Неточные совпадения
К счастью, по причине неудачной охоты, наши кони не были измучены: они рвались из-под
седла, и с каждым мгновением мы были все ближе и ближе… И наконец я узнал Казбича, только не мог разобрать, что такое он держал перед собою. Я тогда поравнялся с Печориным и кричу ему: «Это Казбич!..» Он посмотрел на меня, кивнул
головою и ударил коня плетью.
Когда все сели, Фока тоже присел на кончике стула; но только что он это сделал, дверь скрипнула, и все оглянулись. В комнату торопливо вошла Наталья Савишна и, не поднимая глаз, приютилась около двери на одном стуле с Фокой. Как теперь вижу я плешивую
голову, морщинистое неподвижное лицо Фоки и сгорбленную добрую фигурку в чепце, из-под которого виднеются
седые волосы. Они жмутся на одном стуле, и им обоим неловко.
Вскрикивая, он черпал горстями воду, плескал ее в сторону Марины, в лицо свое и на
седую голову. Люди вставали с пола, поднимая друг друга за руки,
под мышки, снова становились в круг, Захарий торопливо толкал их, устанавливал, кричал что-то и вдруг, закрыв лицо ладонями, бросился на пол, — в круг вошла Марина, и люди снова бешено, с визгом, воем, стонами, завертелись, запрыгали, как бы стремясь оторваться от пола.
Поглаживая ногу, Крэйтон замолчал, и тогда в вагоне стало подозрительно тихо. Самгин выглянул из-под руки жандарма в коридор: двери всех купе были закрыты, лишь из одной высунулась воинственная, ершистая
голова с
седыми усами; неприязненно взглянув на Самгина,
голова исчезла.
Она вспрянула от сна, поправила платок на
голове, подобрала
под него пальцем клочки
седых волос и, притворяясь, что будто не спала совсем, подозрительно поглядывает на Илюшу, потом на барские окна и начинает дрожащими пальцами тыкать одну в другую спицы чулка, лежавшего у нее на коленях.
Nicolas подхватил Привалова
под руку и потащил через ряд комнат к буфету, где за маленькими столиками с зеленью — тоже затея Альфонса Богданыча, — как в загородном ресторане, собралась самая солидная публика: председатель окружного суда, высокий старик с сердитым лицом и щетинистыми бакенбардами, два члена суда, один тонкий и длинный, другой толстый и приземистый; прокурор Кобяко с длинными казацкими усами и с глазами навыкате; маленький вечно пьяненький горный инженер; директор банка, женатый на сестре Агриппины Филипьевны; несколько золотопромышленников из крупных, молодцеватый старик полицеймейстер с военной выправкой и
седыми усами, городской
голова из расторговавшихся ярославцев и т. д.
В тумане из-под горы сначала показался низенький старичок с длинною палкой в руке. Он шел без шапки, легко переваливаясь на своих кривых ногах. Полы поношенного кафтана для удобства были заткнуты за опояску. Косматая
седая борода и целая шапка
седых волос на
голове придавали ему дикий вид, а добрые серые глаза ласково улыбались.
— Взять их! — вдруг крикнул священник, останавливаясь посреди церкви. Риза исчезла с него, на лице появились
седые, строгие усы. Все бросились бежать, и дьякон побежал, швырнув кадило в сторону, схватившись руками за
голову, точно хохол. Мать уронила ребенка на пол,
под ноги людей, они обегали его стороной, боязливо оглядываясь на
голое тельце, а она встала на колени и кричала им...
Если я не поехал посмотреть эти цепи, так значит, уж мне плохо пришлось! Я даже отказался, к великому горю Ивана, ужинать и, по обыкновению завернувшись в бурку,
седло под голову, лег спать, предварительно из фляги потянув полыновки и еще какой-то добавленной в нее стариком спиртуозной, очень вкусной смеси.
Андреюшке было лет около шестидесяти: испитой до худобы скелета, с курчавой, всклоченной
седой головой и торчащей во все стороны бородою, он имел на себе белую, чистую рубаху и полосатые порты, но был босиком и, держа ноги сложенными
под себя, постоянно легонько покачивался на цепи.
За опричниками ехал сам царь Иван Васильевич, верхом, в большом наряде, с колчаном у
седла, с золоченым луком за спиною. Венец его шишака был украшен деисусом, то есть изображением на финифти спасителя, а по сторонам богородицы, Иоанна Предтечи и разных святых. Чепрак
под ним блистал дорогими каменьями, а на шее у вороного коня вместо науза болталась собачья
голова.
Две девки поддерживали ее
под руки;
седые волосы прядями выбились из-под белого чепца,
голова понурилась и покачивалась из стороны в сторону, ноги едва волочились.
Оно было одето и убрано,
седая голова была отрезана прочь, приставлена к туловищу, а
под голову убийца подложил подушку.
