Неточные совпадения
Только тем, что в такую неправильную семью, как Аннина, не
пошла бы хорошая, Дарья Александровна и объяснила себе то, что Анна, с своим знанием людей, могла взять
к своей
девочке такую несимпатичную, нереспектабельную Англичанку.
Где он?» Он
пошел к жене и, насупившись, не глядя на нее, спросил у старшей
девочки, где та бумага, которую он дал им.
— Ани? (так звала она дочь свою Анну) Здорова. Очень поправилась. Ты хочешь видеть ее?
Пойдем, я тебе покажу ее. Ужасно много было хлопот, — начала она рассказывать, — с нянями. У нас Итальянка была кормилицей. Хорошая, но так глупа! Мы ее хотели отправить, но
девочка так привыкла
к ней, что всё еще держим.
Левин не замечал, как проходило время. Если бы спросили его, сколько времени он косил, он сказал бы, что полчаса, — а уж время подошло
к обеду. Заходя ряд, старик обратил внимание Левина на
девочек и мальчиков, которые с разных сторон, чуть видные, по высокой траве и по дороге
шли к косцам, неся оттягивавшие им ручонки узелки с хлебом и заткнутые тряпками кувшинчики с квасом.
Тогда крики умолкли, и Лонгрен
пошел домой. Ассоль, проснувшись, увидела, что отец сидит пред угасающей лампой в глубокой задумчивости. Услышав голос
девочки, звавшей его, он подошел
к ней, крепко поцеловал и прикрыл сбившимся одеялом.
— Да, да, это правда: был у соседа такой учитель, да еще подивитесь, батюшка, из семинарии! — сказал помещик, обратясь
к священнику. — Смирно так
шло все сначала: шептал, шептал, кто его знает что, старшим детям — только однажды
девочка, сестра их, матери и проговорись: «Бога, говорит, нет, Никита Сергеич от кого-то слышал». Его
к допросу: «Как Бога нет: как так?» Отец
к архиерею ездил: перебрали тогда: всю семинарию…
А когда Бережкова уходила или уезжала из дома,
девочка шла к Василисе, влезала на высокий табурет и молча, не спуская глаз с Василисы, продолжала вязать чулок, насилу одолевая пальцами длинные стальные спицы. Часто клубок вываливался из-под мышки и катился по комнате.
Но тянувшаяся
к отцу с рук конвойного
девочка продолжала визжать и не хотела
идти к Марье Павловне.
Тетушки ждали Нехлюдова, просили его заехать, но он телеграфировал, что не может, потому что должен быть в Петербурге
к сроку. Когда Катюша узнала это, она решила
пойти на станцию, чтобы увидать его. Поезд проходил ночью, в 2 часа. Катюша уложила спать барышень и, подговорив с собою
девочку, кухаркину дочь Машку, надела старые ботинки, накрылась платком, подобралась и побежала на станцию.
—
Иди ко мне, — говорила Марья Павловна, стараясь приманить
к себе
девочку.
Девочка прильнула
к матери и ни за что не хотела
идти на руки
к седому настоящему деду; она несколько раз пристально и недоверчиво заглянула в глаза матери, точно подозревая какую-то измену.
Оставя жандармов внизу, молодой человек второй раз
пошел на чердак; осматривая внимательно, он увидел небольшую дверь, которая вела
к чулану или
к какой-нибудь каморке; дверь была заперта изнутри, он толкнул ее ногой, она отворилась — и высокая женщина, красивая собой, стояла перед ней; она молча указывала ему на мужчину, державшего в своих руках
девочку лет двенадцати, почти без памяти.
— Какая еще
девочка? — удивился Максим и
пошел вслед за мальчиком
к выходной двери.
— Мать, опомнись, что ты говоришь? — застонал Мухин, хватаясь за голову. — Неужели тебя радует, что несчастная женщина умерла?.. Постыдись хоть той
девочки, которая нас слушает!.. Мне так тяжело было
идти к тебе, а ты опять за старое… Мать, бог нас рассудит!
