Неточные совпадения
В маленьком грязном нумере, заплеванном по раскрашенным пано стен, за тонкою перегородкой которого слышался говор, в пропитанном удушливым запахом нечистот воздухе,
на отодвинутой от стены
кровати лежало покрытое одеялом тело. Одна рука этого тела была сверх одеяла, и огромная, как грабли, кисть этой руки непонятно была прикреплена к тонкой и ровной от начала до средины длинной цевке. Голова лежала боком
на подушке. Левину видны были потные редкие волосы
на висках и обтянутый, точно прозрачный лоб.
Он стал
на колени возле
кровати, приподнял ее голову с
подушки и прижал свои губы к ее холодеющим губам; она крепко обвила его шею дрожащими руками, будто в этом поцелуе хотела передать ему свою душу…
По ночам, волнуемый привычкой к женщине, сердито и обиженно думал о Лидии, а как-то вечером поднялся наверх в ее комнату и был неприятно удивлен:
на пружинной сетке
кровати лежал свернутый матрац,
подушки и белье убраны, зеркало закрыто газетной бумагой, кресло у окна — в сером чехле, все мелкие вещи спрятаны, цветов
на подоконниках нет.
Простая
кровать с большим занавесом, тонкое бумажное одеяло и одна
подушка. Потом диван, ковер
на полу, круглый стол перед диваном, другой маленький письменный у окна, покрытый клеенкой,
на котором, однако же, не было признаков письма, небольшое старинное зеркало и простой шкаф с платьями.
Они прошли через сени, через жилую избу хозяев и вошли в заднюю комнатку, в которой стояла
кровать Марка.
На ней лежал тоненький старый тюфяк, тощее ваточное одеяло, маленькая
подушка.
На полке и
на столе лежало десятка два книг,
на стене висели два ружья, а
на единственном стуле в беспорядке валялось несколько белья и платья.
Я бросился
на мою
кровать, лицом в
подушку, в темноте, и думал-думал.
Али что не слышно мне дыханья ее с постели стало, али в темноте-то разглядела, пожалуй, что как будто
кровать пуста, — только встала я вдруг, хвать рукой: нет никого
на кровати, и
подушка холодная.
Я хотел было что-то ответить, но не смог и побежал наверх. Он же все ждал
на месте, и только лишь когда я добежал до квартиры, я услышал, как отворилась и с шумом захлопнулась наружная дверь внизу. Мимо хозяина, который опять зачем-то подвернулся, я проскользнул в мою комнату, задвинулся
на защелку и, не зажигая свечки, бросился
на мою
кровать, лицом в
подушку, и — плакал, плакал. В первый раз заплакал с самого Тушара! Рыданья рвались из меня с такою силою, и я был так счастлив… но что описывать!
— Да, да, оставьте, оставьте меня в покое! — замахал я руками чуть не плача, так что он вдруг с удивлением посмотрел
на меня; однако же вышел. Я насадил
на дверь крючок и повалился
на мою
кровать ничком в
подушку. И вот так прошел для меня этот первый ужасный день из этих трех роковых последних дней, которыми завершаются мои записки.
Дико мне казалось влезать под катафалк английских постелей, с пестрыми занавесами, и особенно неудобно класть голову
на длинную, во всю ширину
кровати, и низенькую круглую
подушку, располагающую к апоплексическому удару.
Он провел панов в комнатку направо, не в ту, в большую, в которой собирался хор девок и накрывался стол, а в спальную, в которой помещались сундуки, укладки и две большие
кровати с ситцевыми
подушками горой
на каждой.
В задней комнате дома, сырой и темной,
на убогой
кровати, покрытой конскою попоной, с лохматой буркой вместо
подушки, лежал Чертопханов, уже не бледный, а изжелта-зеленый, как бывают мертвецы, со ввалившимися глазами под глянцевитыми веками, с заостренным, но все еще красноватым носом над взъерошенными усами.
