Неточные совпадения
Однажды он шел с Макаровым и Лидией на концерт пианиста, — из дверей дворца губернатора два щеголя торжественно вывели под руки безобразно толстую старуху губернаторшу и не очень умело, с трудом, стали
поднимать ее в
коляску.
На дворе накрапывал дождь, было очень темно, и только по хриплому кашлю Пантелеймона можно было угадать, где лошади.
Подняли у
коляски верх.
Уставили мою
коляску на небольшом дощанике, и мы поплыли. Погода, казалось, утихла; татарин через полчаса
поднял парус, как вдруг утихавшая буря снова усилилась. Нас понесло с такой силой, что, нагнав какое-то бревно, мы так в него стукнулись, что дрянной паром проломился и вода разлилась по палубе. Положение было неприятное; впрочем, татарин сумел направить дощаник на мель.
Подняли у
коляски фордек, и лошади побежали рысью. Мы миновали несколько деревень, и матушка неоднократно покушалась остановиться, чтоб переждать грозу. Но всякий раз надежда: авось пройдет! — ободряла ее. Сколько брани вылилось тут на голову тетеньки Анфисы Порфирьевны — этого ни в сказках сказать, ни пером описать.
— Теперь ничего подобного не бывает, — резко сказал Петр, подъехавший тоже к экипажу.
Подняв брови и насторожившись к топоту соседних лошадей, он заставил свою лошадь идти рядом с
коляской… Его лицо было бледнее обыкновенного, выдавая глубокое внутреннее волнение… — Теперь все это уже исчезло, — повторил он.
Что-то как бы напомнилось ему при имени «шпигулинские». Он даже вздрогнул и
поднял палец ко лбу: «шпигулинские!» Молча, но всё еще в задумчивости, пошел он, не торопясь, к
коляске, сел и велел в город. Пристав на дрожках за ним.
Через час он позвонил; а на другой день, чем свет, по плотине возле мельницы простучала дорожная
коляска, и четверка сильных лошадей дружно
подымала ее в гору; мельники, вышедшие посмотреть, спрашивали: «Куда это наш барин?» — «Да, говорят, в Питер», — отвечал один из них.
И только что вылезли из
коляски, как тотчас же свалились в лодку,
подняли парус и пошли в море забрасывать крючья.
Увидя одну богатейшую
коляску, промчавшуюся мимо нас вихрем, она было
подняла руку и спросила: «Что такое?
Сошли вниз, тут расцеловалась с Лизой Марья Сысоевна, и, только уже усевшись в
коляску, Лиза
подняла глаза на отца — и вдруг всплеснула руками и вскрикнула; еще миг, и она бы бросилась к нему из
коляски, но лошади уже тронулись.
Затем
коляска въехала в густые потемки; тут пахло грибной сыростью и слышался шёпот деревьев; вороны, разбуженные шумом колес, закопошились в листве и
подняли тревожный жалобный крик, как будто знали, что у доктора умер сын, а у Абогина больна жена.
Роща или, вернее, лес этих плантаций кончился, начался спуск, и
коляска въехала в дикое ущелье между отвесно поднимающимися горами. По бокам, на этих отвесах, гордо
поднимали свои верхушки высокие пальмы различных видов, преимущественно кокосовые, развесистые тамаринды, пихты и великаны секвойи. В ущелье было прохладно.
Коляска двигалась медленно по узкой дороге, загроможденной камнями. И доктор, и Володя были в восторге, любуясь этой роскошью растительности и мрачным видом ущелья.
Пришли садовый сторож и солдат и стали ее
поднимать, но она вскрикнула: «Peste!» — и ударила их обоих по рукам обломком зонтика, а потом встала сама, посадила дитя и повезла сбоченившуюся
коляску, не обращая ни малейшего внимания на ребенка, который теперь, однако, молчал, как будто он понял, что его дело не шутка.