— Правда, правда, — подхватил Бахарев. —
Пойдут дуть да раздувать и надуют и себе всякие лихие болести, и другим беспокойство. Ох ты, господи! господи! — произнес он, вставая и направляясь
к дверям своего кабинета, — ты ищешь только покоя, а оне знай истории разводят. И из-за чего, за что
девочку разогорчили! — добавил он, входя в кабинет, и так хлопнул дверью, что в зале задрожали стены.
Но дама повернулась
к нему спиной, взяла
девочку за руку и
пошла с ней в купе, оставив Горизонта расшаркиваться и бормотать комплименты и извинения.
Между
девочками и нами тоже появилась какая-то невидимая преграда; у них и у нас были уже свои секреты; как будто они гордились перед нами своими юбками, которые становились длиннее, а мы своими панталонами со штрипками. Мими же в первое воскресенье вышла
к обеду в таком пышном платье и с такими лентами на голове, что уж сейчас видно было, что мы не в деревне и теперь все
пойдет иначе.
Те же светло-голубые глаза и улыбающийся взгляд, тот же, составляющий почти одну линию со лбом, прямой носик с крепкими ноздрями и ротик с светлой улыбкой, те же крошечные ямочки на розовых прозрачных щечках, те же беленькие ручки… и
к ней по-прежнему почему-то чрезвычайно
идет название чистенькой
девочки.
— Милая, милая
девочка, хоть и побранила меня! — продолжал он, с наслаждением смакуя вино, — но эти милые существа именно тут-то и милы, в такие именно моменты… А ведь она, наверно, думала, что меня пристыдила, помните в тот вечер, разбила в прах! Ха, ха, ха! И как
к ней
идет румянец! Знаток вы в женщинах? Иногда внезапный румянец ужасно
идет к бледным щекам, заметили вы это? Ах, боже мой! Да вы, кажется, опять сердитесь?
Когда прямая атака не удалась, Раиса Павловна
пошла к своей цели обходным движением: она принялась исподволь воспитывать эту
девочку, платившую ей самой черной неблагодарностью за все хлопоты.
— Прощайте! — сдержав улыбку, ответила мать. А проводив
девочку, подошла
к окну и, смеясь, смотрела, как по улице, часто семеня маленькими ножками,
шел ее товарищ, свежий, как весенний цветок, и легкий, как бабочка.
Девочка тоже взглянула на улицу и убежала из комнаты, громко хлопнув дверью. Мать вздрогнула, подвинула свой чемодан глубже под лавку и, накинув на голову шаль,
пошла к двери, спеша и сдерживая вдруг охватившее ее непонятное желание
идти скорее, бежать…
Одна из них, самая сумасбродная, была та, что я хотела
идти к нему, объясниться с ним, признаться ему во всем, откровенно рассказать ему все и уверить его, что я поступила не как глупая
девочка, но с добрым намерением.
А один-то из юнкарей возьми да и крикни: «
Идите к нам сюда,
девочки да бабочки!
Он всю свою скрытую нежность души и потребность сердечной любви перенес на эту детвору, особенно на
девочек. Сам он был когда-то женат, но так давно, что даже позабыл об этом. Еще до войны жена сбежала от него с проезжим актером, пленясь его бархатной курткой и кружевными манжетами. Генерал
посылал ей пенсию вплоть до самой ее смерти, но в дом
к себе не пустил, несмотря на сцены раскаяния и слезные письма. Детей у них не было.
С этого вечера мы часто сиживали в предбаннике. Людмила,
к моему удовольствию, скоро отказалась читать «Камчадалку». Я не мог ответить ей, о чем
идет речь в этой бесконечной книге, — бесконечной потому, что за второй частью, с которой мы начали чтение, явилась третья; и
девочка говорила мне, что есть четвертая.
Протопоп Савелий начал спешно делать свой всегда тщательно содержимый туалет,
послал девочку велеть ударить
к заутрене и велел ей забежать за дьяконом Ахиллой, а сам стал пред кивотом на правило.
