Неточные совпадения
Тут тоже в тазы
звонили и дары дарили, но время пошло поживее, потому что допрашивали пастуха, и в него, грешным делом,
из малой пушечки стреляли. Вечером опять зажгли плошку и начадили так, что у всех разболелись головы.
На другой день, в 8 часов утра, Анна вышла одна
из извозчичьей кареты и
позвонила у большого подъезда своего бывшего дома.
Он стоял, смотрел и не верил глазам своим: дверь, наружная дверь,
из прихожей на лестницу, та самая, в которую он давеча
звонил и вошел, стояла отпертая, даже на целую ладонь приотворенная: ни замка, ни запора, все время, во все это время! Старуха не заперла за ним, может быть,
из осторожности. Но боже! Ведь видел же он потом Лизавету! И как мог, как мог он не догадаться, что ведь вошла же она откуда-нибудь! Не сквозь стену же.
Когда он закуривал новую папиросу, бумажки в кармане пиджака напомнили о себе сухим хрустом. Самгин оглянулся — все вокруг было неряшливо, неприятно, пропитано душными запахами. Пришли двое коридорных и горничная, он сказал им, что идет к доктору, в 32-й, и, если
позвонят из больницы, сказали бы ему.
Когда Самгин проснулся, разбуженный железным громом, поручика уже не было в комнате. Гремела артиллерия, проезжая рысью по булыжнику мостовой, с громом железа как будто спорил звон колоколов, настолько мощный, что казалось — он волнует воздух даже в комнате. За кофе следователь объяснил, что в городе назначен смотр артиллерии, прибывшей
из Петрограда, а
звонят, потому что — воскресенье, церкви зовут к поздней обедне.
Но все-таки он
позвонил;
из пожарной части ему сказали кратко и сердито...
Гневные мысли возбуждали в нем странную бодрость, и бодрость удивляла его. Думать мешали выстрелы, боль в плече и боку, хотелось есть. Он
позвонил Насте несколько раз, прежде чем она сердито крикнула
из столовой...
— Просто — до ужаса… А говорят про него, что это — один
из крупных большевиков… Вроде полковника у них. Муж сейчас приедет, — его ждут, я
звонила ему, — сказала она ровным, бесцветным голосом, посмотрев на дверь в приемную мужа и, видимо, размышляя: закрыть дверь или не надо? Небольшого роста, но очень стройная, она казалась высокой, в красивом лице ее было что-то детски неопределенное, синеватые глаза смотрели вопросительно.
Однажды, поздно вечером, он
позвонил к Дронову. Дверь приоткрылась не так быстро, как всегда, и цепь, мешавшая вполне открыть ее, не была снята, а
из щели раздался сердитый вопрос Таисьи...
Он
позвонил Егора и едва с его помощью кое-как оделся, надевая сюртук прежде жилета, забывая галстук. Он спросил, что делается дома, и, узнав, что все уехали к обедне, кроме Веры, которая больна, оцепенел, изменился в лице и бросился вон
из комнаты к старому дому.
Путь, как известно
из прежнего, тут не длинный. Я извозчика не взял, а пробежал всю дорогу не останавливаясь. В уме моем было смутно и даже тоже почти что-то восторженное. Я понимал, что совершилось нечто радикальное. Опьянение же совершенно исчезло во мне, до последней капли, а вместе с ним и все неблагородные мысли, когда я
позвонил к Татьяне Павловне.
Когда составили определение, Кирсанов
позвонил слугу и попросил его позвать Полозова в зал консилиума. Полозов вошел. Важнейший
из мудрецов, приличным грустно — торжественным языком и величественно — мрачным голосом объявил ему постановление консилиума.
Она
позвонила, девка вошла и на вопросы ее отвечала, что Кирила Петрович вечером ездил в Арбатово и возвратился поздно, что он дал строгое приказание не выпускать ее
из ее комнаты и смотреть за тем, чтоб никто с нею не говорил, что, впрочем, не видно никаких особенных приготовлений к свадьбе, кроме того, что велено было попу не отлучаться
из деревни ни под каким предлогом.
Когда я подписал, Шубинский
позвонил и велел позвать священника. Священник взошел и подписал под моей подписью, что все показания мною сделаны были добровольно и без всякого насилия. Само собою разумеется, что он не был при допросах и что даже не спросил меня
из приличия, как и что было (а это опять мой добросовестный за воротами!).
Пушку,
из которой стрелять нельзя, и колокол, который свалился прежде, чем
звонил.
В один прекрасный день на двери появилась вывеска, гласившая, что Сухаревских маклаков и антикваров
из переулков (были названы два переулка) просят «не трудиться
звонить».
Выйдя от Луковникова, Галактион решительно не знал, куда ему идти. Раньше он предполагал завернуть к тестю, чтобы повидать детей, но сейчас он не мог этого сделать. В нем все точно повернулось. Наконец, ему просто было совестно. Идти на квартиру ему тоже не хотелось. Он без цели шел
из улицы в улицу, пока не остановился перед ссудною кассой Замараева. Начинало уже темнеть, и кое-где в окнах мелькали огни. Галактион
позвонил, но ему отворили не сразу. За дверью слышалось какое-то предупреждающее шушуканье.
