Неточные совпадения
Катерина. Давно люблю. Словно на грех ты
к нам приехал. Как увидела тебя, так уж не своя стала. С первого же раза, кажется, кабы ты поманил меня, я бы и
пошла за тобой;
иди ты хоть на
край света, я бы все
шла за тобой и не оглянулась бы.
В голове еще шумел молитвенный шепот баб, мешая думать, но не мешая помнить обо всем, что он видел и слышал. Молебен кончился. Уродливо длинный и тонкий седобородый старик с желтым лицом и безволосой головой в форме тыквы, сбросив с плеч своих поддевку, трижды перекрестился, глядя в небо, встал на колени перед колоколом и, троекратно облобызав
край,
пошел на коленях вокруг него, крестясь и прикладываясь
к изображениям святых.
Самгин видел, как под напором зрителей пошатывается стена городовых, он уже хотел выбраться из толпы,
идти назад, но в этот момент его потащило вперед, и он очутился на площади, лицом
к лицу с полицейским офицером, офицер был толстый, скреплен ремнями, как чемодан, а лицом очень похож на редактора газеты «Наш
край».
Чжан Бао указал мне рукой на лес. Тут только я заметил на
краю полянки маленькую кумирню, сложенную из накатника и крытую кедровым корьем. Около нее на коленях стоял старик и молился. Я не стал ему мешать и
пошел к ручью мыться. Через 15 минут старик возвратился в фанзу и стал укладывать свою котомку.
За перевалом тропа
идет по болотистой долине реки Витухэ. По пути она пересекает четыре сильно заболоченных распадка, поросших редкой лиственницей. На сухих местах царят дуб, липа и черная береза с подлесьем из таволги вперемежку с даурской калиной. Тропинка привела нас
к краю высокого обрыва. Это была древняя речная терраса. Редколесье и кустарники исчезли, и перед нами развернулась широкая долина реки Кусун. Вдали виднелись китайские фанзы.
В пылу перестрелки мы не обращали внимания на состояние нашего дощаника — как вдруг, от сильного движения Ермолая (он старался достать убитую птицу и всем телом налег на
край), наше ветхое судно наклонилось, зачерпнулось и торжественно
пошло ко дну,
к счастью, не на глубоком месте.
От деревни Кокшаровки дорога
идет правым берегом Улахе, и только в одном месте, где река подмывает утесы, она удаляется в горы, но вскоре опять выходит в долину. Река Фудзин имеет направление течения широтное, но в низовьях постепенно заворачивает
к северу и сливается с Улахе на 2 км ниже левого
края своей долины.
Деревня Нотохоуза — одно из самых старых китайских поселений в Уссурийском
крае. Во времена Венюкова (1857 год) сюда со всех сторон стекались золотопромышленники, искатели женьшеня, охотники и звероловы. Старинный путь, которым уссурийские манзы сообщались с постом Ольги, лежал именно здесь. Вьючные караваны их
шли мимо Ното по реке Фудзину через Сихотэ-Алинь
к морю. Этой дорогой предстояло теперь пройти и нам.
Область распространения диких свиней в Уссурийском
крае тесно связана с распространением кедра, ореха, лещины и дуба. Северная граница этой области проходит от низов Хунгари, через среднее течение Анюя, верхнее — Хора и истоки Бикина, а оттуда
идет через Сихотэ-Алинь на север
к мысу Успения. Одиночные кабаны попадаются и на реках Копи, Хади и Тумнину. Животное это чрезвычайно подвижное и сильное. Оно прекрасно видит, отлично слышит и имеет хорошее обоняние. Будучи ранен, кабан становится весьма опасен.
От юрты тропа стала забирать
к правому
краю долины и
пошла косогорами на север, потом свернула
к юго-западу.
От села Пермского дорога
идет сначала около левого
края долины у подножия террасы, а затем отклоняется вправо и постепенно подходит
к реке.
День прошел благополучно, но в ночь Маша занемогла.
