Неточные совпадения
Вот моя
академия, — говорил он, указывая на беседку, — вот и портик — это крыльцо, а дождь
идет —
в кабинете: наберется ко мне юности, облепят меня.
— Известно что… поздно было: какая
академия после чада петербургской жизни! — с досадой говорил Райский, ходя из угла
в угол, — у меня, видите, есть имение, есть родство, свет… Надо бы было все это отдать нищим, взять крест и
идти… как говорит один художник, мой приятель. Меня отняли от искусства, как дитя от груди… — Он вздохнул. — Но я ворочусь и дойду! — сказал он решительно. — Время не ушло, я еще не стар…
— Художником… После университета
в академию пойду…
В этих переменах именно и бросается
в глаза внутреннее единство, связующее их, от диссертации, написанной на школьную задачу безансонской
академии, до недавнего вышедшего carmen horrendum [ужасающей песни (лат.).] биржевого распутства, тот же порядок мыслей, развиваясь, видоизменяясь, отражая события,
идет и через «Противоречия» политической экономии, и через его «Исповедь», и через его «журнал».
— К воскресным школам! Нет, нам надо дело делать, а они частенько там… Нет, мы сами по себе. Вы только
идите со мною к Беку, чтоб не заподозрил, что это я один варганю. А со временем я вам дам за то кафедру судебной медицины
в моей
академии. Только нет, — продолжал он, махнув весело рукою, — вы неисправимы. Бегучий господин. Долго не посидите на одном месте. Провинция да идеализм загубили вас.
Потом пили за здоровье Николаева и за успех его на будущей службе
в генеральном штабе, пили
в таком духе, точно никогда и никто не сомневался, что ему действительно удастся наконец поступить
в академию. Потом, по предложению Шурочки, выпили довольно вяло за именинника Ромашова; пили за присутствующих дам и за всех присутствующих, и за всех вообще дам, и за
славу знамен родного полка, и за непобедимую русскую армию…
Профессора сулят ему блестящую будущность, предлагают остаться при
академии, но — нет — он
идет в строй.
Эти мысли, вызванные
в нем столкновением с Смоковниковым, вместе с неприятностями по гимназии, происшедшими от этого столкновения, — именно, выговор, замечание, полученное от начальства, — заставили его принять давно уже, со смерти жены, манившее его к себе решение: принять монашество и избрать ту самую карьеру, по которой
пошли некоторые из его товарищей по
академии, из которых один был уже архиереем, а другой архимандритом на вакансии епископа.
Работа
в газете
шла чередом. Я уже привык к ней и относился к печатным строчкам с гонорарной точки зрения. Во всяком случае, работа была интересная и очень полезная, потому что вводила
в круг новых знаний и новых людей. Своих товарищей-репортеров я видал очень редко, за исключением неизменного Фрея. «
Академия» попрежнему сходилась
в трактире Агапыча или
в портерной. Прихожу раз утром, незадолго до масленицы, с отчетом
в трактир.
Благодаря занятиям
в медицинской
академии я отлично знал, как систематически
пойдет весь процесс, пока из живого человека не получится cadaver. [труп (лат.).]
В последнее повстанье я
шел усмирять их, думал, что авось те канальи, которые
в наших корпусах и
в академиях учились, хоть те, хоть для гонора, для шика не ударят лицом
в грязь и попрактикуют наших молодых солдатиков, — как-нибудь соберутся нас поколотить.
Говорят, что
в ранней молодости он был очень набожен и готовил себя к духовной карьере и что, кончив
в 1863 году курс
в гимназии, он намеревался поступить
в духовную
академию, но будто бы его отец, доктор медицины и хирург, едко посмеялся над ним и заявил категорически, что не будет считать его своим сыном, если он
пойдет в попы.
— Ему рано, — отвечала она, — ваше сиятельство; и я хочу, чтоб он
в академию шел и профессором был.
Остальное
пошло так, как Ольга Федотовна хотела для счастья других: с течением многих лет ее Василий Николаич, которого она притравила, как Диана Актеона, окончил курс
академии,
пошел в монахи и был, к удовольствию сестры, архиереем, а Ольга Федотовна так и осталась Дианою, весталкою и бабушкиною горничной.
Мы прошли мимо
академии, потом по плотине и
пошли к небольшой дачке, стоявшей особняком среди молодого ельника.
В комнатке топилась печка, горела лампа, и
в окно виднелись три фигуры.
Я слышал об Истомине много хорошего и еще больше худого, но сам никогда не видал его. Известно мне было, что он существует, что он едва ли не один из самых замечательных молодых талантов
в академии, что он
идет в гору — и только. Знал я также, что Истомин состоит
в приятельских отношениях с Фридрихом Шульцем, а от Иды Ивановны слыхал, что Шульц вообще страстный охотник водить знакомство с знаменитостями и потому ухаживает за Истоминым.
