Неточные совпадения
— Да вот комара
за семь верст
ловили, — начали было головотяпы, и вдруг им сделалось так смешно, так смешно… Посмотрели они друг на дружку и прыснули.
Началось с того, что Волгу толокном замесили, потом теленка на баню тащили, потом в кошеле кашу варили, потом козла в соложеном тесте [Соложёное тесто — сладковатое тесто из солода (солод — слад), то есть из проросшей ржи (употребляется в пивоварении).] утопили, потом свинью
за бобра купили да собаку
за волка убили, потом лапти растеряли да по дворам искали: было лаптей шесть, а сыскали семь; потом рака с колокольным звоном встречали, потом щуку с яиц согнали, потом комара
за восемь верст
ловить ходили, а комар у пошехонца на носу сидел, потом батьку на кобеля променяли, потом блинами острог конопатили, потом блоху на цепь приковали, потом беса в солдаты отдавали, потом небо кольями подпирали, наконец утомились и стали ждать, что из этого выйдет.
Тяга была прекрасная. Степан Аркадьич убил еще две штуки и Левин двух, из которых одного не нашел. Стало темнеть. Ясная, серебряная Венера низко на западе уже сияла из-за березок своим нежным блеском, и высоко на востоке уже переливался своими красными огнями мрачный Арктурус. Над головой у себя Левин
ловил и терял звезды Медведицы. Вальдшнепы уже перестали летать; но Левин решил подождать еще, пока видная ему ниже сучка березы Венера перейдет выше его и когда ясны будут везде звезды Медведицы.
Два мальчика в тени ракиты
ловили удочками рыбу. Один, старший, только что закинул удочку и старательно выводил поплавок из-за куста, весь поглощенный этим делом; другой, помоложе, лежал на траве, облокотив спутанную белокурую голову на руки, и смотрел задумчивыми голубыми глазами на воду. О чем он думал?
Француз спал или притворялся, что спит, прислонив голову к спинке кресла, и потною рукой, лежавшею на колене, делал слабые движения, как будто
ловя что-то. Алексей Александрович встал, хотел осторожно, но, зацепив
за стол, подошел и положил свою руку в руку Француза. Степан Аркадьич встал тоже и, широко отворяя глава, желая разбудить себя, если он спит, смотрел то на того, то на другого. Всё это было наяву. Степан Аркадьич чувствовал, что у него в голове становится всё более и более нехорошо.
Она звучно втянула и выпустила воздух из напряженных ноздрей, вздрогнув, прижала острое ухо и вытянула крепкую черную губу ко Вронскому, как бы желая
поймать его
за рукав.
И так как расщепившиеся концы были уже все отломаны, Левин зацепился пальцами
за толстые концы, разодрал палку и старательно
поймал падавший конец.
— Плохое дело в чужом пиру похмелье, — сказал я Григорию Александровичу,
поймав его
за руку, — не лучше ли нам поскорей убраться?
— Вот на этом поле, — сказал Ноздрев, указывая пальцем на поле, — русаков такая гибель, что земли не видно; я сам своими руками
поймал одного
за задние ноги.
Он получил чин и повышение и вслед
за тем представил проект
изловить всех контрабандистов, прося только средств исполнить его самому.
Но я плоды моих мечтаний
И гармонических затей
Читаю только старой няне,
Подруге юности моей,
Да после скучного обеда
Ко мне забредшего соседа,
Поймав нежданно
за полу,
Душу трагедией в углу,
Или (но это кроме шуток),
Тоской и рифмами томим,
Бродя над озером моим,
Пугаю стадо диких уток:
Вняв пенью сладкозвучных строф,
Они слетают с берегов.
Нет, поминутно видеть вас,
Повсюду следовать
за вами,
Улыбку уст, движенье глаз
Ловить влюбленными глазами,
Внимать вам долго, понимать
Душой все ваше совершенство,
Пред вами в муках замирать,
Бледнеть и гаснуть… вот блаженство!
Да, может быть, боязни тайной,
Чтоб муж иль свет не угадал
Проказы, слабости случайной…
Всего, что мой Онегин знал…
Надежды нет! Он уезжает,
Свое безумство проклинает —
И, в нем глубоко погружен,
От света вновь отрекся он.
И в молчаливом кабинете
Ему припомнилась пора,
Когда жестокая хандра
За ним гналася в шумном свете,
Поймала,
за ворот взяла
И в темный угол заперла.
После обеда я в самом веселом расположении духа, припрыгивая, отправился в залу, как вдруг из-за двери выскочила Наталья Савишна с скатертью в руке,
поймала меня и, несмотря на отчаянное сопротивление с моей стороны, начала тереть меня мокрым по лицу, приговаривая: «Не пачкай скатертей, не пачкай скатертей!» Меня так это обидело, что я разревелся от злости.
Весь день на крейсере царило некое полупраздничное остолбенение; настроение было неслужебное, сбитое — под знаком любви, о которой говорили везде — от салона до машинного трюма; а часовой минного отделения спросил проходящего матроса: «Том, как ты женился?» — «Я
поймал ее
за юбку, когда она хотела выскочить от меня в окно», — сказал Том и гордо закрутил ус.
