Неточные совпадения
— Она очень просила меня поехать
к ней, — продолжала Анна, — и я рада повидать
старушку и завтра поеду
к ней. Однако,
слава Богу, Стива долго остается у Долли в кабинете, — прибавила Анна, переменяя разговор и вставая, как показалось Кити, чем-то недовольная.
Он схватил
старушку за руку, из которой выскочил и покатился по полу серебряный рубль, приготовленный бабушкой, чтоб
послать к Ватрухину за мадерой.
Старушка отправилась, и девицы также
пошли к себе в комнату; мне постель в гостиной постлали.
Старушка сидела однажды одна в гостиной, раскладывая гранпасьянс, как Бурмин вошел в комнату и тотчас осведомился о Марье Гавриловне. «Она в саду, — отвечала
старушка, — подите
к ней, а я вас буду здесь ожидать». Бурмин
пошел, а
старушка перекрестилась и подумала: авось дело сегодня же кончится!
— Иди-ка ты, отец,
к себе лучше, — проговорила
старушка с решительным видом, какого Галактион не ожидал. — Я уж сама.
Когда наконец они повернули с двух разных тротуаров в Гороховую и стали подходить
к дому Рогожина, у князя стали опять подсекаться ноги, так что почти трудно было уж и
идти. Было уже около десяти часов вечера. Окна на половине
старушки стояли, как и давеча, отпертые, у Рогожина запертые, и в сумерках как бы еще заметнее становились на них белые спущенные сторы. Князь подошел
к дому с противоположного тротуара; Рогожин же с своего тротуара ступил на крыльцо и махал ему рукой. Князь перешел
к нему на крыльцо.
Старушка становилась больна, если долго не получала известий, а когда я приходил с ними, интересовалась самою малейшею подробностию, расспрашивала с судорожным любопытством, «отводила душу» на моих рассказах и чуть не умерла от страха, когда Наташа однажды заболела, даже чуть было не
пошла к ней сама.
Сначала я
пошел к старикам. Оба они хворали. Анна Андреевна была совсем больная; Николай Сергеич сидел у себя в кабинете. Он слышал, что я пришел, но я знал, что по обыкновению своему он выйдет не раньше, как через четверть часа, чтоб дать нам наговориться. Я не хотел очень расстраивать Анну Андреевну и потому смягчал по возможности мой рассказ о вчерашнем вечере, но высказал правду;
к удивлению моему,
старушка хоть и огорчилась, но как-то без удивления приняла известие о возможности разрыва.
По выходе из флигеля он вздумал пройтись немного по двору между пахучими березами, причем ему стали встречаться разные
старушки в белых и, по покрою, как бы монашеских одеяниях, которые, истово и молча поклонившись ему,
шли все по направлению
к флигелю Екатерины Филипповны.
На сизой каланче мотается фигура доглядчика в розовой рубахе без пояса, слышно, как он, позёвывая, мычит, а высоко в небе над каланчой реет коршун — падает на землю голодный клёкот. Звенят стрижи, в поле играет на свирели дурашливый пастух Никодим. В монастыре благовестят
к вечерней службе — из ворот домов, согнувшись, выходят серые
старушки, крестятся и, качаясь,
идут вдоль заборов.
Я рассердился,
послал всем мысленно тысячу проклятий, надел шинель и фуражку, захватил в руки чубучок с змеиными головками и повернулся
к двери, но досадно же так уйти, не получа никакого объяснения. Я вернулся снова, взял в сторонку мать моего хозяина, добрейшую
старушку, которая, казалось, очень меня любила, и говорю ей...
— Ну, бабушка Татьяна, говорите:
слава Богу! Все устроил… Завтра с Гордеем Евстратычем вместе поедем сначала
к Колобовым, а потом
к Савиным. Матрена Ильинишна кланяется вам и Агнея Герасимовна тоже…
Старушки чуть меня не расцеловали и сейчас же
к вам приедут, как мы съездим
к ним с визитом.
Крискент служил всенощную, утром женщины
шли в церковь
к обедне, потом
к чаю собирались кой-кто из знакомых
старушек, съедали именинный пирог, и тем все дело кончалось.
— Уйдем, матушка, перестань… оставь их…
пойдем лучше посидим где-нибудь… что кричать-то… брось… они лучше без нас уймутся… — шептала она, силясь увести
старушку, которая хотя и поддавалась, но с каждым шагом, приближавшим ее
к двери, оборачивалась назад, подымала бескровные кулаки свои и
посылала новые проклятия на головы двух приятелей.
Издали еще увидели они старуху, сидевшую с внучком на завалинке. Петра и Василия не было дома: из слов Анны оказалось, что они отправились — один в Озеро, другой — в Горы; оба
пошли попытать счастья, не найдут ли рыбака, который откупил бы их место и взял за себя избы. Далее сообщала она, что Петр и Василий после продажи дома и сдачи места отправятся на жительство в «рыбацкие слободы»,
к которым оба уже привыкли и где, по словам их, жизнь привольнее здешней.