Ночь становилась все мертвее, точно утверждаясь навсегда. Тихонько спустив ноги на пол, я подошел к двери, половинка ее была открыта, — в коридоре,
под лампой, на деревянной скамье со спинкой, торчала и дымилась
седая ежовая
голова, глядя на меня темными впадинами глаз. Я не успел спрятаться.
Спустились, почти съехали на ногах вместе с песком к реке;
под кормой пристани, над бортом синей лодки торчала большая курчавая
седая голова.
На месте щек были черные ямы, и в одной из них лежала прядь пепельно-седых волос, выбившихся из-под красной тряпки, которою была обмотана ее
голова.
Из-под шара и руки, оперевшейся на косяк, показалась не то тарелка киселя, не то громадное
голое колено и выскочила маленькая старческая бритая фигура инспектора Игнатьева с
седой бахромой
под большими ушами.
Недалеко от меня в углу заколыхалась груда разноцветных лохмотьев, и из-под нее показалась совершенно лысая
голова и опухшее желтое лицо с клочком
седых волос
под нижней губой.
Доктор Сергей Борисыч был дома; полный, красный, в длинном ниже колен сюртуке и, как казалось, коротконогий, он ходил у себя в кабинете из угла в угол, засунув руки в карманы, и напевал вполголоса: «Ру-ру-ру-ру».
Седые бакены у него были растрепаны,
голова не причесана, как будто он только что встал с постели. И кабинет его с подушками на диванах, с кипами старых бумаг по углам и с больным грязным пуделем
под столом производил такое же растрепанное, шершавое впечатление, как он сам.
(Ложится, кладет
седло под голову и засыпает.)
Его бритое лицо было покрыто частой сетью мелких красных жилок, издали оно казалось румяным, а вблизи — иссечённым тонким прутом. Из-под
седых бровей и устало опущенных век сердито блестели невесёлые глаза, говорил он ворчливо и непрерывно курил толстые, жёлтые папиросы, над большой, белой
головой всегда плавало облако синеватого дыма, отмечая его среди других людей.
Человек назвал хозяев и дядю Петра людями и этим как бы отделил себя от них. Сел он не близко к столу, потом ещё отодвинулся в сторону от кузнеца и оглянулся вокруг, медленно двигая тонкой, сухой шеей. На
голове у него, немного выше лба, над правым глазом, была большая шишка, маленькое острое ухо плотно прильнуло к черепу, точно желая спрятаться в короткой бахроме
седых волос. Он был серый, какой-то пыльный. Евсей незаметно старался рассмотреть
под очками глаза, но не мог, и это тревожило его.
Лишь из-под груды разноцветного тряпья блестела
седая борода и лысая
голова старого нищего.
— Вставать в кубочную, живо! — скомандовал Пашка, и вся эта разношерстная ватага, зевая, потягиваясь, крестясь и ругаясь, начала подниматься. В углу средних нар заколыхалась какая-то груда разноцветных лохмотьев, и из-под нее показалась совершенно лысая
голова и заспанное, опухшее, желтое, как шафран, лицо с клочком
седых волос вместо бороды.
На кроватях виднелись фигуры спящих. В темном углу из-под груды разноцветного тряпья выставилась
седая борода и лысая
голова, блестевшая от лампы.
Он совсем молодчина: стройный, широкоплечий, с осанкой старого гусара;
седые волосы на
голове острижены
под гребенку, подбородок — бритый, усы длинные, пушистые и серебряные, а глаза — точно у ястреба, только голубого цвета, а то такие же круглые, впалые, неподвижные и холодные.
Теперича, другое-иное время, народ видит, что он
под окошечком сидит, лапотки поковыривает али так около печки кряхтит, стряпает тоже кое-что про себя; а как кто, сударь, подъехал, он калитку отпер и в голбец сейчас спрятался; ты, примерно, в избу идешь, а он оттоль из голбца и лезет:
седой, старый, бородища нечесаная; волосищи на
голове, как овин, нос красный, голосище сиплый.
О чем была его кручина?
Рыдал ли он рыданьем сына,
Давно отчаявшись обнять
Свою тоскующую мать,
И невеселая картина
Ему являлась: старый дом
Стоит в краю деревни бедной,
И
голова старухи бледной
Видна
седая под окном.
Вздыхает, молится, гадает
и смотрит, смотрит, и двойной
В окошко рамы не вставляет
Старушка позднею зимой.
А сколько, глядя на дорогу,
Уронит слез — известно богу!
Но нет! и бог их не считал!
А то бы радость ей послал!
Александр Семеныч был в шелковом полосатом шлафроке с поясом, с
голой шеей и грудью; на ногах у него были кожаные истасканные ичиги (спальные сапоги); он имел средний рост, сухощавое сложение, волосы
седые с желтиной, лицо у него было поразительно бледно; темнокарие небольшие глаза, очень живые, проницательные, воспламеняющиеся мгновенно, выглядывали из-под нависших бровей; общее выражение физиономии казалось сухо, холодно и серьезно, когда не было одушевлено улыбкой, — самой приятной и добродушной.
