Неточные совпадения
— Скажи! —
«
Идите по лесу,
Против столба тридцатого
Прямехонько версту:
Придете на поляночку,
Стоят на той поляночке
Две
старые сосны,
Под этими под соснами
Закопана коробочка.
Добудьте вы ее, —
Коробка та волшебная:
В ней скатерть самобраная,
Когда ни пожелаете,
Накормит, напоит!
Тихонько только молвите:
«Эй! скатерть самобраная!
Попотчуй мужиков!»
По вашему хотению,
По моему велению,
Все явится тотчас.
Теперь — пустите птенчика...
Широкая дороженька,
Березками обставлена,
Далеко протянулася,
Песчана и глуха.
По сторонам дороженьки
Идут холмы пологие
С полями, с сенокосами,
А чаще с неудобною,
Заброшенной землей;
Стоят деревни
старые,
Стоят деревни новые,
У речек, у прудов…
Леса, луга поемные...
Г-жа Простакова. Ты же еще,
старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.)
Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)
«Ну, всё кончено, и
слава Богу!» была первая мысль, пришедшая Анне Аркадьевне, когда она простилась в последний раз с братом, который до третьего звонка загораживал собою дорогу в вагоне. Она села на свой диванчик, рядом с Аннушкой, и огляделась в полусвете спального вагона. «
Слава Богу, завтра увижу Сережу и Алексея Александровича, и
пойдет моя жизнь, хорошая и привычная,
по старому».
Они медленно двигались
по неровному низу луга, где была
старая запруда. Некоторых своих Левин узнал. Тут был старик Ермил в очень длинной белой рубахе, согнувшись, махавший косой; тут был молодой малый Васька, бывший у Левина в кучерах, с размаха бравший каждый ряд. Тут был и Тит,
по косьбе дядька Левина, маленький, худенький мужичок. Он, не сгибаясь,
шел передом, как бы играя косой, срезывая свой широкий ряд.
—
Пойду теперь независимо от всех собирать грибы, а то мои приобретения незаметны, — сказал он и
пошел один с опушки леса, где они ходили
по шелковистой низкой траве между редкими
старыми березами, в середину леса, где между белыми березовыми стволами серели стволы осины и темнели кусты орешника.
Когда дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и
старых ив и лоз, в виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога на гору и
пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку
по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не дурак ли я был доселе?
Едва только ушел назад город, как уже
пошли писать,
по нашему обычаю, чушь и дичь
по обеим сторонам дороги: кочки, ельник, низенькие жидкие кусты молодых сосен, обгорелые стволы
старых, дикий вереск и тому подобный вздор.
Выходя с фигуры, он ударял
по столу крепко рукою, приговаривая, если была дама: «
Пошла,
старая попадья!», если же король: «
Пошел, тамбовский мужик!» А председатель приговаривал: «А я его
по усам!
Бульба
по случаю приезда сыновей велел созвать всех сотников и весь полковой чин, кто только был налицо; и когда пришли двое из них и есаул Дмитро Товкач,
старый его товарищ, он им тот же час представил сыновей, говоря: «Вот смотрите, какие молодцы! На Сечь их скоро
пошлю». Гости поздравили и Бульбу, и обоих юношей и сказали им, что доброе дело делают и что нет лучшей науки для молодого человека, как Запорожская Сечь.
Теперь уже все хотели в поход, и
старые и молодые; все, с совета всех старшин, куренных, кошевого и с воли всего запорожского войска, положили
идти прямо на Польшу, отмстить за все зло и посрамленье веры и козацкой
славы, набрать добычи с городов, зажечь пожар
по деревням и хлебам, пустить далеко
по степи о себе
славу.
Действительно,
по саду, шагая через клумбы,
шел Базаров. Его полотняное пальто и панталоны были запачканы в грязи; цепкое болотное растение обвивало тулью [Тулья — верхняя часть шляпы.] его
старой круглой шляпы; в правой руке он держал небольшой мешок; в мешке шевелилось что-то живое. Он быстро приблизился к террасе и, качнув головою, промолвил...
«Ей
идет вдовство. Впрочем, она была бы и
старой девой тоже совершенной», — подумал он, глядя, как Лидия, плутая
по комнате, на ходу касается вещей так, точно пробует: горячи они или холодны? Несколько успокоясь, она говорила снова вполголоса...