Перешли чрез площадку первого этажа и
позвонили у двери, противоположной той,
из которой они вышли.
Час спустя он уже был в Петербурге, а в десятом часу
звонил к Рогожину. Он вошел с парадного входа, и ему долго не отворяли. Наконец, отворилась дверь
из квартиры старушки Рогожиной, и показалась старенькая, благообразная служанка.
Трапезник Павел, худой черноволосый туляк, завидев выезжавший
из господского дома экипаж, ударил во вся, — он
звонил отлично, с замиравшими переходами, когда колокола чуть гудели, и громкими трелями, от которых дрожала, как живая, вся деревянная колокольня.
В один
из дней, следовавших за этим разговором Лизы с Розановым, последний
позвонил у подъезда очень парадного дома на невской набережной Васильевского острова.
На дворе был холод,
звонили к заутреням, и
из переулочков выныривали темные личности, направлявшиеся с промышленным ночью товарцем к Сухаревой, Лубянке и Смоленскому рынку.
Полковник Брем жил в глубине двора, обнесенного высокой зеленой решеткой. На калитке была краткая надпись: «Без звонка не входить. Собаки!!» Ромашов
позвонил.
Из калитки вышел вихрастый, ленивый, заспанный денщик.
И с этим, что вижу, послышались мне и гогот, и ржанье, и дикий смех, а потом вдруг вихорь… взмело песок тучею, и нет ничего, только где-то тонко колокол тихо
звонит, и весь как алою зарею облитый большой белый монастырь по вершине показывается, а по стенам крылатые ангелы с золотыми копьями ходят, а вокруг море, и как который ангел по щиту копьем ударит, так сейчас вокруг всего монастыря море всколышется и заплещет, а
из бездны страшные голоса вопиют: «Свят!»
Сложив и запечатав эту записку, Санин хотел было
позвонить кельнера и послать ее с ним… «Нет! этак неловко… Через Эмиля? Но отправиться в магазин, отыскивать его там между другими комми — неловко тоже. Притом уже ночь на дворе — и он, пожалуй, уже ушел
из магазина». Размышляя таким образом, Санин, однако, надел шляпу и вышел на улицу; повернул за угол, за другой — и, к неописанной своей радости, увидал перед собою Эмиля. С сумкой под мышкой, со свертком бумаги в руке, молодой энтузиаст спешил домой.
Полозов привел Санина в одну
из лучших гостиниц Франкфурта, в которой занимал уже, конечно, лучший номер. На столах и стульях громоздились картоны, ящики, свертки… «Все, брат, покупки для Марьи Николаевны!» (так звали жену Ипполита Сидорыча). Полозов опустился в кресло, простонал: «Эка жара!» — и развязал галстух. Потом
позвонил обер-кельнера и тщательно заказал ему обильнейший завтрак. «А в час чтобы карета была готова! Слышите, ровно в час!»
Я, кажется, был одним
из немногих, который входил к нему без доклада даже в то время, когда он пишет свой фельетон с короткими строчками и бесчисленными точками. Видя, что В.М. Дорошевич занят, я молча ложился на диван или читал газеты. Напишет он страницу, прочтет мне,
позвонит и посылает в набор. У нас была безоблачная дружба, но раз он на меня жестоко обозлился, хотя ненадолго.
— Вы ошиблись и выказали глупость и своеволие. А убийство — дело Федьки, и действовал он один,
из грабежа. Вы слышали, что
звонят, и поверили. Вы струсили. Ставрогин не так глуп, а доказательство — он уехал в двенадцать часов дня, после свидания с вице-губернатором; если бы что-нибудь было, его бы не выпустили в Петербург среди бела дня.
Небольшие города Германии, которые попадались им на дороге и в которых они иногда для отдыха Егора Егорыча останавливались, тоже нравились Сусанне Николаевне, и одно в этом случае удивляло ее, что она очень мало слышала в этих городках, сравнительно с нашими, колокольного звона, тогда как, прослушав
из уст Егора Егорыча еще в самые первые дни их брака его собственный перевод шиллеровского «Колокола», ожидала, что в Германии только и делают, что
звонят.
Спор завязался нешуточный; мы до того разгорячились, что подняли гвалт, а за гвалтом и не слыхали, как кто-то
позвонил и вошел в переднюю. Каково же было наше восхищение, когда перед нами, словно из-под земли, выросли… Прудентов и Молодкин!
— Не вдруг, девушки! Мне с самого утра грустно. Как начали к заутрене
звонить да увидела я
из светлицы, как народ божий весело спешит в церковь, так, девушки, мне стало тяжело… и теперь еще сердце надрывается… а тут еще день выпал такой светлый, такой солнечный, да еще все эти уборы, что вы на меня надели… скиньте с меня запястья, девушки, скиньте кокошник, заплетите мне косу по-вашему, по-девичьи!