Старушка следовала за ними.
— Полно, матушка! Вишь, какую радость
послал тебе господь! Чем плакать-то, ступай-ка лучше скорее
к батюшке в Сосновку: он грамотку-то тебе прочитает… Ступай; я пособлю одеться, — говорила Дуня, следуя за
старушкой, которая суетилась как угорелая и отыскивала платок, между тем как платок находился на голове ее.
Старушка ничего не отвечала. Она положила голову на ладонь и, подавив вздох, медленно
пошла к избам.
— Батюшка
идет! — шепнула жена Петра, подсобляя
старушке убрать со стола завтрак и бросаясь
к неводу.
Старушка вышла за ворота, отыскала глазами Гришку, который приколачивал что-то подле лодок, и
пошла к нему.
Сыновья пали в ноги
старушке, та долго не хотела
идти к ним, но, наконец, объявила, что если они заплатят за нее деньги, то она
пойдет, а без того она в себе не вольна.
Вадим, сказал я, почувствовал сострадание
к нищим, и становился, чтобы дать им что-нибудь; вынув несколько грошей, он каждому бросал по одному; они благодарили нараспев, давно затверженными словами и даже не подняв глаз, чтобы рассмотреть подателя милостыни… это равнодушие напомнило Вадиму, где он и с кем; он хотел
идти далее; но костистая рука вдруг остановила его за плечо; — «постой, постой, кормилец!» пропищал хриплый женский голос сзади его, и рука нищенки всё крепче сжимала свою добычу; он обернулся — и отвратительное зрелище представилось его глазам:
старушка, низенькая, сухая, с большим брюхом, так сказать, повисла на нем: ее засученные рукава обнажали две руки, похожие на грабли, и полусиний сарафан, составленный из тысячи гадких лохмотьев, висел криво и косо на этом подвижном скелете; выражение ее лица поражало ум какой-то неизъяснимой низостью, какой-то гнилостью, свойственной мертвецам, долго стоявшим на воздухе; вздернутый нос, огромный рот, из которого вырывался голос резкий и странный, еще ничего не значили в сравнении с глазами нищенки! вообразите два серые кружка, прыгающие в узких щелях, обведенных красными каймами; ни ресниц, ни бровей!.. и при всем этом взгляд, тяготеющий на поверхности души; производящий во всех чувствах болезненное сжимание!..
Так
пошла старушка к вечерне и ко всенощной под праздник введения, а Катеринушку попросила присмотреть за Федюшкой. Мальчик в эту пору уже обмогался.
Все
шло как нельзя лучше для студента:
старушка его полюбила, маленькая брюнетка час от часу
к нему привыкала, и вот в один вечер Эльчанинов, оставшись наедине с Верочкой (так звали брюнетку), долго и высокопарно толковал ей о любви, а потом, как бы невольно схвативши ее пухленькую ручку, покрыл ее страстными поцелуями.
Пошли старички и
старушки между собою пересаживаться, а холостые, приношенные мужчины, имеющие еще греховные помышления, склоняющие их
к браку, те садились так, середка на половине,
к старикам не доходили и от молодых не отставали.
Жены мужние — молодушки
К коробейникам
идут,
Красны девушки-лебедушки
Новины свои несут.
И
старушки вожеватые,
Глядь, туда же приплелись.
Глядя на умное и выразительное лицо Гаврилова, на его до сих пор еще величественный стан, конечно, каждый бы почувствовал
к нему невольное сердечное влечение; а между тем как странно и безвестно прошла вся жизнь этого человека: еще в чине поручика гвардии, глубоко оскорбившись за то, что обойден был ротой, он вышел в отставку и поселился в Бакалайском уезде, и с тех пор про него постоянно
шла такого рода молва, что он был примерный сын в отношении своей старушки-матери, женщины очень богатой, некогда бывшей статс-дамы, а потом безвестно проживавшей в своем Гаврилкове, и больше ничего об нем нельзя было сказать.
Шел по улице волк и всех прохожих бил хвостом. Хвост у него был щетинистый, твердый, как палка: и то мальчика волк ударит, то девочку, а то одну старую
старушку ударил так сильно, что она упала и расшибла себе нос до крови. Другие волки хвост поджимают
к ногам, когда ходят, а этот держал свой хвост высоко. Храбрый был волк, но и глупый тоже.
Вот впереди других
идет сухопарая невысокого роста
старушка с умным лицом и добродушным взором живых голубых глаз. Опираясь на посох,
идет она не скоро, но споро, твердой, легкой поступью и оставляет за собой ряды дорожных скитниц. Бодрую старицу сопровождают четыре иноки́ни, такие же, как и она, постные, такие же степенные. Молодых с ними не было, да очень молодых в их скиту и не держали… То была шарпанская игуменья, мать Августа, с сестрами. Обогнав ряды келейниц, подошла
к ней Фленушка.