Между тем за окном стал синеть воздух, заголосили петухи, а
голова всё болела и в ушах был такой шум, как будто Ергунов сидел
под железнодорожным мостом и слушал, как над
головой его проходит поезд. Кое-как он надел полушубок и шапку;
седла и узла с покупками он не нашел, сумка была пуста: недаром кто-то шмыгнул из комнаты, когда он давеча входил со двора.
В один жаркий июльский день,
под вечер, когда по улице гнали городское стадо и весь двор наполнился облаками пыли, вдруг кто-то постучал в калитку. Оленька пошла сама отворять и, как взглянула, так и обомлела: за воротами стоял ветеринар Смирнин, уже
седой и в штатском платье. Ей вдруг вспомнилось все, она не удержалась, заплакала и положила ему
голову на грудь, не сказавши ни одного слова, и в сильном волнении не заметила, как оба потом вошли в дом, как сели чай пить.
Блеснула шашка. Раз, — и два!
И покатилась
голова…
И окровавленной рукою
С земли он приподнял ее.
И острой шашки лезвее
Обтер волнистою косою.
Потом, бездушное чело
Одевши буркою косматой,
Он вышел, и прыгнул в
седло.
Послушный конь его, объятый
Внезапно страхом неземным,
Храпит и пенится
под ним:
Щетиной грива, — ржет и пышет,
Грызет стальные удила,
Ни слов, ни повода не слышит,
И мчится в горы как стрела.
У затворенных дверей комнаты стоял муж больной и пожилая женщина. На диване сидел священник, опустив глаза и держа что-то завернутым в епитрахили. В углу, в вольтеровском кресле, лежала старушка — мать больной — и горько плакала. Подле нее горничная держала на руке чистый носовой платок, дожидаясь, чтобы старушка спросила его; другая чем-то терла виски старушки и дула ей
под чепчик в
седую голову.
К довершению картины труп имел правый глаз остолбенелый, с открытыми веками, а левый — прищуренный, точно подсматривающий и подкарауливающий; язык был прикушен, темя
головы совершенно плоско: оно раздроблено, и с него, из-под
седых, сукровицей, мозгом и грязью смоченных волос, на самые глаза надулся багровый кровяной подтек.
Какой это человек был по правилам и по характеру, вы скоро увидите, а имел он в ту пору состояние большое, а на плечах лет
под пятьдесят, и был так дурен, так дурен собою, что и рассказать нельзя: маленький, толстый,
голова как пивной котел,
седой с рыжиною, глаза как у кролика, и рябь от оспы до того, что даже ни усы, ни бакенбарды у него совсем не росли, а так только щетинка между желтых рябин кое-где торчала; простые женщины-крестьянки и те его ужасались…
Среди этих мечтаний, в продолжение которых я был как бы в легком бреду
под обаянием темных бровей Хариты, входная дверь в залу из передней отворилась — и на пороге ее показалась высокая, немножко сгорбленная мягкая фигура в длиннополом сюртуке и огромном высоком галстуке, высоко подпиравшем продолговатую
седую голову с такими же прямолинейными бровями, как у Хариты.
Эти мысли всецело захватывают сейчас все существо девушки. Её губы невольно улыбаются при мысли о возможности доведения до конца начатого ей дела. Да, когда по окончании войны, она, даст Бог, вернется
под родную кровлю, как обнимет старого отца, как скажет, целуя его старую,
седую голову...
Род пестрых мантий, сшитых из лоскутков, покрывали их плеча;
головы их были обвиты холстиною, от которой топорщились по сторонам концы, как растянутые крылья летучей мыши; из-под этой повязки торчали в беспорядке клочки
седых с рыжиною волос, которые ветерок шевелил по временам.
— Царь объявит своею собственностью несколько городов, — повествовал он, — выберет тысячу телохранителей из князей, дворян, детей боярских и даст им поместья в этих городах, а прежних вотчинников и владельцев переведет в иные места; в самой же Москве займет
под них некоторые улицы. Телохранителям этим дано будет особое отличие: к
седлам их коней будут привязаны собачьи
головы и метлы в «ознаменование» того, что они грызут царских лиходеев и выметают измену из России.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из-под которых виднелась
седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся
голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из-под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей
голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее
седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из-за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его
под мышки, и
седая курчавая, львиная
голова.
Короче сказать, ест старичок, ест, аж давится, деревянную ложку по самый черенок в пасть запихивает, с ромом-то каша еще забористее.
Под конец едва ложку до рта доносить стал. Стрескал, стервец, все, да так на кожаном кресле и уснул,
головой в миске, бороду
седую со стола свесивши…
На
голых досках,
под серым халатом, на краю нар, лежал тот самый старик раскольник, который семь лет тому назад приходил к Меженецкому расспрашивать о Светлогубе. Лицо старика, бледное, все ссохлось и сморщилось, волоса все были такие же густые, редкая бородка была совсем
седая и торчала кверху. Глаза голубые, добрые и внимательные. Он лежал навзничь и, очевидно, был в жару: на мослаках щек был болезненный румянец.