Комната тетенек, так называемая боковушка, об одно окно, узкая и длинная, как коридор. Даже летом в ней царствует постоянный полумрак. По обеим сторонам окна поставлены киоты с образами и висящими перед ними лампадами. Несколько поодаль, у стены, стоят две
кровати, друг к другу изголовьями; еще поодаль — большая изразцовая печка; за печкой,
на пространстве полутора аршин, у самой двери, ютится Аннушка с своим сундуком, войлоком для спанья и затрапезной, плоской, как блин, и отливающей глянцем
подушкой.
На дворе, у девичьего крыльца, проветривались перины,
подушки, одеяла и появились две
кровати: одна, двухспальная под орех, предназначалась для дедушки; другая, попроще, для Настасьи.
Положив меня
на кровать, она ткнулась головою в
подушку и задрожала вся, заплакала; плечи у нее ходуном ходили, захлебываясь, она бормотала...
В спальне возвышалась узкая
кровать под пологом из стародавней, весьма добротной полосатой материи; горка полинялых
подушек и стеганое жидкое одеяльце лежали
на кровати, а у изголовья висел образ Введение во храм Пресвятой Богородицы, тот самый образ, к которому старая девица, умирая одна и всеми забытая, в последний раз приложилась уже хладеющими губами.
Наступила неловкая пауза. Вася с трудом перекатил по
подушке отяжелевшую голову и взглянул
на Нюрочку такими покорными глазами, точно просил в чем-то извинения. Она принесла стул и села около
кровати.
Петру Лукичу после покойного сна было гораздо лучше. Он сидел в постели, обложенный
подушками, и пил потихоньку воду с малиновым сиропом. Женни сидела возле его
кровати;
на столике горела свеча под зеленым абажуром.
Я подумал, что дедушка умер; пораженный и испуганный этой мыслью, я сам не помню, как очутился в комнате своих двоюродных сестриц, как взлез
на тетушкину
кровать и забился в угол за
подушки.
На полу разостлан белый холст, а стены гладко выструганы; горница разделена перегородкой, за которой виднелась
кровать с целою горой перин и
подушек и по временам слышался шорох.
Театр представляет комнату весьма бедную; по стенам поставлено несколько стульев под красное дерево, с
подушками, обтянутыми простым холстом. В простенке, между двумя окнами, стол,
на котором разбросаны бумаги. У одной стены неубранная
кровать. Вообще, убранство и порядок комнаты обнаруживают в жильце ее отсутствие всякого стремленья к чистоте и опрятности.
Тут уж не было даже отдельных
кроватей, а просто постлано
на диванах с довольно жесткими
подушками и ситцевыми покрывалами.
На железной
кровати, стоявшей под главным ковром, с изображенной
на нем амазонкой, лежало плюшевое ярко-красное одеяло, грязная прорванная кожаная
подушка и енотовая шуба;
на столе стояло зеркало в серебряной раме, серебряная ужасно грязная щетка, изломанный, набитый масляными волосами роговой гребень, серебряный подсвечник, бутылка ликера с золотым красным огромным ярлыком, золотые часы с изображением Петра I, два золотые перстня, коробочка с какими-то капсюлями, корка хлеба и разбросанные старые карты, и пустые и полные бутылки портера под
кроватью.
На мгновение, когда она уже увертела его и собиралась положить поперек
кровати, между двумя
подушками, она передала его подержать Шатову. Marie, как-то исподтишка и как будто боясь Арины Прохоровны, кивнула ему. Тот сейчас понял и поднес показать ей младенца.
Когда ее немного отпустило, она покрыла
кровать одеялом, расстегнула кнопки кофточки, крючки лифа и непослушные крючки низкого мягкого корсета, который сдавливал ее живот. Затем она с наслаждением легла
на спину, опустив голову глубоко в
подушки и спокойно протянув усталые ноги.
В царской опочивальне стояли две
кровати: одна, из голых досок,
на которой Иван Васильевич ложился для наказания плоти, в минуты душевных тревог и сердечного раскаянья; другая, более широкая, была покрыта мягкими овчинами, пуховиком и шелковыми
подушками.
На этой царь отдыхал, когда ничто не тревожило его мыслей. Правда, это случалось редко, и последняя
кровать большею частью оставалась нетронутою.
Потолок был закопчен, обои
на стенах треснули и во многих местах висели клочьями, подоконники чернели под густым слоем табачной золы,
подушки валялись
на полу, покрытом липкою грязью,
на кровати лежала скомканная простыня, вся серая от насевших
на нее нечистот.