Из недели в неделю, изо дня в день тянулась она из сил, мучилась, перебивалась, продала шаль,
послала продать парадное платье и осталась в ситцевом ежедневном наряде: с голыми локтями, и
по воскресеньям прикрывала шею
старой затасканной косынкой.
Отец его, провинциальный подьячий
старого времени, назначал было сыну в наследство искусство и опытность хождения
по чужим делам и свое ловко пройденное поприще служения в присутственном месте; но судьба распорядилась иначе. Отец, учившийся сам когда-то по-русски на медные деньги, не хотел, чтоб сын его отставал от времени, и пожелал поучить чему-нибудь, кроме мудреной науки хождения
по делам. Он года три
посылал его к священнику учиться по-латыни.
Ребенок видит, что и отец, и мать, и
старая тетка, и свита — все разбрелись
по своим углам; а у кого не было его, тот
шел на сеновал, другой в сад, третий искал прохлады в сенях, а иной, прикрыв лицо платком от мух, засыпал там, где сморила его жара и повалил громоздкий обед. И садовник растянулся под кустом в саду, подле своей пешни, и кучер спал на конюшне.
После третьего выстрела он прислушался минут семь, но, не слыша ничего, до того нахмурился, что на минуту как будто
постарел, медленно взял ружье и нехотя
пошел по дорожке, по-видимому с намерением уйти, но замедлял, однако, шаг, точно затрудняясь
идти в темноте. Наконец
пошел решительным шагом — и вдруг столкнулся с Верой.
Райский хотел было
пойти сесть за свои тетради «записывать скуку», как увидел, что дверь в
старый дом не заперта. Он заглянул в него только мельком,
по приезде, с Марфенькой, осматривая комнату Веры. Теперь вздумалось ему осмотреть его поподробнее, он вступил в сени и поднялся на лестницу.
Она
пошла. Он глядел ей вслед; она неслышными шагами неслась
по траве, почти не касаясь ее, только линия плеч и стана, с каждым шагом ее, делала волнующееся движение; локти плотно прижаты к талии, голова мелькала между цветов, кустов, наконец, явление мелькнуло еще за решеткою сада и исчезло в дверях
старого дома.
Она не читала, а глядела то на Волгу, то на кусты. Увидя Райского, она переменила позу, взяла книгу, потом тихо встала и
пошла по дорожке к
старому дому.
— Нашел на ком спрашивать! На нее нечего пенять, она смешна, и ей не поверили. А тот
старый сплетник узнал, что Вера уходила, в рожденье Марфеньки, с Тушиным в аллею, долго говорила там, а накануне пропадала до ночи и после слегла, — и переделал рассказ Полины Карповны по-своему. «Не с Райским, говорит, она гуляла ночью и накануне, а с Тушиным!..» От него и
пошло по городу! Да еще там пьяная баба про меня наплела… Тычков все разведал…
Она
шла, как тень,
по анфиладе
старого дома, минуя свои бывшие комнаты,
по потускневшему от времени паркету, мимо занавешанных зеркал, закутанных тумб с
старыми часами,
старой, тяжелой мебели, и вступила в маленькие, уютные комнаты, выходившие окнами на слободу и на поле. Она неслышно отворила дверь в комнату, где поселился Райский, и остановилась на пороге.
Вера, узнав, что Райский не выходил со двора,
пошла к нему в
старый дом, куда он перешел с тех пор, как Козлов поселился у них, с тем чтобы сказать ему о новых письмах, узнать, как он примет это, и, смотря
по этому, дать ему понять, какова должна быть его роль, если бабушка возложит на него видеться с Марком.
А
по набережной там бульвар
идет,
старые ракиты стоят, место веселое.
И вот, ввиду всего этого, Катерина Николавна, не отходившая от отца во время его болезни, и
послала Андроникову, как юристу и «
старому другу», запрос: «Возможно ли будет,
по законам, объявить князя в опеке или вроде неправоспособного; а если так, то как удобнее это сделать без скандала, чтоб никто не мог обвинить и чтобы пощадить при этом чувства отца и т. д., и т. д.».
Этому чиновнику
посылают еще сто рублей деньгами к Пасхе, столько-то раздать у себя в деревне
старым слугам, живущим на пенсии, а их много, да мужичкам, которые то ноги отморозили, ездивши
по дрова, то обгорели, суша хлеб в овине, кого в дугу согнуло от какой-то лихой болести, так что спины не разогнет, у другого темная вода закрыла глаза.
