Неточные совпадения
Васенька между тем, нисколько и не подозревая того страдания, которое причинялось его присутствием, вслед за Кити встал
от стола и, следя за ней улыбающимся ласковым взглядом,
пошел за нею.
― Ну, что же золотое время терять. Я
иду в инфернальную, ― сказал полковник и отошел
от стола.
Действительно, все было приготовлено на
славу:
стол был накрыт даже довольно чисто, посуда, вилки, ножи, рюмки, стаканы, чашки, все это, конечно, было сборное, разнофасонное и разнокалиберное,
от разных жильцов, но все было к известному часу на своем месте, и Амалия Ивановна, чувствуя, что отлично исполнила дело, встретила возвратившихся даже с некоторою гордостию, вся разодетая, в чепце с новыми траурными лентами и в черном платье.
Он
пошел к Варваре, надеясь услышать
от нее что-нибудь о Лидии, и почувствовал себя оскорбленным, войдя в столовую, увидав там за
столом Лидию, против ее — Диомидова, а на диване Варвару.
— Какая ерунда, — сердито крикнул Маракуев, а Диомидов, отскочив
от стола, быстро
пошел к двери — и на пороге повторил, оглянувшись через плечо...
Он три раза перевернулся на диване
от этого известия, потом посмотрел в ящик к себе: и у него ничего не было. Стал припоминать, куда их дел, и ничего не припомнил; пошарил на
столе рукой, нет ли медных денег, спросил Захара, тот и во сне не видал. Она
пошла к братцу и наивно сказала, что в доме денег нет.
«Хозяйка, самовар!» И
пойдет суматоха: на сцену является известный погребец, загремят чашки, повалит дым, с душистой струей,
от маленького графинчика, в печке затрещит огонь, на сковороде
от поливаемого масла раздается неистовое шипенье; а на
столе поставлена уж водка, икра, тарелки etc., etc.
—
Идите и объявите, — прошептал я ему. Голосу во мне не хватило, но прошептал я твердо. Взял я тут со
стола Евангелие, русский перевод, и показал ему
от Иоанна, глава XII, стих 24...
Дом княжны Анны Борисовны, уцелевший каким-то чудом во время пожара 1812, не был поправлен лет пятьдесят; штофные обои, вылинялые и почерневшие, покрывали стены; хрустальные люстры, как-то загорелые и сделавшиеся дымчатыми топазами
от времени, дрожали и позванивали, мерцая и тускло блестя, когда кто-нибудь
шел по комнате; тяжелая, из цельного красного дерева, мебель, с вычурными украшениями, потерявшими позолоту, печально стояла около стен; комоды с китайскими инкрустациями,
столы с медными решеточками, фарфоровые куклы рококо — все напоминало о другом веке, об иных нравах.
В трактире всегда сидели свои люди, знали это, и никто не обижался. Но едва не случилась с ним беда. Это было уже у Тестова, куда он перешел
от Турина. В зал пришел переведенный в Москву на должность начальника жандармского управления генерал Слезкин. Он с компанией занял
стол и заказывал закуску. Получив приказ, половой
пошел за кушаньем, а вслед ему Слезкин крикнул командирским голосом...
Лихонин резко нахлобучил шапку и
пошел к дверям. Но вдруг у него в голове мелькнула остроумная мысль,
от которой, однако, ему самому стало противно. И, чувствуя под ложечкой тошноту, с мокрыми, холодными руками, испытывая противное щемление в пальцах ног, он опять подошел к
столу и сказал, как будто бы небрежно, но срывающимся голосом...
Дед замолчал и уныло
Голову свесил на грудь.
— Мало ли, друг мой, что было!..
Лучше
пойдем отдохнуть. —
Отдых недолог у деда —
Жить он не мог без труда:
Гряды копал до обеда,
Переплетал иногда;
Вечером шилом, иголкой
Что-нибудь бойко тачал,
Песней печальной и долгой
Дедушка труд сокращал.
Внук не проронит ни звука,
Не отойдет
от стола:
Новой загадкой для внука
Дедова песня была…
—
От тебя бежала, — отвечала Мари, — и что я там вынесла — ужас! Ничто не занимает, все противно — и одна только мысль, что я тебя никогда больше не увижу, постоянно грызет; наконец не выдержала — и тоже в один день собралась и вернулась в Петербург и стала разыскивать тебя:
посылала в адресный
стол, писала, чтобы то же сделали и в Москве; только вдруг приезжает Абреев и рассказал о тебе: он каким-то ангелом-благовестником показался мне… Я сейчас же написала к тебе…
— А ты не егози… Сия притча краткая… Великий молчальник посещал офицерские собрания и, когда обедал, то… гето… клал перед собою на
стол кошелек, набитый, братец ты мой, золотом. Решил он в уме отдать этот кошелек тому офицеру,
от которого он хоть раз услышит в собрании дельное слово. Но так и умер старик, прожив на свете сто девяносто лет, а кошелек его так, братец ты мой, и остался целым. Что? Раскусил сей орех? Ну, теперь
иди себе, братец.