Больше трех раз кряду нельзя ставить деньги на кон, — я стал бить чужие ставки и выиграл еще копейки четыре да кучу бабок. Но когда снова дошла очередь до меня, я поставил трижды и проиграл все деньги, как раз вовремя: обедня кончилась,
звонили колокола, народ выходил
из церкви.
А дело с Анной шло все хуже и хуже… Через два года после начала этого рассказа два человека сошли с воздушного поезда на углу 4 avenue и пошли по одной
из перпендикулярных улиц, разыскивая дом № 1235. Один
из них был высокий блондин с бородой и голубыми глазами, другой — брюнет, небольшой, но очень юркий, с бритым подбородком и франтовски подвитыми усами. Последний вбежал на лестницу и хотел
позвонить, но высокий товарищ остановил его.
Поехали, окутавшись облаком пыли, гремя,
звоня и вскрикивая; над возком развевался белый вуаль и мелькала рука Евгении, а
из окна отвечала казначейша, махая платком.
Когда въехал он в крепость, начали
звонить в колокола; народ снял шапки, и когда самозванец стал сходить с лошади, при помощи двух
из его казаков, подхвативших его под руки, тогда все пали ниц.
Через час он
позвонил; а на другой день, чем свет, по плотине возле мельницы простучала дорожная коляска, и четверка сильных лошадей дружно подымала ее в гору; мельники, вышедшие посмотреть, спрашивали: «Куда это наш барин?» — «Да, говорят, в Питер», — отвечал один
из них.
Литвинов снова вытащил свой чемодан
из угла, снова уложил, не торопясь и даже с какою-то тупою заботливостью, все свои вещи,
позвонил кельнера, расплатился и отправил к Ирине записку на русском языке следующего содержания...
У нее оставались еще сомнения. Чтобы окончательно рассеять их, я приказал извозчику ехать по Сергиевской; остановивши его у подъезда Пекарского, я вылез
из пролетки и
позвонил. Когда вышел швейцар, я громко, чтобы могла слышать Зинаида Федоровна, спросил, дома ли Георгий Иваныч.
В эту ночь у меня сильно болел бок, и я до самого утра не мог согреться и уснуть. Мне слышно было, как Орлов прошел
из спальни к себе в кабинет. Просидев там около часа, он
позвонил. От боли и утомления я забыл о всех порядках и приличиях в свете и отправился в кабинет в одном нижнем белье и босой. Орлов в халате и в шапочке стоял в дверях и ждал меня.
В полночь, когда в верхнем этаже над нами, встречая Новый год, задвигали стульями и прокричали «ура», Зинаида Федоровна
позвонила мне
из комнаты, что рядом с кабинетом. Она, вялая от долгого лежанья, сидела за столом и писала что-то на клочке бумаги.
Но стоило ей только уйти
из дому, как я все извинял, все объяснял и ждал, когда
позвонит мне снизу швейцар.
— Ах, кстати: я, не помню, где-то читал, — продолжал барон, прищуривая глаза свои, — что в Москве есть царь-пушка,
из которой никогда не стреляли, царь-колокол, в который никогда не
звонили, и кто-то еще, какой-то государственный человек, никогда нигде не служивший.
Купавина и Анфуса уходят. Мурзавецкая вынимает деньги
из книги и считает: часть кладет в книгу, а остальные себе в карман. Садится в кресло и
звонит. Входят Павлин и Глафира.
Из кабинета выходит Васильков, с портфелем и с газетами, быстро пробегает их глазами, потом
звонит. Входит Василий.
— Вот что, голубчик Потапов. Сходите, пожалуйста, на нашу дачу… где Урманов, и передайте ему записку. Потом придете к нам.
Звонить не надо. Дверь
из садика будет открыта.
Бегушев еще
из окна увидел, что Домна Осиповна подъезжает к крыльцу на дрянном извозчике, но быстро, и когда она
позвонила, он крикнул стоявшему перед ним с бутылкою красного вина молодому лакею...
Тут Персиков немного обмяк, потому что лицо, достаточно известное,
звонило из Кремля, долго и сочувственно расспрашивало Персикова о его работе и изъявило желание навестить лабораторию.
Того же числа вечером, вернувшись к себе на Пречистенку, зоолог получил от экономки Марьи Степановны семнадцать записок с номерами телефонов, кои
звонили к нему во время его отсутствия, и словесное заявление Марьи Степановны, что она замучилась. Профессор хотел разодрать записки, но остановился, потому что против одного
из номеров увидал приписку: «Народный комиссар здравоохранения».
Последним узнал о всем случившемся игумен Моисей и возревновал, яко скимен. Досталось больше всех келарю Пафнутию, которому в послушание пришлось
звонить на колокольне, где недавно
звонил усторожский воевода. Не успел утишиться игумен, как приехала
из Усторожья воеводша Дарья Никитична и горько плакалась на свою злую беду.
Звонили ко всенощной, и протяжный дрожащий вой колокола раздавался в окрестности; солнце было низко, и одна половина стены ярко озарялась розовым блеском заката; народ
из соседних деревень, в нарядных одеждах, толпился у святых врат, и Вадим издали узнал длинные дроги Палицына, покрытые узорчатым ковром.