Неточные совпадения
«Боже вечный, расстоящияся собравый в соединение, — читал он кротким певучим голосом, — и союз любве положивый им неразрушимый; благословивый Исаака и Ревекку, наследники я твоего обетования показавый: Сам благослови и рабы Твоя сия, Константина, Екатерину, наставляя я
на всякое дело
благое. Яко милостивый и человеколюбец Бог еси, и Тебе
славу воссылаем, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне и присно и вовеки веков». — «А-аминь», опять разлился в воздухе невидимый хор.
Негодованье, сожаленье,
Ко
благу чистая любовь
И
славы сладкое мученье
В нем рано волновали кровь.
Он с лирой странствовал
на свете;
Под небом Шиллера и Гете
Их поэтическим огнем
Душа воспламенилась в нем;
И муз возвышенных искусства,
Счастливец, он не постыдил:
Он в песнях гордо сохранил
Всегда возвышенные чувства,
Порывы девственной мечты
И прелесть важной простоты.
Быть может, он для
блага мира
Иль хоть для
славы был рожден;
Его умолкнувшая лира
Гремучий, непрерывный звон
В веках поднять могла. Поэта,
Быть может,
на ступенях света
Ждала высокая ступень.
Его страдальческая тень,
Быть может, унесла с собою
Святую тайну, и для нас
Погиб животворящий глас,
И за могильною чертою
К ней не домчится гимн времен,
Благословение племен.
Погодя немного минут, баба в коровник
пошла и видит в щель: он рядом в сарае к балке кушак привязал, петлю сделал; стал
на обрубок и хочет себе петлю
на шею надеть; баба вскрикнула
благим матом, сбежались: «Так вот ты каков!» — «А ведите меня, говорит, в такую-то часть, во всем повинюсь».
— В нашей воле отойти ото зла и творить
благо. Среди хаотических мыслей Льва Толстого есть одна христиански правильная: отрекись от себя и от темных дел мира сего! Возьми в руки плуг и, не озираясь,
иди, работай
на борозде, отведенной тебе судьбою. Наш хлебопашец, кормилец наш, покорно следует…
Я наказывал куму о беглых мужиках; исправнику кланялся, сказал он: „Подай бумагу, и тогда всякое средствие будет исполнено, водворить крестьян ко дворам
на место жительства“, и опричь того, ничего не сказал, а я пал в ноги ему и слезно умолял; а он закричал
благим матом: „
Пошел,
пошел! тебе сказано, что будет исполнено — подай бумагу!“ А бумаги я не подавал.
Есть примеры такого
блага, но редкие:
на них указывают, как
на феномен. Родиться, говорят, надо для этого. А Бог знает, не воспитаться ли, не
идти ли к этому сознательно?..
Государственный совет, пользуясь отсутствием Александра, бывшего в Вероне или Аахене, умно и справедливо решил, что так как речь в доносе
идет о Сибири, то дело и передать
на разбор Пестелю,
благо он налицо.
Но теперь дуга коренной лошади звенит уже в колокольчик и зовет меня к отъезду; и для того я за
благо положил лучше рассуждать о том, что выгоднее для едущего
на почте, чтобы лошади
шли рысью или иноходью, или что выгоднее для почтовой клячи, быть иноходцем или скакуном — нежели заниматься тем, что не существует.
На Самосадке народ жил справно,
благо сплав заводского каравана давал всем работу: зимой рубили лес и строили барки, весной сплавляли караван, а остальное время
шло на свои домашние работы,
на перевозку металлов из Ключевского завода и
на куренную работу.
Ух, как скучно! пустынь, солнце да лиман, и опять заснешь, а оно, это течение с поветрием, опять в душу лезет и кричит: «Иван!
пойдем, брат Иван!» Даже выругаешься, скажешь: «Да покажись же ты, лихо тебя возьми, кто ты такой, что меня так зовешь?» И вот я так раз озлобился и сижу да гляжу вполсна за лиман, и оттоль как облачко легкое поднялось и плывет, и прямо
на меня, думаю: тпру, куда ты,
благое, еще вымочишь!