Иди,
иди, воробышек… попрыгай…
«Аще, — подумал он, — целому стаду, идущу одесную, единая овца
идет ошую, пастырь ту овцу изъемлет из стада и закланию предает!» Так подумал Иоанн и решил в сердце своем участь Серебряного. Казнь ему была назначена на следующий день; но он велел снять с него цепи и
послал ему вина и пищи
от своего
стола. Между тем, чтобы разогнать впечатления, возбужденные в нем внутреннею борьбою, впечатления непривычные,
от которых ему было неловко, он вздумал проехаться в чистом поле и приказал большую птичью охоту.
Одним утром она, по обыкновению, собралась встать с постели и не могла. Она не ощущала никакой особенной боли, ни на что не жаловалась, а просто не могла встать. Ее даже не встревожило это обстоятельство, как будто оно было в порядке вещей. Вчера сидела еще у
стола, была в силах бродить — нынче лежит в постели, «неможется». Ей даже покойнее чувствовалось. Но Афимьюшка всполошилась и, потихоньку
от барыни,
послала гонца к Порфирию Владимирычу.
Бизюкина сконфузилась. Она как нарочно нынче забыла
послать за вином и теперь вспомнила, что со
стола от обеда приняли последнюю, чуть не совсем пустую, бутылку хересу. Термосесов заметил это смущение и сказал...
— Ну
иди,
иди теперь, соколик, — тревожно засуетилась старуха, отстраняя меня рукой
от стола. — Нечего тебе по чужим хатам околачиваться.
Иди, куда
шел…
Вы можете себе представить, сколько разных дел прошло в продолжение сорока пяти лет через его руки, и никогда никакое дело не вывело Осипа Евсеича из себя, не привело в негодование, не лишило веселого расположения духа; он отроду не переходил мысленно
от делопроизводства на бумаге к действительному существованию обстоятельств и лиц; он на дела смотрел как-то отвлеченно, как на сцепление большого числа отношений, сообщений, рапортов и запросов, в известном порядке расположенных и по известным правилам разросшихся; продолжая дело в своем
столе или сообщая ему движение, как говорят романтики-столоначальники, он имел в виду, само собою разумеется, одну очистку своего
стола и оканчивал дело у себя как удобнее было: справкой в Красноярске, которая не могла ближе двух лет возвратиться, или заготовлением окончательного решения, или — это он любил всего больше — пересылкою дела в другую канцелярию, где уже другой столоначальник оканчивал по тем же правилам этот гранпасьянс; он до того был беспристрастен, что вовсе не думал, например, что могут быть лица, которые
пойдут по миру прежде, нежели воротится справка из Красноярска, — Фемида должна быть слепа…
Татьяна Власьевна хлопотала в другой комнате около
стола, уставленного бутылками. Алая шёлковая кофточка ярким пятном рисовалась на белых обоях стены, маленькая женщина носилась по комнате подобно бабочке, на лице у неё сияла гордость домовитой хозяйки, у которой всё
идёт прекрасно. Раза два Илья видел, что она ловкими, едва заметными знаками зовёт его к себе, но он не
шёл к ней и чувствовал удовольствие
от сознания, что это беспокоит её.
Пароход на всех парах
шел к городу.
От сотрясения его корпуса на
столах дрожали и звенели бутылки, и этот дребезжащий жалобный звук был слышен Фоме яснее всего. Над ним стояла толпа людей и говорила ему злые и обидные вещи.
— И вся эта чепуха в башке у тебя завелась —
от молодой твоей ярости! — говорил Маякин, постукивая рукой по
столу. — Удальство твое — глупость; все речи твои — ерунда… Не в монастырь ли
пойти тебе?
— В гимназии
шли большие хлопоты о назначении студентам особых комнат, отдельно
от гимназистов, помещавшихся в том же здании гимназии, об устройстве студентам особенного
стола в другой небольшой зале и об открытии новых университетских лекций.
Маша(рассердившись). Отстань! Пристаешь тут, покоя
от тебя нет… (
Идет с чашкой к
столу.) Надоела ты мне, старая!
