Неточные совпадения
— Страсть — это постоянный
хмель, без грубой тяжести опьянения, — продолжал он, — это вечные цветы
под ногами.
Чертопханов зажал себе уши обеими руками и побежал. Колени подгибались
под ним. И
хмель, и злоба, и тупая самоуверенность — все вылетело разом. Осталось одно чувство стыда и безобразия — да сознание, сознание несомненное, что на этот раз он и с собой покончил.
Казалось, в нем созревало какое-то решение, которое его самого смущало, но к которому он постепенно привыкал; одна и та же мысль неотступно и безостановочно надвигалась все ближе и ближе, один и тот же образ рисовался все яснее и яснее впереди, а в сердце,
под раскаляющим напором тяжелого
хмеля, раздражение злобы уже сменялось чувством зверства, и зловещая усмешка появлялась на губах…
Между старыми яблонями и разросшимися кустами крыжовника пестрели круглые бледно-зеленые кочаны капусты;
хмель винтами обвивал высокие тычинки; тесно торчали на грядах бурые прутья, перепутанные засохшим горохом; большие плоские тыквы словно валялись на земле; огурцы желтели из-под запыленных угловатых листьев; вдоль плетня качалась высокая крапива; в двух или трех местах кучами росли: татарская жимолость, бузина, шиповник — остатки прежних «клумб».
Стали гости расходиться, но мало побрело восвояси: много осталось ночевать у есаула на широком дворе; а еще больше козачества заснуло само, непрошеное,
под лавками, на полу, возле коня, близ хлева; где пошатнулась с
хмеля козацкая голова, там и лежит и храпит на весь Киев.
Поданная водка быстро оживила всю компанию, а Селезнев
захмелел быстрее всех. В общей зале давно уже была «поставлена машина», и
под звуки этой трактирной музыки старик блаженно улыбался, причмокивал, в такт раскачивал ногой и повторял...
Кругом ложи в расщелинах стен среди дикого винограда и
хмеля, перед ними столики
под шелковыми, выписанными из Китая, зонтиками…
Мороз пробежал по всем суставчикам приемыша, и
хмель, начинавший уже шуметь в голове его, мгновенно пропал. Он круто повернул к двери и шмыгнул на улицу. Захар, больше владевший собою, подошел к Герасиму, успевшему уже сменить батрака за прилавком, потом прошелся раза два по кабаку, как бы ни в чем не бывало, и, подобрав штофы
под мышки, тихо отворил дверь кабака. Очутившись на крыльце, он пустился со всех ног догонять товарища.
Лес не так высок, но колючие кусты,
хмель и другие растения переплетают неразрывною сеткою корни дерев, так что за 3 сажени нельзя почти различить стоящего человека; иногда встречаются глубокие ямы, гнезда бурею вырванных дерев, коих гнилые колоды, обросшие зеленью и плющем, с своими обнаженными сучьями, как крепостные рогатки, преграждают путь;
под ними, выкопав себе широкое логовище, лежит зимой косматый медведь и сосет неистощимую лапу; дремучие ели как черный полог наклоняются над ним и убаюкивают его своим непонятным шепотом.
И
под соломенною, и
под очеретяною, даже
под деревянною крышею; направо улица, налево улица, везде прекрасный плетень; по нем вьется
хмель, на нем висят горшки, из-за него подсолнечник выказывает свою солнцеобразную голову, краснеет мак, мелькают толстые тыквы…
Пол везде был сильно попорчен, даже было выбито несколько ям; небольшие окна, с только что вставленными новыми рамами, были отворены настежь, на подоконниках стояли горшки цветов, плющ маскировал почерневшие косяки, а снаружи, по натянутым веревочкам, зеленой стеной подымался молодой
хмель, забираясь отдельными корнями
под самую крышу.
Делать ей, видно, было совершенно нечего: выйдет она вся в белом или в палевом неглиже, сядет на широких плитах края веранды
под зеленым
хмелем, — в черных волосах тюльпан или махровый мак, и гляди на нее хоть целый день.
Долго ль окаянному человека во
хмелю аль в руготне
под руку толконуть…
Микешка, у которого вчерашний
хмель еще не вышел из головы, стал сбивчиво объяснять сторожу что-то, путая, о заводе, о погибшем
под машинным колесом Порфирии Прохорове и вскользь упомянул о Дуняше, пугливо прижавшейся к его руке.
Да, все это хорошо. Но если у человека уже нет неведения, если он пришел в себя от
хмеля жизни, если отрезвевший взгляд его остро и ясно различает ужасы, наседающие на человека, и бездны, разверзающиеся
под ногами? Конечно, можно тогда сказать, как Заратустра: «Ваша любовь к жизни пусть будет любовью к вашей высочайшей надежде, и ваша высочайшая надежда пусть будет высочайшей мыслью жизни. А эта высочайшая мысль гласит: человек есть нечто, что должно преодолеть».
Он громко рассмеялся и залпом выпил стакан вина. Напускное спокойствие покинуло его. В его покрасневших глазах снова запрыгали огоньки
хмеля, то веселые и смешливые, как огоньки карнавала, то мрачно-торжественные и дымные, как погребальные факелы у ночной могилы. Мошенник был пьян, но держался крепко и только шумел ветвями, как дуб
под южным ветром. Встав передо мною, он цинично выпрямил грудь, словно весь выставляясь наружу, и точно плюнул в меня словами...
Был счастливый
хмель крупного литературного успеха. Многие журналы и газеты отметили повесть заметками и целыми статьями. «Русские ведомости» писали о ней в специальном фельетоне, А. М. Скабичевский в «Новостях» поместил подробную статью. Но самый лестный, самый восторженный из всех отзывов появился — в «Русской мысли». Я отыскал редакционный бланк «Русской мысли» с извещением об отказе напечатать мою повесть и послал его редактору журнала В. М. Лаврову, приписав
под текстом отказа приблизительно следующее...
Служители Марфы, кроме того, щедрою рукою рассыпали монеты толпившемуся на дворе народу, и последний,
под влиянием
хмеля, оглашал воздух восторженными в честь щедрой хозяйки криками.
Служители Марфы, кроме того, щедрою рукою рассыпали монету толпившемуся на дворе народу, и последний,
под влиянием
хмеля, оглашал воздух восторженными в честь щедрой хозяйки криками.