Послали в город за лекарем. Он приехал
к вечеру и нашел больную в бреду. Открылась сильная горячка, и бедная больная две недели находилась у
края гроба.
В Турине я
пошел к министру внутренних дел: вместо него меня принял его товарищ, заведовавший верховной полицией, граф Понс де ла Мартино, человек известный в тех
краях, умный, хитрый и преданный католической партии.
Двор был пустынен по-прежнему. Обнесенный кругом частоколом, он придавал усадьбе характер острога. С одного
краю, в некотором отдалении от дома, виднелись хозяйственные постройки: конюшни, скотный двор, людские и проч., но и там не слышно было никакого движения, потому что скот был в стаде, а дворовые на барщине. Только вдали, за службами, бежал по направлению
к полю во всю прыть мальчишка, которого, вероятно,
послали на сенокос за прислугой.
Ловкий Петр Кирилыч первый придумал «художественно» разрезать такой пирог. В одной руке вилка, в другой ножик; несколько взмахов руки, и в один миг расстегай обращался в десятки тоненьких ломтиков, разбегавшихся от центрального куска печенки
к толстым румяным
краям пирога, сохранившего свою форму.
Пошла эта мода по всей Москве, но мало кто умел так «художественно» резать расстегаи, как Петр Кирилыч, разве только у Тестова — Кузьма да Иван Семеныч. Это были художники!
«Вот гостя господь
послал: знакомому черту подарить, так назад отдаст, — подумал хозяин, ошеломленный таким неожиданным ответом. — Вот тебе и сват. Ни с которого
краю к нему не подойдешь. То ли бы дело выпили, разговорились, — оно все само бы и наладилось, а теперь разводи бобы всухую. Ну, и сват, как кривое полено: не уложишь ни в какую поленницу».
В отношении
к охоте огромные реки решительно невыгодны: полая вода так долго стоит на низких местах, затопив десятки верст луговой стороны, что уже вся птица давно сидит на гнездах, когда вода
пойдет на убыль. Весной, по
краям разливов только, держатся утки и кулики, да осенью пролетные стаи, собираясь в дальний поход, появляются по голым берегам больших рек, и то на самое короткое время. Все это для стрельбы не представляет никаких удобств.
Все остальные части шеи, зоб и хлупь — чисто-белые; из-под шеи, по обеим щекам, по кофейному полю
идут извилистые полоски почти до ушей; спина светло-сизая или серая узорчатая; на крыльях лежат зеленовато-кофейные, золотистые полосы, сверху обведенные ярко-коричневою, а снизу белою каемочкою; по спинке
к хвосту лежат длинные темные перья, окаймленные по
краям беловатою бахромкою, некоторые из них имеют продольные беловатые полоски; вообще оттенки темного и белого цвета очень красивы; верхняя сторона крыльев темновато-пепельная, а нижняя светло-пепельная; такого же цвета верхние хвостовые перья; два из них потемнее и почти в четверть длиною: они складываются одно на другое, очень жестки, торчат, как спица или шило, от чего, без сомнения, эта утка получила свое имя.
Забросив ружье за плечо, я
пошел по левому нагорному
краю долины. Выбрав место поположе, я поднялся
к одной из ближайших седловин на хребтике и сел здесь отдохнуть.
Она спрашивала быстро, говорила скоро, но как будто иногда сбивалась и часто не договаривала; поминутно торопилась о чем-то предупреждать; вообще она была в необыкновенной тревоге и хоть смотрела очень храбро и с каким-то вызовом, но, может быть, немного и трусила. На ней было самое буднишнее, простое платье, которое очень
к ней
шло. Она часто вздрагивала, краснела и сидела на
краю скамейки. Подтверждение князя, что Ипполит застрелился для того, чтоб она прочла его исповедь, очень ее удивило.
— Да и сделаю ж я один конец, — продолжал Василий, ближе подсаживаясь
к Маше, как только Надежа вышла из комнаты, — либо
пойду прямо
к графине, скажу: «так и так», либо уж… брошу все, убегу на
край света, ей-богу.