Уже две недели, как я перестал ходить
в академию: сижу дома и пишу. Работа совершенно измучила меня, хотя
идет успешно. Следовало бы сказать не хотя, а тем более, что
идет успешно. Чем ближе она подвигается к концу, тем все страшнее и страшнее кажется мне то, что я написал. И кажется мне еще, что это — моя последняя картина.
Путеводитель мой останавливается у забора какого-то сада за духовной
академией, я торопливо догоняю его. Молча перелезаем через забор,
идем густо заросшим садом, задевая ветви деревьев, крупные капли воды падают на нас. Остановясь у стены дома, тихо стучим
в ставень наглухо закрытого окна, — окно открывает кто-то бородатый, за ним я вижу тьму и не слышу ни звука.
Он захотел познакомить меня с Николаем Михайловичем Шатровым, который был тогда
в славе — и
в светском обществе и
в кругу московских литераторов — за стихотворение свое «Мысли россиянина при гробе Екатерины Великой», [Впоследствии оно называлось иначе, а именно: «Праху Екатерины Второй»; под сим заглавием напечатано оно
в третьей части «Стихотворений Н. Шатрова», изданных
в пользу его от Российской
академии.]
в котором точно очень много было сильных стихов: они казались смелыми и удобоприлагались к современной эпохе.
Академия Художеств существовала
в России едва ли не одним именем; Екатерина даровала ей истинное бытие, законы и права, взяв ее под личное Свое покровительство,
в совершенной независимости от всех других властей; основала при ней воспитательное училище, ободряла таланты юных художников;
посылала их
в отчизну Искусства, вникать
в красоты его среди величественных остатков древности, там, где самый воздух вливает, кажется,
в грудь чувство изящного, ибо оно есть чувство народное; где Рафаэль, ученик древних, превзошел своих учителей, и где Микель Анджело один сравнялся с ними во всех Искусствах.
Нужно заметить, что случаи эти относились к героическому прошлому
академии, но
слава этих подвигов жила еще на Выселках и, передаваясь из уст
в уста, покрывала и последующие поколения студентов некоторым ореолом.
— Ну да, ну да, забраковали, если уж тебе так хочется знать. Неужели сама не видишь? Все к черту
пошло!.. Всю эту дрянь, — и он злобно ткнул ногой портфель с чертежами, — всю эту дрянь хоть
в печку выбрасывай теперь! Вот тебе и
академия! Через месяц опять
в полк, да еще с позором, с треском. И это из-за какого-то поганого пятна… О, черт!
Заметив
в маленьком Веденееве способности, начальник губернии безо всяких обиняков объявил его отцу, что не утвердит за ним каких-то выгодных подрядов, ежели не
пошлет он сына учиться
в академию.
Полагают, что «Сеничкин яд», которым опоены многие души
в России, изобретен и выработан
в шестидесятых годах
в химической лаборатории военно-медицинской
академии лекарским сыном Базаровым. Здесь же этот яд будто разлит и разослан прямо во все мужские и женские училища, причем наибольшие его дозы попали и
в духовные семинарии. Таким образом будто и
пошла отрава самым вредным из ядов — «Сеничкиным ядом».
В Европе нам оказали непочтительность: мы увидели надобность взять
в руки оружие. Сценой действия сделался наш Крым. Регулярные полки и ратники ополчения тащились на ногах через Киев, где их встречал поэт из птенцов Киевской духовной
академии Аскоченский и командовал: «На молитву здесь, друзья! Киев перед вами!» А к другим он оборачивался и грозил: «Не хвались,
иду на рать, а идучи с…». [15 сентября 1893 года этот стих полностью воспроизведен
в весьма известной русской газете. (Прим. Лескова.).]
В ней собрана была вся ученость его, подпертая столбами красноречия и любовию его к
славе Петра I — любовию, зажженною взглядом на него великого монарха под Нейгаузеном, питаемою русскими переводами, которые намеревался посвятить ему, и надеждою основать
в Москве первую знаменитую
академию, scholam illustrem.
Уверяю вас, это так: задорный человек — он и храпит задорно, точно он и во сне сердится; а товарищ у меня по
академии весельчак и франт был — так тот и храпел как-то франтовски: этак весело как-то, с присвистом, точно
в своем городе
в собор
идет новый сюртук обновлять.
Этим все дело и исправили, — и
пошел хороший мальчик Савка отлично учиться — окончил училище, окончил семинарию и был назначен
в академию, но неожиданно для всех отказался и объявил желание быть простым священником, и то непременно
в сельском приходе.
Один мой товарищ по университету — он
пошел потом
в военно-юридическую
академию, некто Скворцов, Александр Петрович, — заболел, будучи на втором курсе, и даже несерьезно заболел, но так испугался, что вылил на себя бутылку керосину и зажег.