Неточные совпадения
Не обольстит его никакая нарядная ложь, и ничто не совлечет на фальшивый путь; пусть волнуется около него целый
океан дряни, зла, пусть весь мир отравится ядом и
пойдет навыворот — никогда Обломов не поклонится идолу лжи,
в душе его всегда будет чисто, светло, честно…
Он убаюкивался этою тихой жизнью, по временам записывая кое-что
в роман: черту, сцену, лицо, записал бабушку, Марфеньку, Леонтья с женой, Савелья и Марину, потом смотрел на Волгу, на ее течение, слушал тишину и глядел на сон этих рассыпанных по прибрежью сел и деревень, ловил
в этом
океане молчания какие-то одному ему слышимые звуки и
шел играть и петь их, и упивался, прислушиваясь к созданным им мотивам, бросал их на бумагу и прятал
в портфель, чтоб, «со временем», обработать — ведь времени много впереди, а дел у него нет.
И вдруг неожиданно суждено было воскресить мечты, расшевелить воспоминания, вспомнить давно забытых мною кругосветных героев. Вдруг и я вслед за ними
иду вокруг света! Я радостно содрогнулся при мысли: я буду
в Китае,
в Индии, переплыву
океаны, ступлю ногою на те острова, где гуляет
в первобытной простоте дикарь, посмотрю на эти чудеса — и жизнь моя не будет праздным отражением мелких, надоевших явлений. Я обновился; все мечты и надежды юности, сама юность воротилась ко мне. Скорей, скорей
в путь!
Разве три министра, один не министр, один дюк, один профессор хирургии и один лорд пиетизма не засвидетельствовали всенародно
в камере пэров и
в низшей камере,
в журналах и гостиных, что здоровый человек, которого ты видел вчера, болен, и болен так, что его надобно
послать на яхте вдоль Атлантического
океана и поперек Средиземного моря?.. «Кому же ты больше веришь: моему ослу или мне?» — говорил обиженный мельник,
в старой басне, скептическому другу своему, который сомневался, слыша рев, что осла нет дома…
Вследствие бури лодки были разделены друг от друга, расстались; Мельвиль попал
в восточный рукав и благополучно достиг Якутска, Чипп с экипажем пропал без вести, а де Лонг, имевший карту устьев Лены с обозначением только трех рукавов, которыми она впадает
в океан, ошибочно попал
в одну из глухих речек, которая
шла параллельно северному рукаву Лены и терялась
в тундре.
Узнав о гибели «Жаннеты», американское правительство
послало пароход «Роджерс» для отыскания экипажа «Жаннеты», но «Роджерс»
в ноябре 1881 года сгорел
в Ледовитом
океане.
Гнутся и скрипят мачты, сухо свистит ветер
в снастях, а корабль все
идет и
идет; над кораблем светит солнце, над кораблем стоит темная ночь, над кораблем задумчиво висят тучи или гроза бушует и ревет на
океане, и молнии падают
в колыхающуюся воду.
Проктор рассказал случай, когда пароход не остановился принять с шлюпки потерпевших крушение. Отсюда
пошли рассказы о разных происшествиях
в океане. Создалось словоохотливое настроение, как бывает
в теплые вечера, при хорошей погоде и при сознании, что близок конец пути.
— Бились со мной, бились на всех кораблях и присудили меня
послать к Фофану на усмирение. Одного имени Фофана все, и офицеры и матросы, боялись. Он и вокруг света сколько раз хаживал, и
в Ледовитом
океане за китом плавал. Такого зверя, как Фофан, отродясь на свете не бывало: драл собственноручно, меньше семи зубов с маху не вышибал, да еще райские сады на своем корабле устраивал.
Европа давно уже изменила лицо свое; одни мы, русские, остаемся по-прежнему незыблемы, счастливы и непреоборимы…
В Европе, вследствие безначалия, давно есть нечего, а у нас, по-прежнему, всего
в изобилии.
Идя постепенно, мы дожили до того, что даже Верхотурье увидело гласный суд
в стенах своих. Благо, Уральский хребет перейден, а там до Восточного
океана уж рукой подать!