Под влиянием этого же временного отсутствия мысли — рассеянности почти — крестьянский парень лет семнадцати, осматривая лезвие только что отточенного топора подле лавки, на которой лицом вниз спит его старик отец, вдруг размахивается топором и с тупым любопытством смотрит, как сочится под лавку кровь из разрубленной шеи; под влиянием этого же отсутствия мысли и инстинктивного любопытства человек находит какое-то наслаждение остановиться на самом
краю обрыва и думать: а что, если туда броситься? или приставить ко лбу заряженный пистолет и думать: а что, ежели пожать гашетку? или смотреть на какое-нибудь очень важное лицо,
к которому все общество чувствует подобострастное уважение, и думать: а что, ежели подойти
к нему, взять его за нос и сказать: «А ну-ка, любезный,
пойдем»?
И тут-то этакую гадость гложешь и вдруг вздумаешь: эх, а дома у нас теперь в деревне
к празднику уток, мол, и гусей щипят, свиней режут, щи с зашеиной варят жирные-прежирные, и отец Илья, наш священник, добрый-предобрый старичок, теперь скоро
пойдет он Христа славить, и с ним дьяки, попадьи и дьячихи
идут, и с семинаристами, и все навеселе, а сам отец Илья много пить не может: в господском доме ему дворецкий рюмочку поднесет; в конторе тоже управитель с нянькой вышлет попотчует, отец Илья и раскиснет и ползет
к нам на дворню, совсем чуть ножки волочит пьяненький: в первой с
краю избе еще как-нибудь рюмочку прососет, а там уж более не может и все под ризой в бутылочку сливает.
Вот мы нынче приедем, — продолжал он рассуждать, прижимаясь
к краю повозки и боясь пошевелиться, чтобы не дать заметить брату, что ему неловко, — и вдруг прямо на бастион: я с орудиями, а брат с ротой, и вместе
пойдем.
Это был чеченец Гамзало. Гамзало подошел
к бурке, взял лежавшую на ней в чехле винтовку и молча
пошел на
край поляны,
к тому месту, из которого подъехал Хаджи-Мурат. Элдар, слезши с лошади, взял лошадь Хаджи-Мурата и, высоко подтянув обеим головы, привязал их
к деревьям, потом, так же как Гамзало, с винтовкой за плечами стал на другой
край поляны. Костер был потушен, и лес не казался уже таким черным, как прежде, и на небе хотя и слабо, но светились звезды.
Я принялся писать. Пока я излагал историческое развитие этого дела в чужих
краях, все у меня
шло как по маслу; но как только я написал: «обращаемся теперь
к России» — все стало в пень и не движется.
— Шабаш, ребята! — весело сказал Глеб, проводя ладонью по
краю лодки. — Теперь не грех нам отдохнуть и пообедать. Ну-ткась, пока я закричу бабам, чтоб обед собирали, пройдите-ка еще разок вон тот борт… Ну, живо! Дружней! Бог труды любит! — заключил он, поворачиваясь
к жене и
посылая ее в избу. — Ну, ребята, что тут считаться! — подхватил рыбак, когда его хозяйка, сноха и Ваня
пошли к воротам. — Давайте-ка и я вам подсоблю… Молодца, сватушка Аким! Так! Сажай ее, паклю-то, сажай! Что ее жалеть!.. Еще, еще!
В тот же вечер он
послал записку
к Ирине, а на следующее утро он получил от нее ответ."Днем позже, днем раньше, — писала она, — это было неизбежно. А я повторяю тебе, что вчера сказала: жизнь моя в твоих руках, делай со мной что хочешь. Я не хочу стеснять твою свободу, но знай, что, если нужно, я все брошу и
пойду за тобой на
край земли. Мы ведь увидимся завтра? Твоя Ирина".
Астров. Гроза
идет мимо, только
краем захватит. Поеду. И, пожалуйста, больше не приглашайте меня
к вашему отцу. Я ему говорю — подагра, а он — ревматизм; я прошу лежать, он сидит. А сегодня так и вовсе не стал говорить со мною.