Он бросился
ловить ее; но мышь не сбегала с постели, а мелькала зигзагами во все стороны, скользила из-под его пальцев, перебегала по руке и вдруг юркнула под подушку; он сбросил подушку, но в одно мгновение почувствовал, как что-то вскочило ему
за пазуху, шоркает по телу, и уже
за спиной, под рубашкой.
Там, слышно, бывший студент на большой дороге почту разбил; там передовые, по общественному своему положению, люди фальшивые бумажки делают; там, в Москве,
ловят целую компанию подделывателей билетов последнего займа с лотереей, — и в главных участниках один лектор всемирной истории; там убивают нашего секретаря
за границей, по причине денежной и загадочной…
Большой собравшися гурьбой,
Медведя звери
изловили;
На чистом поле задавили —
И делят меж собой,
Кто что́ себе достанет.
А Заяц
за ушко медвежье тут же тянет.
«Ба, ты, косой»,
Кричат ему: «пожаловал отколе?
Тебя никто на
ловле не видал». —
«Вот, братцы!» Заяц отвечал:
«Да из лесу-то кто ж, — всё я его пугал
И к вам поставил прямо в поле
Сердечного дружка?»
Такое хвастовство хоть слишком было явно,
Но показалось так забавно,
Что Зайцу дан клочок медвежьего ушка.
Шалун какой-то тень свою хотел
поймать:
Он к ней, она вперёд; он шагу прибавлять,
Она туда ж; он, наконец, бежать:
Но чем он прытче, тем и тень скорей бежала,
Всё не даваясь, будто клад.
Вот мой чудак пустился вдруг назад;
Оглянется: а тень
за ним уж гнаться стала.
Одинцова скорыми шагами дошла до своего кабинета. Базаров проворно следовал
за нею, не поднимая глаз и только
ловя слухом тонкий свист и шелест скользившего перед ним шелкового платья. Одинцова опустилась на то же самое кресло, на котором сидела накануне, и Базаров занял вчерашнее свое место.
Самгин следил, как соблазнительно изгибается в руках офицера с черной повязкой на правой щеке тонкое тело высокой женщины с обнаженной до пояса спиной, смотрел и привычно
ловил клочки мудрости человеческой. Он давно уже решил, что мудрость, схваченная непосредственно у истока ее, из уст людей, — правдивее, искренней той, которую предлагают книги и газеты. Он имел право думать, что особенно искренна мудрость пьяных, а
за последнее время ему казалось, что все люди нетрезвы.
Не всегда легко было отвечать на ее вопросы. Клим чувствовал, что
за ними скрыто желание
поймать его на противоречиях и еще что-то, тоже спрятанное в глубине темных зрачков, в цепком изучающем взгляде.
— То есть не по поручению, а по случаю пришлось мне
поймать на деле одного полотера, он замечательно приспособился воровать мелкие вещи, — кольца, серьги, броши и вообще. И вот, знаете, наблюдаю
за ним. Натирает он в богатом доме паркет. В будуаре-с. Мальчишку-помощника выслал, живенько открыл отмычкой ящик в трюмо, взял что следовало и погрузил в мастику. Прелестно. А затем-с…
Веселая беседа
за дверью мешала Самгину слушать Кутузова, но он все-таки
ловил куски его речи.
— Прислала мне Тося парня, студент одесского университета, юрист, исключен с третьего курса
за невзнос платы. Работал в порту грузчиком, купорил бутылки на пивном заводе, рыбу
ловил под Очаковом. Умница, весельчак. Я его секретарем своим сделал.
Но уже несколько раз у него мелькала мысль, что, если эту женщину
поймают, она может, со страха или со зла, выдать свое нелепое подозрение
за факт и оклеветать его.
— В Дьяконе есть что-то смешное. А у другого — кривой нос, и, конечно, это записано в его паспорте, — особая примета. Сыщики
поймают его
за нос.
Находя, что все это скучно, Самгин прошел в буфет; там,
за длинным столом, нагруженным массой бутербродов и бутылок, действовали две дамы — пышная, густобровая испанка и толстощекая дама в сарафане, в кокошнике и в пенсне, переносье у нее было широкое, неудобно для пенсне; оно падало, и дама, сердито
ловя его, внушала лысому лакею...
Девицы
за столом очень шумели, но Сомова все-таки
поймала слова Инокова...
Он мешал Самгину слушать интересную беседу
за его спиной, человек в поддевке говорил внятно, но гнусавенький ручеек его слов все время исчезал в непрерывном вихре шума. Однако, напрягая слух, можно было
поймать кое-какие фразы.
— Куда едете? В какой должности? — пугливо спрашивал он; печник
поймал его
за плечо и отшвырнул прочь, как мальчишку, а когда мужичок растянулся на земле, сказал ему...
— На рассвете будем
ловить сома!
За тринадцать рублей сторговался.
Запевала в красной рубахе ловко и высоко подплюнул папиросу,
поймал ее на ладонь и пошел прочь, вслед чернобородому,
за ними гуськом двинулись все остальные, кто-то сказал с сожалением...