Вот
идут по трапу и ступают на палубу, один за другим, и
старые и молодые японцы, и об одной, и о двух шпагах, в черных и серых кофтах, с особенно тщательно причесанными затылками, с особенно чисто выбритыми лбами и бородой, — словом, молодец к молодцу: длиннолицые и круглолицые, самые смуглые, и изжелта, и посветлее, подслеповатые и с выпученными глазами, то донельзя гладкие, то до невозможности рябые.
Он скрылся опять, а мы
пошли по сводам и галереям монастыря. В галереях везде плохая живопись на стенах: изображения святых и портреты испанских епископов, живших и умерших в Маниле. В церковных преддвериях видны большие картины какой-то
старой живописи. «Откуда эта живопись здесь?» — спросил я, показывая на картину, изображающую обращение Св. Павла. Ни епископ, ни наш приятель, молодой миссионер, не знали: они были только гости здесь.
По основании царства Гао-ли судьба, в виде китайцев, японцев, монголов,
пошла играть им, то есть покорять, разорять, низвергать
старые и утверждать новые династии.
Поволновались сначала, а потом успокоились, и жизнь
пошла по-старому.
Привалов
пошел в уборную, где царила мертвая тишина. Катерина Ивановна лежала на кровати, устроенной на скорую руку из
старых декораций; лицо покрылось матовой бледностью, грудь поднималась судорожно, с предсмертными хрипами. Шутовской наряд был обрызган каплями крови. Какая-то добрая рука прикрыла ноги ее синей собольей шубкой. Около изголовья молча стоял Иван Яковлич, бледный как мертвец; у него
по лицу катились крупные слезы.
— А так. Обошли его, обманули!..
По ихнему доброму характеру эту проклятую польку и подсунули — ну, Сереженька и женился. Я так полагаю — приворожила она его, сударь… Сам приезжал сюда объявляться Марье Степановне, ну, а они его учали маненько корить — куды, сейчас на дыбы, и прочее. С месяц, как свадьбу сыграли. Дом-то
старый заново отстроили, только, болтают, неладно у них с первого дня
пошло.
— Что мне делается; живу, как
старый кот на печке. Только вот ноги проклятые не слушают. Другой раз точно на чужих ногах
идешь… Ей-богу! Опять, тоже вот
идешь по ровному месту, а левая нога начнет задирать и начнет задирать. Вроде как подымаешься
по лестнице.
Наконец начало светать. Воздух наполнился неясными сумеречными тенями, звезды стали гаснуть, точно они уходили куда-то в глубь неба. Еще немного времени — и кроваво-красная заря показалась на востоке. Ветер стал быстро стихать, а мороз — усиливаться. Тогда Дерсу и Китенбу
пошли к кустам.
По следам они установили, что мимо нас прошло девять кабанов и что тигр был большой и
старый. Он долго ходил около бивака и тогда только напал на собак, когда костер совсем угас.
Я не прерывал его. Тогда он рассказал мне, что прошлой ночью он видел тяжелый сон: он видел
старую, развалившуюся юрту и в ней свою семью в страшной бедности. Жена и дети зябли от холода и были голодны. Они просили его принести им дрова и прислать теплой одежды, обуви, какой-нибудь еды и спичек. То, что он сжигал, он
посылал в загробный мир своим родным, которые,
по представлению Дерсу, на том свете жили так же, как и на этом.
Мы вошли в конюшню. Несколько белых шавок поднялось с сена и подбежало к нам, виляя хвостами; длиннобородый и
старый козел с неудовольствием отошел в сторону; три конюха, в крепких, но засаленных тулупах, молча нам поклонились. Направо и налево, в искусственно возвышенных стойлах, стояло около тридцати лошадей, выхоленных и вычищенных на
славу.
По перекладинам перелетывали и ворковали голуби.
Ущелье,
по которому мы
шли, было длинное и извилистое. Справа и слева к нему подходили другие такие же ущелья. Из них с шумом бежала вода. Распадок [Местное название узкой долины.] становился шире и постепенно превращался в долину. Здесь на деревьях были
старые затески, они привели нас на тропинку. Гольд
шел впереди и все время внимательно смотрел под ноги. Порой он нагибался к земле и разбирал листву руками.