Не однажды он уговаривал меня намазать ей, сонной, лицо ваксой или сажей, натыкать в ее
подушку булавок или как-нибудь иначе «подшутить» над ней, но я боялся кухарки, да и спала она чутко, часто просыпаясь; проснется, зажжет лампу и сидит
на кровати, глядя куда-то в угол. Иногда она приходила ко мне за печку и, разбудив меня, просила хрипло...
Комната была просторная. В ней было несколько
кроватей, очень широких, с белыми
подушками. В одном только месте стоял небольшой столик у
кровати, и в разных местах — несколько стульев.
На одной стене висела большая картина,
на которой фигура «Свободы» подымала свой факел, а рядом — литографии,
на которых были изображены пятисвечники и еврейские скрижали. Такие картины Матвей видел у себя
на Волыни и подумал, что это Борк привез в Америку с собою.
Он с невольным изумлением оглянул комнату, полную прохладной, тающей тьмой, широкую
кровать, гору красных
подушек на ней и с гордостью почувствовал себя полным хозяином этой женщины.
В головах
кровати,
на высокой подставке, горит лампа, ровный свет тепло облил
подушки за спиной старика, его жёлтое голое темя и большие уши, не закрытые узеньким венчиком седых волос.
«Полно, варварка, проказничать со мной; я старый воробей, меня не обманешь, — сказал он, смеясь, — вставай-ка, я новые карточки привез, — и подойдя к постели и подсунув карты под
подушку, он прибавил: — вот
на зубок новорожденному!» — «Друг мой, Андрей Михайлыч, — говорила Софья Николавна, — ей-богу, я родила: вот мой сын…»
На большой пуховой
подушке, тоже в щегольской наволочке, под кисейным,
на розовом атласе, одеяльцем в самом деле лежал новорожденный, крепкий мальчик; возле
кровати стояла бабушка-повитушка, Алена Максимовна.
Ровно в шесть часов вечера приехал добродушный немец в Голубиную Солободку, к знакомому домику; не встретив никого в передней, в зале и гостиной, он хотел войти в спальню, но дверь была заперта; он постучался, дверь отперла Катерина Алексевна; Андрей Михайлыч вошел и остановился от изумления: пол был устлан коврами; окна завешены зелеными шелковыми гардинами; над двуспальною
кроватью висел парадный штофный занавес; в углу горела свечка, заставленная книгою; Софья Николавна лежала в постели,
на подушках в парадных же наволочках, одетая в щегольской, утренний широкий капот; лицо ее было свежо, глаза блистали удовольствием.
Тот же самый Ванька Мазан, подметая однажды горницу Степана Михайловича и собираясь перестлать постель, соблазнился мягкой пуховой периной и такими же
подушками, вздумал понежиться, полежать
на барской
кровати, лег, да и заснул.
Затем Пепко сделал рукой свой единственный жест, сладко зажмурил глаза и кончил тем, что бросился
на свою
кровать. Это было непоследовательно, как и дальнейшие внешние проявления собственной Пепкиной эмоции. Он лежал
на кровати ничком и болтал ногами; он что-то бормотал, хихикал и прятал лицо в
подушку; он проявлял вообще «резвость дитяти».
…В тесной и тёмной комнате пили чай, лысый хохотал и вскрикивал так, что
на столе звенела посуда. Было душно, крепко пахло горячим хлебом. Евсею хотелось спать, и он всё поглядывал в угол, где за грязным пологом стояла широкая
кровать со множеством
подушек. Летало много больших, чёрных мух, они стукались в лоб, ползали по лицу, досадно щекотали вспотевшую кожу. Евсей стеснялся отгонять их.
Больная не заметила, что Полина вошла к ней в комнату. Облокотясь одной рукой
на подушки, она сидела, задумавшись,
на кровати; перед ней
на небольшом столике стояла зажженная свеча, лежал до половины исписанный почтовый лист бумаги, сургуч и все, что нужно для письма.
Оставшись наконец одна, она с трудом дотащилась до своей
кровати и, усталая, разбитая, упала лицом
на подушки.