— Давайте, — сказал Венсан, —
пойдем,
благо времени у нас много, по Большой Никитской, а там мимо Иверской по Красной площади, по Ильинке и затем по Маросейке прямо
на Чистые пруды. Крюк совсем малый, а мы полюбуемся, как Москва веселится.
Противоречия сознания и вследствие этого бедственность жизни дошли до последней степени, дальше которой
идти некуда. Жизнь, построенная
на началах насилия, дошла до отрицания тех самых основ, во имя которых она была учреждена. Устройство общества
на началах насилия, имевшее целью обеспечение
блага личного, семейного и общественного, привело людей к полному отрицанию и уничтожению этих
благ.
— Но разве это может быть, чтобы в тебя заложено было с такой силой отвращение к страданиям людей, к истязаниям, к убийству их, чтобы в тебя вложена была такая потребность любви к людям и еще более сильная потребность любви от них, чтобы ты ясно видел, что только при признании равенства всех людей, при служении их друг другу возможно осуществление наибольшего
блага, доступного людям, чтобы то же самое говорили тебе твое сердце, твой разум, исповедуемая тобой вера, чтобы это самое говорила наука и чтобы, несмотря
на это, ты бы был по каким-то очень туманным, сложным рассуждениям принужден делать всё прямо противоположное этому; чтобы ты, будучи землевладельцем или капиталистом, должен был
на угнетении народа строить всю свою жизнь, или чтобы, будучи императором или президентом, был принужден командовать войсками, т. е. быть начальником и руководителем убийц, или чтобы, будучи правительственным чиновником, был принужден насильно отнимать у бедных людей их кровные деньги для того, чтобы пользоваться ими и раздавать их богатым, или, будучи судьей, присяжным, был бы принужден приговаривать заблудших людей к истязаниям и к смерти за то, что им не открыли истины, или — главное,
на чем зиждется всё зло мира, — чтобы ты, всякий молодой мужчина, должен был
идти в военные и, отрекаясь от своей воли и от всех человеческих чувств, обещаться по воле чуждых тебе людей убивать всех тех, кого они тебе прикажут?
Ей крепко не понравился старый муж, но стерпела и помирилась с своей судьбой,
благо вышла в достаточную семью
на свое хозяйство, не знала свекровушкиной науки, а потом
пошли детки-ангелочки…
Около Думы народ.
Идет заседание. Пробрались в зал. Речь о войне, о помощи раненым. Какой-то выхоленный, жирный, так пудов
на восемь, гласный, нервно поправляя золотое пенсне, возбужденно, с привизгом, предлагает желающим «добровольно положить живот свой за веру, царя и отечество», в защиту угнетенных славян, и сулит за это земные
блага и царство небесное, указывая рукой прямой путь в небесное царство через правую от его руки дверь,
на которой написано: «Прием добровольцев».
Воины Христовы! не жалейте
благ земных:
слава нетленная ожидает вас
на земле и вечное блаженство
на небесах.
Если так —
идите смело вперед вы
на хорошем пути, и дело ваше —
благое!
Слава богу! Вы не одни теперь. Вы не будете"сеятелем пустынным": завелись уже и у нас труженики… пионеры… Но вам теперь не до того. Прощайте, не забывайте меня!
— А видите — сошёл
на землю и смотрит, как люди исполнили его
благие заветы.
Идёт полем битвы, вокруг видит убитых людей, развалины домов, пожар, грабежи…
Муров. Нет, я вам советую. Занимайтесь своим делом артистическим,
благо оно
идет у вас так успешно. Вы не семнадцатилетняя девочка; вам уж пора бросить сентиментальность, пора иметь рассудок и смотреть
на жизнь серьезнее.
— Нет, мой друг, я и обманывать тебя не хочу, — не поеду: зачем? мне тут делать нечего. Здесь место тому, кому нужны кресты да перстни, а наше
благо на пепле растет, и надо в нем копаться, сидя
на своем кореню. Было время, и я здесь жила, но хорошего тоже мало из того времени помню… а теперь я уже совсем от этого отстала, и
слава за то создателю: надо кому-нибудь и соху с лопатой знать, а наездом хлеба не напашешь.
— Я.