Деревня Нотохоуза — одно из самых
старых китайских поселений в Уссурийском крае. Во времена Венюкова (1857 год) сюда со всех сторон стекались золотопромышленники, искатели женьшеня, охотники и звероловы. Старинный путь, которым уссурийские манзы сообщались с постом Ольги, лежал именно здесь. Вьючные караваны их
шли мимо Ното
по реке Фудзину через Сихотэ-Алинь к морю. Этой дорогой предстояло теперь пройти и нам.
Идя по линии затесок, мы скоро нашли соболиные ловушки. Некоторые из них были
старые, другие новые, видимо, только что выстроенные. Одна ловушка преграждала дорогу. Кожевников поднял бревно и сбросил его в сторону. Под ним что-то лежало. Это оказались кости соболя.
С Тютихе на Аохобе можно попасть и другой дорогой. Расстояние между ними всего только 7 км. Тропа начинается от того озерка, где мы с Дерсу стреляли уток. Она
идет по ключику на перевал, высота которого равна 310 м. Редколесье
по склонам гор, одиночные
старые дубы в долинах и густые кустарниковые заросли
по увалам — обычные для всего побережья. Спуск на Аохобе в 2 раза длиннее, чем подъем со стороны Тютихе. Тропа эта продолжается и далее
по побережью моря.
Долина Улахе является одной из самых плодородных местностей в крае.
По ней растут в одиночку большие
старые вязы, липы и дубы. Чтобы они не заслоняли солнца на огородах, с них снимают кору около корней. Деревья подсыхают и затем
идут на топливо.
Утром 8 августа мы оставили Фудзин — это ужасное место. От фанзы Иолайза мы вернулись сначала к горам Сяень-Лаза, а оттуда
пошли прямо на север
по небольшой речке Поугоу, что в переводе на русский язык значит «козья долина». Проводить нас немного вызвался 1 пожилой таз. Он все время
шел с Дерсу и что-то рассказывал ему вполголоса. Впоследствии я узнал, что они были
старые знакомые и таз собирался тайно переселиться с Фудзина куда-нибудь на побережье моря.
— Не надейтесь по-пустому: в этих слезах увидит он только обыкновенную боязливость и отвращение, общее всем молодым девушкам, когда
идут они замуж не
по страсти, а из благоразумного расчета; что, если возьмет он себе в голову сделать счастие ваше вопреки вас самих; если насильно повезут вас под венец, чтоб навеки предать судьбу вашу во власть
старого мужа…
Откуда же
шло влияние, зачем в его небольшом, скромном кабинете в
Старой Басманной толпились
по понедельникам «тузы» Английского клуба, патриции Тверского бульвара?
Старые сослуживцы моего отца
по Измайловскому полку, теперь участники, покрытые
славой едва кончившейся кровавой борьбы, часто бывали у нас.
Покуда
шла эта неурядица, Калерия Степановна как-то изловчилась перестроить
старое аббатство. Туда и переселилась Милочка,
по продаже Веригина, так как муж решительно отказался принять ее к себе. Вместе с нею перенесли в аббатство свои штаб-квартиры и паны Туровский, Бандуровский и Мазуровский.
—
По отцу
пойдет, — сказал
старый есаул, снимая с себя люльку и отдавая ему, — еще от колыбели не отстал, а уже думает курить люльку.
— Дай бог, — сказал голова, выразив на лице своем что-то подобное улыбке. — Теперь еще,
слава богу, винниц развелось немного. А вот в
старое время, когда провожал я царицу
по Переяславской дороге, еще покойный Безбородько… [Безбородко — секретарь Екатерины II, в качестве министра иностранных дел сопровождал ее во время поездки в Крым.]
И для этого решился украсть месяц, в той надежде, что
старый Чуб ленив и не легок на подъем, к дьяку же от избы не так близко: дорога
шла по-за селом, мимо мельниц, мимо кладбища, огибала овраг.
Меня,
старого москвича и, главное,
старого пожарного, резануло это слово. Москва, любовавшаяся своим знаменитым пожарным обозом — сперва на красавцах лошадях, подобранных
по мастям, а потом бесшумными автомобилями, сверкающими медными
шлемами, — с гордостью говорила...