Надо
идти, уже пора… Вот дерево засохло, но все же оно вместе с другими качается
от ветра. Так, мне кажется, если я и умру, то все же буду участвовать в жизни так или иначе. Прощай, моя милая… (Целует руки.) Твои бумаги, что ты мне дала, лежат у меня на
столе, под календарем.
Собрался наконец с силами и, перестав улыбаться, решительно подошел к тем окнам, что выходят из столовой:
слава Богу!
Стол, крытый скатертью, чайная посуда, хотя пока никого и нет, может быть, еще не пили, еще только собираются пить чай. С трудом разбирается глаз
от волнения, но что-то странное смущает его, какие-то пустяки: то ли поваленный стакан, и что-то грязное, неряшливое, необычное для ихнего
стола, то ли незнакомый узор скатерти…
Чекалинский потянул к себе проигранные билеты. Германн стоял неподвижно. Когда отошел он
от стола, поднялся шумный говор. — Славно спонтировал! — говорили игроки. — Чекалинский снова стасовал карты: игра
пошла своим чередом.
Посидев несколько минут молча, Илья
пошёл домой. Там, в саду, пили чай под жаркой тенью деревьев, серых
от пыли. За большим
столом сидели гости: тихий поп Глеб, механик Коптев, чёрный и курчавый, как цыган, чисто вымытый конторщик Никонов, лицо у него до того смытое, что трудно понять, какое оно. Был маленький усатый нос, была шишка на лбу, между носом и шишкой расползалась улыбка, закрывая узкие щёлки глаз дрожащими складками кожи.
В лице Гаврилы явился тот «хороший человек», с которым Мухоедов отводил душу в минуту жизни трудную, на
столе стоял микроскоп, с которым он работал, грудой были навалены немецкие руководства, которые Мухоедов выписывал на последние гроши, и вот в этой обстановке Мухоедов день за днем отсиживается
от какого-то Слава-богу и даже не мечтает изменять своей обстановки, потому что пред его воображением сейчас же проносится неизбежная тень директора реального училища, Ваньки Белоносова, катающегося на рысаках, этих врачей, сбивающих круглые капитальцы, и той суеты-сует,
от которой Мухоедов отказался, предпочитая оставаться неисправимым идеалистом.
Аксинья вбежала в кухню, где в это время была стирка. Стирала одна Липа, а кухарка
пошла на реку полоскать белье.
От корыта и котла около плиты
шел пар, и в кухне было душно и тускло
от тумана. На полу была еще куча немытого белья, и около него на скамье, задирая свои красные ножки, лежал Никифор, так что если бы он упал, то не ушибся бы. Как раз, когда Аксинья вошла, Липа вынула из кучи ее сорочку и положила в корыто, и уже протянула руку к большому ковшу с кипятком, который стоял на
столе…
Он дождался, когда проснулась Таня, и вместе с нею напился кофе, погулял, потом
пошел к себе в комнату и сел за работу. Он внимательно читал, делал заметки и изредка поднимал глаза, чтобы взглянуть на открытые окна или на свежие, еще мокрые
от росы цветы, стоявшие в вазах на
столе, и опять опускал глаза в книгу, и ему казалось, что в нем каждая жилочка дрожит и играет
от удовольствия.
Узнав
от батеньки, сколько предполагается перемен при
столе, он
идет с маменькой в сажи, где кормится живность, и выбирает сам, какую ему будет угодно.
Конечно, кушаньев немного бывало, все
пошли супы да соусы; даже и я, полухозяин, имевший свободу и досуг есть больше против прочих, так и я голоден вставал
от стола.
Я сел, облокотился об
стол и не помню, сколько часов просидел; все думал: кого же это я ограбил? Может быть, это француз Сенвенсан с урока ишел, или у предводителя Страхова в доме опекунский секретарь жил… Каждого жалко. А вдруг если это мои крестный Кулабухов с той стороны
от палатского секретаря
шел!.. Хотел — потихоньку, чтобы не видали с кулечком, а я его тут и обработал… Крестник!.. своего крестного!
Вперед под ручку с генеральшей
Пошел хозяин. Вот за
столУселся
от мужчин подальше
Прекрасный, но стыдливый пол —
И дружно загремел с балкона,
Средь утешительного звона
Тарелок, ложек и ножей,
Весь хор уланских трубачей:
Обычай древний, но прекрасный;
Он возбуждает аппетит,
Порою кстати заглушит
Меж двух соседей говор страстный —
Но в наше время решено,
Что всё старинное смешно.