«Черт знает какая тоска», — почти вслух подумал Самгин, раскачивая на пальце очки и
ловя стеклами отблески огня лампады, горевшей в притворе паперти
за спиною его.
В доме стояла монастырская тишина, изредка
за дверью позванивали шпоры, доносились ворчливые голоса, и только один раз ухо Самгина
поймало укоризненную фразу...
Седобородый жандарм, вынимая из шкафа книги, встряхивал их, держа вверх корешками, и следил, как молодой товарищ его, разрыв постель, заглядывает под кровать, в ночной столик. У двери, мечтательно покуривая, прижался околоточный надзиратель, он пускал дым
за дверь, где неподвижно стояли двое штатских и откуда притекал запах йодоформа. Самгин
поймал взгляд молодого жандарма и шепнул ему...
Поставив стакан на стол, она легко ладонью толкнула Самгина в лоб; горячая ладонь приятно обожгла кожу лба, Самгин
поймал руку и, впервые
за все время знакомства, поцеловал ее.
Далее оказывалось, что Флеров
ловил в бесконечной реке
за Уральским хребтом невероятных рыб.
В конце концов Самгину казалось, что он прекрасно понимает всех и все, кроме себя самого. И уже нередко он
ловил себя на том, что наблюдает
за собой как
за человеком, мало знакомым ему и опасным для него.
— Когда же я задремал? — оправдывался Обломов, принимая Андрюшу в объятия. — Разве я не слыхал, как он ручонками карабкался ко мне? Я все слышу! Ах, шалун этакой:
за нос
поймал! Вот я тебя! Вот постой, постой! — говорил он, нежа и лаская ребенка. Потом спустил его на пол и вздохнул на всю комнату.
— Тебя бы, может, ухватил и его барин, — отвечал ему кучер, указывая на Захара, — вишь, у те войлок какой на голове! А
за что он ухватит Захара-то Трофимыча? Голова-то словно тыква… Разве вот
за эти две бороды-то, что на скулах-то,
поймает: ну, там есть
за что!..
— Ну, коли еще ругает, так это славный барин! — флегматически говорил все тот же лакей. — Другой хуже, как не ругается: глядит, глядит, да вдруг тебя
за волосы
поймает, а ты еще не смекнул,
за что!
Он встрепенулся, и чашка полетела на пол,
за ней сахарница. Он стал
ловить вещи на воздухе и качал подносом, другие летели. Он успел удержать на подносе только ложечку.
Даже Захар, который, в откровенных беседах, на сходках у ворот или в лавочке, делал разную характеристику всех гостей, посещавших барина его, всегда затруднялся, когда очередь доходила до этого… положим хоть, Алексеева. Он долго думал, долго
ловил какую-нибудь угловатую черту,
за которую можно было бы уцепиться, в наружности, в манерах или в характере этого лица, наконец, махнув рукой, выражался так: «А у этого ни кожи, ни рожи, ни ведения!»
Он был как будто один в целом мире; он на цыпочках убегал от няни, осматривал всех, кто где спит; остановится и осмотрит пристально, как кто очнется, плюнет и промычит что-то во сне; потом с замирающим сердцем взбегал на галерею, обегал по скрипучим доскам кругом, лазил на голубятню, забирался в глушь сада, слушал, как жужжит жук, и далеко следил глазами его полет в воздухе; прислушивался, как кто-то все стрекочет в траве, искал и
ловил нарушителей этой тишины;
поймает стрекозу, оторвет ей крылья и смотрит, что из нее будет, или проткнет сквозь нее соломинку и следит, как она летает с этим прибавлением; с наслаждением, боясь дохнуть, наблюдает
за пауком, как он сосет кровь пойманной мухи, как бедная жертва бьется и жужжит у него в лапах.
Зарделась кровию трава —
И, сердцем радуясь во злобе,
Палач
за чуб
поймал их обе
И напряженною рукой
Потряс их обе над толпой.
— Вот, я же тебя, я же тебя — на, на, на! — говорила бабушка, встав с места и
поймав Викентьева
за ухо. — А еще жених — болтает вздор какой!
Соловей лил свои трели. Марфеньку обняло обаяние теплой ночи. Мгла, легкий шелест листьев и щелканье соловья наводили на нее дрожь. Она оцепенела в молчании и по временам от страха
ловила руку Викентьева. А когда он сам брал ее
за руку, она ее отдергивала.
Марфенька надулась, а Викентьев постоял минуты две в недоумении, почесывая то затылок, то брови, потом вместо того, чтоб погладить волосы, как делают другие, поерошил их, расстегнул и застегнул пуговицу у жилета, вскинул легонько фуражку вверх и,
поймав ее, выпрыгнул из комнаты, сказавши: «Я
за нотами и
за книгой — сейчас прибегу…» — и исчез.
— Не в мазанье дело, Семен Семеныч! — возразил Райский. — Сами же вы сказали, что в глазах, в лице есть правда; и я чувствую, что
поймал тайну. Что ж
за дело до волос, до рук!..