Шли к царю они, — дескать, государь, отец, убавь начальства, невозможно нам жить при таком множестве начальников, и податей не хватает на жалованье им, и волю они взяли над нами без
края, что пожелают, то и дерут.
Вспомнила Наталья свое детство, когда, бывало, гуляя вечером, она всегда старалась
идти по направлению
к светлому
краю неба, там, где заря горела, а не
к темному.
На самом
краю сего оврага снова начинается едва приметная дорожка, будто выходящая из земли; она ведет между кустов вдоль по берегу рытвины и наконец, сделав еще несколько извилин, исчезает в глубокой яме, как уж в своей норе; но тут открывается маленькая поляна, уставленная несколькими высокими дубами; посередине в возвышаются три кургана, образующие правильный треугольник; покрытые дерном и сухими листьями они похожи с первого взгляда на могилы каких-нибудь древних татарских князей или наездников, но, взойдя в середину между них, мнение наблюдателя переменяется при виде отверстий, ведущих под каждый курган, который служит как бы сводом для темной подземной галлереи; отверстия так малы, что едва на коленах может вползти человек, ко когда сделаешь так несколько шагов, то пещера начинает расширяться всё более и более, и наконец три человека могут
идти рядом без труда, не задевая почти локтем до стены; все три хода ведут, по-видимому, в разные стороны, сначала довольно круто спускаясь вниз, потом по горизонтальной линии, но галлерея, обращенная
к оврагу, имеет особенное устройство: несколько сажен она
идет отлогим скатом, потом вдруг поворачивает направо, и горе любопытному, который неосторожно пустится по этому новому направлению; она оканчивается обрывом или, лучше сказать, поворачивает вертикально вниз: должно надеяться на твердость ног своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори, две сажени не шутка; но тут оканчиваются все искусственные препятствия; она
идет назад, параллельно верхней своей части, и в одной с нею вертикальной плоскости, потом склоняется налево и впадает в широкую круглую залу, куда также примыкают две другие; эта зала устлана камнями, имеет в стенах своих четыре впадины в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба заметна яма, быть может, служившая некогда вместо печи несчастным изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться в сих подземных переходах; среди глубокого безмолвия этой залы слышно иногда журчание воды: то светлый, холодный, но маленький ключ, который, выходя из отверстия, сделанного, вероятно, с намерением, в стене, пробирается вдоль по ней и наконец, скрываясь в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи...
Вы с ним дрались! Он вышиб вашу шпагу!
Он ранил вас! И думаете вы,
Что долг вы свой исполнили, что можно
Вам о любви теперь мне говорить!
Да разве все вы совершили? Разве
К нему законы чести применимы?
Дрались вы разве с человеком? Как?
Когда б с цепей сорвался хищный зверь
И в бешенстве весь
край опустошал бы,
Ему бы также вызов вы
послали?
В середине этого плетня оставляются одни, иногда двое ворот, или дверей (в аршин или аршин с четвертью шириною), в которые вставляются морды, прикрепленные
к шестам; два хода, или отверстия, оставляются иногда для того, чтобы было ставить одну морду по течению, а другую против течения воды: рыба
идет сначала вверх, а потом, дойдя до
края разлива, возвращается назад и будет попадать в морды в обоих случаях.
— Ты, Лютиков, туды, туды,
к краю ее суй! Так!..
пошла,
пошла… занялась. Ну, сейчас закипит!
— Слава-богу лег на пол спать с своей принцессой, да во сне под лавку и закатись, а тут проснулся, испить захотел, кругом темень, он рукой пошевелил — с одной стороны стена, повел кверху — опять стена, на другую сторону раскинул рукой — опять стена (в крестьянах
к лавкам этакие доски набивают с
краю, для красы), вот ему и покажись, что он в гробу и что его похоронили. Вот он и давай кричать… Ну, разутешили они нас тогда!