Когда я
пошел к ней, было светло и еще не зажигали ламп. Она сидела в своей рабочей комнате, проходной между гостиной и спальней, и, низко нагнувшись к
столу, что-то быстро писала. Увидев меня, она вздрогнула, вышла из-за
стола и остановилась в такой позе, как будто загораживала
от меня свои бумаги.
Девку опять за занавеску уводят: горе горевать, свой девичий век обвывать, а батька с маткой сядут за
стол дочку пропивать, и пьянство тут, государь мой милостивый, у нас, дураков-мужиков, бывает шибкое; все, значит,
от жениха
идет; только, сердечный, повертывайся, не жалей денежек, приезжай, значит, припасенный.
— В моем, голова, деле батька ничего, — возразил Петр, — все
от Федоски
идет. В самую еще мою свадьбу за красным
столом в обиду вошла…
Ну, полно врать — молчи!
Пошли ко мне отца; а ты достань ключи
От сахару — они в
столе; — отдай их Дуньке;
Да у меня смотри! прошу ходить по струнке!
Ступай!
Каждая кучка
посылала от себя человека с посудой, который, подходя к
столу, произносил: пятеро, четверо, шестеро — и соответственно с этим получал пять, шесть, четыре больших ложки щей.
На это звонарь кивнул головою в знак согласия. Но, заметивши, что язык его не мог произнести ни одного слова, он осторожно встал из-за
стола и, пошатываясь на обе стороны,
пошел спрятаться в самое отдаленное место в бурьяне. Причем не позабыл, по прежней привычке своей, утащить старую подошву
от сапога, валявшуюся на лавке.
Он
пошел к
столу.
От окна до
стола было всего две сажени, но ему казалось, что он
шел очень долго. Когда, подойдя, он уже взял револьвер, в открытое окно раздался далекий, но ясный, дрожащий звук колокола.
У нее четверо детей. Двое старших, Ромка и Алечка, еще не пришли из гимназии, а младшие — семилетний Адька и пятилетний Эдька, здоровые мальчуганы со щеками, пестрыми
от грязи,
от лишаев,
от размазанных слез и
от раннего весеннего загара, — торчат около матери. Они оба держатся руками за край
стола и попрошайничают. Они всегда голодны, потому что их мать насчет
стола беспечна: едят кое-как, в разные часы,
посылая в мелочную лавочку за всякой всячиной...
[Напротив, тех людей, которым бывшее крепостное устройство и все общественные отношения, бывшие следствием его,
шли впрок, можно уподобить гастрономам, расслабившим и изнежившим свой желудок тончайшими изобретениями поварского искусства: ясно, что они, во-первых, будут гораздо крепче держаться за свой изящный
стол, нежели бедняки за свою мякину, а во-вторых, если уж принуждены будут сесть на грубую пищу, то гораздо скорее погибнут
от нее, нежели те же бедняки, переведенные с мякины на чистый хлеб…]
Мерик вдруг вскочил и затопал на одном месте каблуками, а затем, растопырив руки, прошелся на одних каблуках
от стола к печке,
от печки к сундуку, потом привскочил, как ужаленный, щелкнул в воздухе подковками и
пошел валять вприсядку.
Потом Любка собрала на
стол и принесла большой кусок свиного сала, соленых огурцов, деревянную тарелку с вареным мясом, порезанным на мелкие кусочки, потом сковороду, на которой шипела колбаса с капустой. Появился на
столе и граненый Графин с водкой,
от которой, когда налили по рюмке, по всей комнате
пошел дух апельсинной корки.
Аграфена Платоновна. А нынче так жить-то нельзя. (Отходит
от стола). Как хочешь ты, Иван Ксенофонтыч, обижай меня, а я все-таки всякое добро для вас готова сделать, да и завсегда буду делать, за вашу кротость и сиротство. Мне за это бог
пошлет. (Уходит в свою комнату).
И только что встали из-за
стола, как он с трепещущим
от страха и надежды сердцем подошел к учителю и спросил, можно ли
идти поиграть на дворе.
— Не пойму я братца! — жаловалась на него матушка. — Каждый день нарочно для него режем индейку и голубей, сама своими руками делаю компот, а он скушает тарелочку бульону да кусочек мясца с палец и
идет из-за
стола. Стану умолять его, чтоб ел, он воротится к
столу и выпьет молочка. А что в нем, в молоке-то? Те же помои! Умрешь
от такой еды… Начнешь его уговаривать, а он только смеется да шутит… Нет, не нравятся ему, голубчику, наши кушанья!
Содержанье — чай, сахар, запас к
столу — все
идет от меня.