— Э, полно, — отмахнулась она, — нам с тобой доставит удовольствие порадовать других… Если б ты знала, Галочка, как приятно прибежать в класс и вызвать
к родным ту или другую девочку!.. В такие минуты я всегда так живо-живо вспоминаю папу. Что было бы со мной, если бы меня вдруг позвали
к нему! Но постой, вот
идет старушка, это мама Нади Федоровой, беги назад и вызови Надю.
Мимо студента в легком, изящном ландо прокатила знакомая старушка-помещица. Он поклонился ей и улыбнулся во всё лицо. И тотчас же он поймал себя на этой улыбке, которая совсем не
шла к его мрачному настроению. Откуда она, если вся его душа полна досады и тоски?
Когда служитель ввел его в темноватые сводчатые сени перед входом в ризницу и протискал
к другому служителю, пускавшему народ только по десяти человек, Теркин автоматично
пошел по лестнице, с другими богомольцами, и, сдавленный в этой куче двумя
старушками в кацавейках, продвигался вдоль покоев ризницы, под пояснения иеромонаха, вздохи и возгласы шепотом старух.
Еще раз прошелся он по ней из одного угла до другого.
К нему наискось от амвона медленно двигалась
старушка, скорее барыня, чем простого звания, в шляпе и мантилье, с желтым лицом, собранным в комочек.
Шла она, — точно впала в благочестивую думу или собиралась класть земные поклоны, —
к нему боком, и как только поравнялась — беззвучно и ловко повернулась всем лицом и, не меняя ущемленной дворянской мины, проговорила сдержанно и вполголоса...
Ему положительно не сиделось. Он простился с
старушками и скорыми шажками
пошел к выходу в сторону храма Спасителя. По обеим сторонам бульвара проносились коляски. Одна коляска заставила его поглядеть вслед… Показалась ему знакомой фигура мужчины. Цветное перо на шляпе дамы мелькнуло красной полосой.
Тетушка предупредительно
пошла к какой-то из соседских
старушек, предоставив нам шуметь и дебоширить в ее комнате, сколько хотим. Но мы предпочли
пойти осматривать эти бесконечные залы и коридоры.
Пошли упреки, брань,
к молодицам присоединились
старушки,
к старушкам мужики.
Ну-к что ж… Офицеры — народ веселый, завернули полы, набросали в фуражку с полсотни бумажек,
старушке поднесли, да и прочь
пошли.
Он знает, что Лиза из любви
к нему и патриотизма готова на все жертвы (та, которую он от нее теперь требует, должна быть последняя), и решился
послать за женою своей Кирилла, преданного ему слугу, и бывшую свою няньку,
старушку, любившую его как сына.
Старушка Филатова с трудом поднимается с постели,
идет в кухню, морщась от боли в ногах, чтобы запереть входную дверь за внучкой. Исполнив это, она еще стоит с минуту, прислушиваясь
к тому, как постукивают по каменным ступенькам лестницы знакомые Верочкины каблучки.
Открыто
идти против его «благодетелей», как его мать называла обоих в письмах
к сыну, он при жизни
старушки не мог и помышлять, и более двух лет протянул на этой «каторге», как он называл службу в артиллерии.
На другой же день она поехала
к Елизавете Федоровне Аракчеевой, но узнала от хозяина дома, где она жила, что
старушка переехала на постоянное жительство в Тихвин; Ольга Николаевна
послала ей длинное письмо, но оно осталось без ответа, доставив Хвостовой около месяца маленькой надежды.
— Эх, вы тоже власть имеете, а всего что ни на есть трусите!.. — воскликнула
старушка и махнула рукой. —
Пойдем, Костя, — обратилась она
к молодому человеку. Тот послушно встал и последовал за Тамарой Абрамовной.
Никакие доводы о необходимости немедленной помощи не могли убедить
старушку послать за врачом,
к помощи которого она не прибегала никогда в жизни, лечась только домашними средствами.
Вызвал я Сашеньку, и принялись мы пороть горячку;
пошел я на телефон, всех знакомых перебрал и уже во всех участках поспел справиться, как вдруг явилась мамаша. Оказывается, она изволила, ни слова никому не сказав, отправиться на конец Васильевского острова в гости
к какой-то своей подруге, такой же
старушке, как и она сама, и просидела у нее до вечера. Ведь придет же в голову!
— Ах, братцы, беда… Поди, сами знаете, — мой-от в роте всех тише, всех безответнее… В иноки б ему, а не в солдаты… Портняжил он все между делом, по малости. То вольноопределяющему шинельку пригонит, то подпрапорщику шароварки сошьет… То да се, — десять целковых и набежало… Хотел матери убогой
к празднику
послать.
Старушка в слободе под Уманью живет, только тем и дышит, что от сына кой-когда перепадает. Ан вот сегодня и прилучилось; скрали у моего солдата всю выручку, и звания не осталось…