На волоске ее жизнь была… Три дня она не разрешалась… Всех модных докторов объехали, никто ничего не мог сделать, а я,
слава богу, помог без ножа и без щипцов, — нынче ведь очень любят этим действовать,
благо инструменты стали светлые, вострые: режь ими тело человеческое, как репу.
— Я сейчас же к ним в церковь и
пойду,
благо обедня еще не кончилась. Ведь эта большая церковь, вероятно, ваш приход? — присовокупила она, показывая
на видневшуюся в окно огромную колокольню.
Воевода подождал, пока расковали Арефу, а потом отправился в судную избу. Охоня повела отца
на монастырское подворье,
благо там игумена не было, хотя его и ждали с часу
на час. За ними
шла толпа народу, точно за невиданными зверями: все бежали посмотреть
на девку, которая отца из тюрьмы выкупила. Поравнявшись с соборною церковью, стоявшею
на базаре, Арефа в первый раз вздохнул свободнее и начал усердно молиться за счастливое избавление от смертной напасти.
Какой Монарх
на троне дерзнул — так, дерзнул объявить своему народу, что
слава и власть Венценосца должны быть подчинены
благу народному; что не подданные существуют для Монархов, но Монархи для подданных?
Батенька, слышим,
идут, чтоб унять и поправить беспорядок, а мы, завладевшие насильно,
благим матом —
на голубятню, встащим за собой и лестницу и, сидя там, не боимся ничего, зная, что когда вечером слезем, то уже никто и не вспомнит о сделанной нами обиде другим.
Главным и почти единственным оппонентом ему в этих беседах явился Охоботов, который, по свойству своей упрямой казацкой натуры
идти всем и во всем напротив, вдруг вздумал отстаивать то положение, что «все
на свете
благо и истинно, что существует».
Что касается до управления Министерством народного просвещения, то я не беру
на себя судить об этом. Шишков, может быть, слишком односторонне смотрел
на предметы и везде проводил свои убеждения,
благие и честные в основании, но уже устаревшие, или, лучше сказать, потерявшие свою важность. Время
шло быстро. Шишков не всегда это замечал и, живя в прошедшем, иногда не видел потребностей настоящего. Шишков боролся упорно, но, наконец, убедившись, что он как министр не может быть полезен, вышел в отставку.
— Эку жару Господь
посылает, — молвила Августа, переходя дорогу. — До полдён еще далеко, а гляди-ка,
на солнышке-то как припекает… По старым приметам, яровым бы надо хорошо уродиться… Дай-ка, Господи,
благое совершение!.. Ну, что же, красавица, какие у тебя до меня тайности? — спросила она Фленушку, когда остались они одаль от других келейниц.
«Как тебя, о мой родитель,
Никого, — он возгласил, —
Зевс, великий промыслитель,
На земле не возносил!»
На земле, где все изменно,
Выше
славы блага нет.
Нашу персть — земля возьмет,
Имя славное — нетленно.
Одни люди полагают жизнь в чревоугодии, другие — в половой похоти, третьи — во власти, четвертые — в
славе людской, и
на всё это тратят свои силы, а нужно всегда и всем людям только одно: растить душу. Только одно это дает людям то истинное
благо, такое
благо, какого никто отнять не может.
И потом стала говорить, что вот
идет посол от закавказских братьев. Наставит он
на всяко
благо. Забудем скорби и печали, скоро настанет блаженный день света и
славы. С любовью и упованьем станем ждать посланника. Что ни повелит, все творите, что ни возвестит, всему верьте. Блюдитесь житейской суеты, ежечасно боритесь со злым, боритесь с лукавым князем мира сего, являйте друг ко другу любовь, и благодать пребудет с вами.
Для Толстого живая жизнь не знает ошибок. Она благостна и велика. Ею глубоко заложена в человеке могучая, инстинктивная сила, ведущая его к
благу. И горе тому, кто
идет против этой силы, кто не повинуется душе своей, как бы это ни было тяжело и трудно.
На него неотвратимо падает «отмщение», и он гибнет.