Прасковья Ивановна была очень довольна, бабушке ее стало сейчас лучше, угодник майор привез ей из Москвы много игрушек и разных гостинцев, гостил у Бактеевой в доме безвыездно, рассыпался перед ней мелким бесом и скоро так привязал
к себе
девочку, что когда бабушка объявила ей, что он хочет на ней жениться, то она очень обрадовалась и, как совершенное дитя, начала бегать и прыгать по всему дому, объявляя каждому встречному, что «она
идет замуж за Михаила Максимовича, что как будет ей весело, что сколько получит она подарков, что она будет с утра до вечера кататься с ним на его чудесных рысаках, качаться на самых высоких качелях, петь песни или играть в куклы, не маленькие, а большие, которые сами умеют ходить и кланяться…» Вот в каком состоянии находилась голова бедной невесты.
Страшное слово «мачеха», давно сделавшееся прилагательным именем для выражения жестокости,
шло как нельзя лучше
к Александре Петровне; но Сонечку нельзя было легко вырвать из сердца отца;
девочка была неуступчивого нрава, с ней надо было бороться, и оттого злоба мачехи достигла крайних пределов; она поклялась, что дерзкая тринадцатилетняя девчонка, кумир отца и целого города, будет жить в девичьей, ходить в выбойчатом платье и выносить нечистоту из-под ее детей…
Девочки сидели в кресле, молча, прижавшись друг
к другу, как зверки, которым холодно, а он все ходил по комнатам и с нетерпением посматривал на часы. В доме было тихо. Но вот уже в конце девятого часа кто-то позвонил. Петр
пошел отворять.
Она объяснялась ему в любви, а у него было такое чувство, как будто он был женат на ней уже лет десять, и хотелось ему завтракать. Она обняла его за шею, щекоча шелком своего платья его щеку; он осторожно отстранил ее руку, встал и, не сказав ни слова,
пошел к даче. Навстречу ему бежали
девочки.
— Позвольте, голубка, посидеть у вас часок, — сказал он. — Домой мне
идти не хочется, а
к Биршовым еще рано. Сегодня у Биршовых день рождения их Кати. Славная
девочка!
Дней через пять Дора снова вздумала
идти к Жервезе. Проходя мимо одной лавки, они накупили для детей фруктов, конфект, лент для старшей
девочки, кушак для самой молочной красавицы и вышли с большим бумажным конвертом за город.
Иногда у могилы я застаю Анюту Благово. Мы здороваемся и стоим молча или говорим о Клеопатре, об ее
девочке, о том, как грустно жить на этом свете. Потом, выйдя из кладбища, мы
идем молча, и она замедляет шаг — нарочно, чтобы подольше
идти со мной рядом.
Девочка, радостная, счастливая, жмурясь от яркого дневного света, смеясь, протягивает
к ней ручки, и мы останавливаемся и вместе ласкаем эту милую
девочку.
Когда управляющий ушел, Елизавета Петровна
послала Марфушку купить разных разностей
к обеду. Елене, впрочем, о получении денег она решилась не говорить лучше, потому что, бог знает, как еще глупая
девочка примет это; но зато по поводу другого обстоятельства она вознамерилась побеседовать с ней серьезно.
Чем дольше
девочка училась там, чем дальше и дальше
шло ее воспитание, тем как-то суше и неприветливее становилась она
к матери и почти с гневом, который едва доставало у нее сил скрывать, относилась
к образу ее жизни и вообще ко всем ее понятиям.
— Тише! он, кажется,
идет сюда, — произнес шепотом Лежнев. — А Наталья не ребенок, поверьте мне, хотя,
к несчастью, неопытна, как ребенок. Вы увидите, эта
девочка удивит всех нас.
Ольга. Сегодня ты вся сияешь, кажешься необыкновенно красивой. И Маша тоже красива. Андрей был бы хорош, только он располнел очень, это
к нему не
идет. А я постарела, похудела сильно, оттого, должно быть, что сержусь в гимназии на
девочек. Вот сегодня я свободна, я дома, и у меня не болит голова, я чувствую себя моложе, чем вчера. Мне двадцать восемь лет, только… Все хорошо, все от бога, но мне кажется, если бы я вышла замуж и целый день сидела дома, то это было бы лучше.