Все это
идет очень хорошо,
в самом строгом порядке, но потом первобытный
океан исчезает, образованные им осадочные пласты начинают подниматься и дают широкую трещину от нашего Ледовитого
океана вплоть до плоской возвышенности, именуемой
в географиях Усть-Уртом.
Чтобы сообщить лучшим питомцам его совершенную опытность, знание морей и всех чрезвычайных феноменов сей величественной стихии, Монархиня
посылала их
в отдаленности
Океана,
в другие части мира, и молодые Офицеры Российские имели
славу повелевать старыми мореходцами Альбиона [См.: Указ 1762 г. о Корпусах.
Впереди, милях
в двух, лежал
океан, сзади
шел узкий проход, стиснутый клиньями острова и материка.
Пока
в кают-компании и среди гардемаринов
шли горячие толки и разнообразные предположения о том, куда
пойдет из Гонконга «Коршун» и где начальник эскадры Тихого
океана,
в состав которой назначался корвет, английский почтовый пароход, привезший китайскую почту, привез и предписание адмирала:
идти в Печелийский залив, где находился адмирал с двумя судами эскадры.
Переход Индийским
океаном был бурный и сопровождался частыми штормами, во время которых «Коршуну» приходилось штормовать, держась
в бейдевинд, и, следовательно, плохо подвигаться вперед и терять много времени. Кроме того, недалеко от мыса Доброй Надежды «Коршун» встретил противные ветры и несколько дней
шел под парами, тратя уголь. Это обстоятельство заставило капитана зайти
в Каптоун, чтобы пополнить запас угля.
Уже одиннадцатый час. Попыхивая дымком, «Коршун»
идет полным ходом, узлов по десяти
в час, по штилевшему
океану. Близость экватора дает себя знать нестерпимым зноем. Тент, стоящий над головами, защищает мало. Жара ужасающая, и жажда страшная. Капитан любезно прислал гардемаринам несколько бутылок сиропа и аршада, и все с жадностью утоляют жажду.
А там их ждали важные новости. Утром пришел пароход из С.-Франциско и привез из России почту.
В числе бумаг, полученных капитаном, был приказ об отмене телесных наказаний и приказ о назначении контр-адмирала Корнева начальником эскадры Тихого
океана. Он уже
в Гонконге на корвете «Витязь», и от него получено предписание:
идти «Коршуну»
в Хакодате и там дожидаться адмирала.
«Все создания и вся тварь, каждый листик устремляется к слову, богу
славу поет, Христу плачет… Все — как
океан, все течет и соприкасается,
в одном месте тронешь,
в другом конце мира отдается… Ты для целого работаешь, для грядущего делаешь. Награды же никогда не ищи, ибо и без того уже велика тебе награда на сей земле: духовная радость твоя… Знай меру, знай сроки, научись сему… Люби повергаться на землю и лобызать ее. Землю целуй и неустанно, ненасытимо люби, всех люби, все люби…»
Я проснулся с болью
в темени: вероятно, он таки пытался Меня откупорить! Мой гнев был так велик, что я не улыбнулся, не вздохнул лишний раз и не пошевельнулся, — Я просто и спокойно еще раз убил Вандергуда. Я стиснул спокойно зубы, сделал глаза прямыми, спокойными, вытянул мое тело во всю длину — и спокойно застыл
в сознании моего великого Я.
Океан мог бы ринуться на Меня, и Я не шевельнул бы ресницей — довольно!
Пойди вон, мой друг, Я хочу быть один.
Как
океан объемлет шар земной,
Земная жизнь кругом объята снами.
Настанет ночь, и звучными волнами
Стихия бьет о берег свой.
То глас ее: он будит нас и просит.
Уж
в пристани волшебной ожил чёлн…
Прилив растет и быстро нас уносит
В неизмеримость темных волн.
Небесный свод, горящий
славой звездной,
Таинственно глядит из глубины.
И мы плывем, пылающею бездной
Со всех сторон окружены.