…Наталья проснулась скоро, ей показалось, что её разбудили жалость к матери и обида за неё. Босая, в одной рубахе, она быстро сошла вниз. Дверь в комнату матери, всегда запертая
на ночь, была приоткрыта, это ещё более испугало женщину, но, взглянув в угол, где стояла
кровать матери, она увидала под простыней белую глыбу и тёмные волосы, разбросанные по
подушке.
«Сердится», — подумал Артамонов, присев
на кровать Ильи, тыкая пальцем в
подушку. — Пустяки слушать не надо.
Лежа
на голых досках, человеку иногда приходит в голову мечтать о роскошной постели, о
кровати какого-нибудь неслыханно драгоценного дерева, о пуховике из гагачьего пуха, о
подушках с брабантскими кружевами, о пологе из какой-то невообразимой лионской материи, — но неужели станет мечтать обо всем этом здоровый человек, когда у него есть не роскошная, но довольно мягкая и удобная постель?
Я давно уже спал
на кровати в классной, и новый мой дядька
на ночь, подобно остальной прислуге, приносил свой войлок и
подушку и расстилал его
на ночь.
Напротив самой постели стояло зеркало с комодом,
на комоде стояли в футляре часы, две склянки с духами, маленький портфель для писем, колокольчик, гипсовый амур, грозящий пальчиком, и много еще различных кабинетных вещей; у окна стояли вольтеровские кресла и небольшой столик, оклеенный вырезным деревом, а у противоположной стены помещалась
кровать Наденьки, покрытая шелковым одеялом и тоже с батист-декосовыми
подушками.
Комната его по своему убранству совершенно не походила
на предыдущий нумер: во-первых,
на кровати лежала трехпудовая перина и до пяти
подушек; по стенам стояли: ящики, ящички, два тульские ружья, несколько черешневых чубуков, висели четверня московских шлей с оголовками и калмыцкий тулуп; по окнам стояли чашки, чайник, кофейник, судок для вин, графин с водкой и фунта два икры, московский калач и десяток редиски.
Но в этот раз он едва дал себе время раздеться, бросился
на кровать и раздражительно решил ни о чем не думать и во что бы то ни стало «сию же минуту» заснуть. И странно, он вдруг заснул, только что голова успела дотронуться до
подушки; этого не бывало с ним почти уже с месяц.
— Пешком, — говорит, — до самой Москвы пер, даже
на подметках мозоли стали. Пошел к живописцу, чтобы сказать, что пять рублей не принес, а ухожу, а он совсем умирает, — с
кровати не вставал; выслушал, что было, и хотел смеяться, но поманул и из-под
подушки двадцать рублей дал. Я спросил: «
На что?» А он нагнул к уху и без голосу шепнул...
Потом месяц стал углом
на последнюю из досок, постоял
на ней с полминуты и скрылся из моего тесного горизонта, оставив меня в моей конурке с сердцем, преисполненным тоской, разнеженностью от воспоминаний и сожалением о себе… К глазам в этой темноте подступали слезы. Мне хотелось кинуться
на свою
кровать, уткнуться лицом в
подушку и, пожалуй, заплакать, как я плакал когда-то ребенком.
—
На подушке следы зубов. Сама
подушка сильно помята и отброшена от
кровати на два с половиной аршина.
Комната была просторная и светлая;
на окнах красные ситцевые гардинки; диван и стулья, обитые тем же дешевым ситцем;
на чисто побеленных стенах множество фотографических карточек в деревянных ажурных рамах и два олеографических «приложения»; маленький пузатый комод с висящим над ним квадратным тусклым зеркалом и, наконец, в углу необыкновенно высокая двухспальная
кровать с целой пирамидой
подушек — от громадной, во всю ширину
кровати, до крошечной думки.
Борис затихал. Но в самую последнюю минуту он вдруг быстро поднялся и сел
на кровати; и в его широко раскрывшихся глазах показался безумный ужас. И когда он опять упал
на подушки и, глубоко вздохнув, вытянулся всем телом, точно он хотел потянуться перед крепким длинным сном, — это выражение ужаса еще долго не сходило с его лица.