Однажды я вышел из кафе, когда не было еще семи часов, — я ожидал приятеля, чтобы
идти вместе в театр, но он не явился, прислав подозрительную записку, — известно, какого рода, — а один я не любил посещать театр. Итак, это дело расстроилось. Я спустился
к нижней аллее и прошел ее всю, а когда хотел повернуть
к городу, навстречу мне попался старик в летнем пальто, котелке, с тросточкой, видимо, вышедший погулять, так как за его свободную руку держалась
девочка лет пяти.
Вставая на рассвете, она спускалась в кухню и вместе с кухаркой готовила закуску
к чаю, бежала вверх кормить детей, потом поила чаем свёкра, мужа, деверей, снова кормила
девочек, потом шила, чинила бельё на всех, после обеда
шла с детями в сад и сидела там до вечернего чая. В сад заглядывали бойкие шпульницы, льстиво хвалили красоту
девочек, Наталья улыбалась, но не верила похвалам, — дети казались ей некрасивыми.
Бледный, как полотно, воротился я
к месту нашего ночлега, рассказал происшествие, и мы
послали в Кротовку разведать об этом чудном событии; через полчаса привели
к нам
девочку с ее матерью.
Рябинин лежал в совершенном беспамятстве до самого вечера. Наконец хозяйка-чухонка, вспомнив, что жилец сегодня не выходил из комнаты, догадалась войти
к нему и, увидев бедного юношу, разметавшегося в сильнейшем жару и бормотавшего всякую чепуху, испугалась, испустила какое-то восклицание на своем непонятном диалекте и
послала девочку за доктором. Доктор приехал, посмотрел, пощупал, послушал, помычал, присел
к столу и, прописав рецепт, уехал, а Рябинин продолжал бредить и метаться.
От отца Верочка перебежала
к тете Соне, и тут уже
пошли поцелуи без разбору, и в глаза, в щеки, в подбородок, в нос — словом, всюду, где только губы
девочки могли встретиться с лицом тети.
Он застал уже всех совершенно одетыми;
девочки чинно сидели, боясь измять свои беленькие накрахмаленные платьица; старик Ипатов, увидя Владимира Сергеича во фраке, ласково попенял ему и указал на свой сюртук; на Марье Павловне было темно-розовое кисейное платье, которое очень
шло к ней.
Катерина Федосеевна встала улыбаясь, и
пошла к роялю, и вдруг, себе неожиданно, тоже вся закраснелась, и ужасно ей вдруг стало стыдно, что вот она такая большая, и уже двадцати четырех лет, и такая полная, а краснеет как
девочка, — и все это было написано на ее лице, когда она садилась играть.
Бабушка обратилась
к работавшей с нею
девочке и
послала ее в сад набрать малины, а когда та вышла, она значительно взглянула мне в глаза и проговорила...
— Фрумэ-э… Ком а ги-ир… [Фрума…
Иди сюда (евр.)] — Кричавшая прибавила что-то еще по-еврейски. Можно было понять, что прислуга Баси получила какие-то решительные инструкции и готова пуститься тотчас же на поиски. Фрума вздрогнула и двинулась было на зов. Но Аня обняла ее за талию и нежно удержала на месте.
Девочка прижалась
к ней, и ее круглые глаза опять посмотрели на всех с испугом и вопросом.
Николаев. Ну, вот наплюй ты мне в рожу, коли не выйдет какая-нибудь гадость. Какая же тут мода? Ведь не каждый день женятся? Тебе не весело, так
девочку повесели… Ведь ей это какая радость! А то — в двугривенный ножницы прислал… Что такое? ничего смыслу нету…
Пойти к дамам… Да вот и шафер.
Время
шло, а вместе с ним разростались ненормальности, так что пришлось обратиться
к специалисту-врачу, который дал нам понять, что положение
девочки безнадежно…
Шел по улице волк и всех прохожих бил хвостом. Хвост у него был щетинистый, твердый, как палка: и то мальчика волк ударит, то
девочку, а то одну старую старушку ударил так сильно, что она упала и расшибла себе нос до крови. Другие волки хвост поджимают
к ногам, когда ходят, а этот держал свой хвост высоко. Храбрый был волк, но и глупый тоже.