени восхищать Москву.
На глазах у нее были слезы: ей хотелось скорее броситься к
сыну и прижать его к своей груди, но она этого себе не позволила и тем
показала, как должен вести себя и Алексей Никитич.
— Ты! — крикнул Сашка. — Ты, сукин
сын!
Покажи мне твое лицо, убийца… Смотри на меня!.. Ну!..
— И, нет, — отвечали маменька, — этот болван, пожалуй, только о том и думает, но вот ему (при сем маменька в ту сторону, где был Петрусь,
показали большой шиш)! Я своего
сына любимчика, Трушка, хочу женить.
Усмехнувшись, когда я объяснил, что я подпрапоренко, регулярной армии отставной господин капрал, Трофим Миронов
сын Халявский — он записывал, а я, между тем, дабы
показать ему, что я бывал между людьми и знаю политику, начал ему рекомендоваться и просил его принять меня в свою аттенцию и, по дружбе, сказать чисто и откровенно, в какой город меня привезли?
Сын. Вы знаете загадывать, grand dieu! [Великий боже!](франц.) Я сам могу назваться пророком. Хотите ли, чтоб
показал я вам мое искусство?
Сын (
показав карты). Санпрандер шесть матедоров.
Сын. В Париже все почитали меня так, как я заслуживаю. Куда бы я ни приходил, везде или я один говорил, или все обо мне говорили. Все моим разговором восхищались. Где меня ни видали, везде у всех радость являлася на лицах, и часто, не могши ее скрыть, декларировали ее таким чрезвычайным смехом, который прямо
показывал, что они обо мне думают.
— Я только эти комнаты топлю, — бормотал Иван Иваныч,
показывая мне свои комнаты. — С тех пор, как умерла жена и
сына на войне убили, я запер парадные. Да… вот…