Евлампий Григорьевич попал
на свою зарубку… Что она такое была?.. Родители проторговались!.. Родня голая; быть бы ей за каким-нибудь лавочником или в учительницы
идти, в народную школу,
благо она в университете экзамен выдержала… В этом-то вся и сила!.. Еще при других он употребляет ученые слова, а как при ней скажет хоть, например, слово «цивилизация», она
на него посмотрит искоса, он и очутится
на сковороде…
— А перед братом у вас и совести нет, — продолжала она совсем тихо. —
Благо он слабоумный, дурачок, рукава жует — так его и надо грабить… Да, грабить! Вы с ним в равной доле. А сколько
на него
идет? Четыре тысячи, да и то их часто нет. Я заезжала к нему. Он жалуется… Вареньица, говорит, не, дают… папиросочек… А доктор ворчит… И он — плут… Срам!..
Заранее истощили все нежные попечения, все возможные причуды роскоши, чтобы принять
на свет и возлелеять это дитя, баловня фортуны; заранее астрологи, которых было тогда везде множество, напророчили ему ум, наружные достоинства,
славу,
блага жизни донельзя и едва ли не бессмертную жизнь.
— Если решишься сослужить службу своему отечеству, то совершишь
благое дело. Да благословит тебя Господь! Помни, мы с тобою сочлись
на земле и
на том свете.
Иди теперь с миром. Моя дочь должна скоро воротиться; я не желал бы, чтобы она тебя видела.
Можно сказать, что душа и тело ее и брата ее Петра Алексеевича рано возмужали, одной
на гибель, другому
на славу и
благо России.
К последней ее внук чувствовал положительно панический страх — он не
шел на ее зов и ревел
благим матом, когда у ней являлось желание его приласкать.
«Ты обещал мне небо
на земле — и дал мне его. Виноват ли ты, что не мог сделать его вечным? ведь ты не бог! За блаженство, которое я вкусила,
пошли он мне тысячу мук, все не покроет этого блаженства. Ты с своей стороны мне ничего не должен — ты дал мне более, нежели я ожидала; с тобою узнала я
благо, какого и самые горячие мечты мои не обещали мне. Теперь мое дело жить и умереть для тебя, для твоего спокойствия, счастия и
славы.
За ним
благой слон
идет, весь в камке наряжен, цепь железная во рту, обивает коней и людей, кто бы ни наступил близко
на салтана.
— Ну уж где здоровой… — заметил Ермак Тимофеевич. —
Благо на ноги-то встала и то,
слава тебе, Господи.
Муж ей поклонился
на этом. Высокий гость был доброго нрава и иногда любил говорить запросто. Так и в этот раз он пожелал слушать администратора за чаем, который кушал, получая чашку прямо из рук хозяйки. Хозяин и
пошел ему читать, как он все видел, все знал, все предохранял, предупреждал и устраивал общее
благо… Говорил он, говорил и, наконец, ошибся и что-то правду сказал. А «змея» сейчас его здесь и поддержала, и прошипела...
Боже мой! — не случится ли и со мной того же! Недавно ночью, раздумавшись о войне и о немцах, которые ее начали, я пришел в такое состояние, что действительно мог бы загрызть человека. А Сашеньки нет, она и по ночам дежурит в лазарете, и так мне страшно стало от себя самого, от ее пустой кровати, от мамаши Инны Ивановны, которая больше похожа
на мертвеца, нежели
на живого человека, от всей этой пустоты и разорения, что не выдержал я: оделся и,
благо лазарет тут же в доме,
пошел к Сашеньке.
Изложив все законы и сказав, что законы эти не
на небе, а в сердцах их, Моисей говорит во Второзаконии XXX, 15: «Вот ныне я кладу перед вами
благо и жизнь, смерть и зло, увещевая вас любить бога и
идти по его путям, исполняя его закон с тем, чтобы вы удержали жизнь».
Друзья, прощанью кубок сей!
И смело в бой кровавый
Под вихорь стрел,
на ряд мечей,
За смертью иль за
славой…
О вы, которых и вдали
Боготворим сердцами,
Вам, вам все
блага на земли!
Щит промысла над вами!..
Всевышний Царь, благослови!
А вы, друзья, лобзанье
В завет: здесь верныя любви,
Там сладкого свиданья!