В 1715 году приехали в село Плодомасово, в большой красной сафьянной кибитке, какие-то комиссары и, не принимая никаких пόсул и подарков, взяли с собой в эту кибитку восемнадцатилетнего плодомасовского боярчука и увезли его далеко,
к самому царю, в Питер; а царь
послал его с другими молодыми людьми в чужие
края, где Никита Плодомасов не столько учился, сколько мучился, и наконец, по возвращении в отечество, в 1720 году, пользуясь недосугами государя, откупился у его жадных вельмож на свободу и удрал опять в свое Плодомасово.
Печорин с сожалением посмотрел ему вослед и
пошел в кресла: второй акт Фенеллы уж подходил
к концу… Артиллерист и преображенец, сидевшие с другого
края, не заметили его отсутствия.
Я
иду, куда — не знаю,
Все равно, — куда-нибудь!
Что мне в том,
к какому
краюПриведет меня мой путь…
Камердинер графский удивился, с какой это стати графу селедки принесли, но делать было нечего, допустил положить те бочонки в зале и
пошел доложить графу. А жиды, меж тем, пока граф
к ним вышел, эти свои сельдяные бочонки раскрыли и в них срезь с
краями полно золота. Все монетки новенькие, как жар горят, и биты одним калибром: по пяти рублей пятнадцати копеек за штуку.
Он постоял, подумал, почесал в голове и потом, привернувши
к сторонке, занес ногу через тын и
пошел огородом
к вдовиной избушке, что стояла немного поодаль,
край села, под высокою тополей…
Сажени на три от того места, где он скатился, он с трудом вылез на четвереньках на гору и
пошел по
краю оврага
к тому месту, где должна была быть лошадь.
Имя-отчество ее Анна Фридриховна — она полунемка, полуполька из Остзейского
края, но близкие знакомые называют ее просто Фридрихом, и это больше
идет к ее решительному характеру.
К вечеру «преданный малый» привез его в гостиницу des Trois Monarques — а в ночь его не стало. Вязовнин отправился в тот
край, откуда еще не возвращалось ни одного путешественника. Он не пришел в себя до самой смерти и только раза два пролепетал: «Я сейчас вернусь… это ничего… теперь в деревню…» Русский священник, за которым
послал хозяин, дал обо всем знать в наше посольство — и «несчастный случай с приезжим русским» дня через два уже стоял во всех газетах.
— А ты, дед,
к десятскому не ходи, — ласково проговорила молодайка. —
Иди прямо
к нам, — третья изба с
краю. Странных людей свекровь так пущает.
Новых людей мало приходило в слободу, заброшенную на
край города, и все обитатели ее привыкли друг
к другу и не замечали, что время
идет, и не видели, как растет молодое и старится старое.
— Я того очень опасаюсь… не подумайте вы чего-нибудь, — говорил управитель, хватаясь за
край тарантаса и
идя за нами, —
к капризу моему не отнесите.
— Иностранец! — презрительно сказал Костюрин, и все, галдя и смеясь, тронулись
к воротам, а Чистяков
пошел в свой номер, лег и долго плакал в темноте. Насилие, несправедливость, как туча, стояли над ним, и далеким, недоступным раем казались ему чудные и светлые
края. «Хоть бы умереть там!» — думал он, смертельно тоскуя.
Позавтракал Карп Алексеич и лениво поднялся с места, хотел
идти принимать от мужиков приносы и
краем уха слушать ихние просьбы… Вдруг с шумом и бряканьем бубенчиков подкатила
к крыльцу тележка. Выглянул писарь в окно, увидел Алексея.
Вскоре мое мрачное настроение понемногу рассеялось: пока я был в университете, мне самому ни в чем не приходилось нести ответственности. Но когда я врачом приступил
к практике, когда я на деле увидел все несовершенство нашей науки, я почувствовал себя в положении проводника, которому нужно ночью вести людей по скользкому и обрывистому
краю пропасти: они верят мне и даже не подозревают, что
идут над пропастью, а я каждую минуту жду, что вот-вот кто-нибудь из них рухнет вниз.