Неточные совпадения
С утра погода хмурилась. Воздух был наполнен снежной
пылью. С восходом солнца
поднялся ветер, который к полудню сделался порывистым и сильным. По реке кружились снежные вихри; они зарождались неожиданно, словно сговорившись, бежали в одну сторону и так же неожиданно пропадали. Могучие кедры глядели сурово и, раскачиваясь
из стороны в сторону, гулко шумели, словно роптали на непогоду.
В золотой
пыли солнечного луча проворно опускались и
поднимались русые головы немногочисленных мужиков, усердно молившихся за покойницу; тонкой голубоватой струйкой бежал дым
из отверстий кадила.
Холодный ветер взметал за ними
пыль на улицах местечка. Сзади, среди слепых
поднялся говор и ссоры из-за данных Петром денег…
Большие мельничные колеса, разбуженные шумливыми толчками воды, тоже вздрагивали, как-то нехотя подавались, точно ленясь проснуться, но через несколько секунд уже кружились, брызгая пеной и купаясь в холодных струях. За ними медленно и солидно трогались толстые валы, внутри мельницы начинали грохотать шестерни, шуршали жернова, и белая мучная
пыль тучами
поднималась из щелей старого-престарого мельничного здания.
Сначала послышался стук и шум обвалившейся на хорах штукатурки. Что-то завозилось вверху, тряхнуло в воздухе тучею
пыли, и большая серая масса, взмахнув крыльями,
поднялась к прорехе в крыше. Часовня на мгновение как будто потемнела. Огромная старая сова, обеспокоенная нашей возней, вылетела
из темного угла, мелькнула, распластавшись на фоне голубого неба в пролете, и шарахнулась вон.
Собака взглянула на него здоровым глазом, показала ещё раз медный и, повернувшись спиной к нему, растянулась, зевнув с воем. На площадь
из улицы, точно волки
из леса на поляну, гуськом вышли три мужика; лохматые, жалкие, они остановились на припёке, бессильно качая руками, тихо поговорили о чём-то и медленно, развинченной походкой, всё так же гуськом пошли к ограде, а из-под растрёпанных лаптей
поднималась сухая горячая
пыль. Где-то болезненно заплакал ребёнок, хлопнула калитка и злой голос глухо крикнул...
А по сю сторону реки стояла старушка, в белом чепце и белом капоте; опираясь на руку горничной, она махала платком, тяжелым и мокрым от слез, человеку, высунувшемуся
из дормеза, и он махал платком, — дорога шла немного вправо; когда карета заворотила туда, видна была только задняя сторона, но и ее скоро закрыло облаком
пыли, и
пыль эта рассеялась, и, кроме дороги, ничего не было видно, а старушка все еще стояла,
поднимаясь на цыпочки и стараясь что-то разглядеть.
А за кладбищем дымились кирпичные заводы. Густой, черный дым большими клубами шел из-под длинных камышовых крыш, приплюснутых к земле, и лениво
поднимался вверх. Небо над заводами и кладбищем было смугло, и большие тени от клубов дыма ползли по полю и через дорогу. В дыму около крыш двигались люди и лошади, покрытые красной
пылью…
Сверкая медью, пароход ласково и быстро прижимался всё ближе к берегу, стало видно черные стены мола, из-за них в небо
поднимались сотни мачт, кое-где неподвижно висели яркие лоскутья флагов, черный дым таял в воздухе, доносился запах масла, угольной
пыли, шум работ в гавани и сложный гул большого города.
Вася так чихнул, что над головой его
поднялась облаком
пыль и густыми клубами, как бы
из трубы, поползла по лучу. А Вася все чихал и ругался...
Иногда вечерами, кончив работу, или в канун праздника, после бани, ко мне в пекарню приходили Цыган, Артем и за ними — как-то боком, незаметно подваливался Осип. Усаживались вокруг приямка перед печью, в темном углу, — я вычистил его от
пыли, грязи, он стал уютен. По стенам сзади и справа от нас стояли полки с хлебными чашками, а
из чашек, всходя,
поднималось тесто — точно лысые головы, прячась, смотрели на нас со стен. Мы пили густой кирпичный чай
из большого жестяного чайника, — Пашка предлагал...
Чорта ударило в пот, и из-под свитки хвост у него так и забегал по земле, даже
пыль поднялась на плотине. А солдат уже вскинул палку с сапогами на плечи, чтоб идти далее, да в это время чертяка догадался, чем его взять. Отошел себе шага на три и говорит...
Этапный двор казался угрюм и неприветлив. Ровная с прибитой
пылью площадка замыкалась забором. Столбы частокола,
поднявшись рядами, встали угрюмой тенью между взглядом и просторною далью. Зубчатый гребень как-то сурово рисовался на темной синеве ночного неба. Двор казался какой-то коробкой… в тени смутно виднелся ворот колодца и еще неясные очертания каких-то предметов. Глухое бормотание и дыхание спящих арестантов неслись
из открытых окон…
Из-под скребка
поднималось облако мелкой бумажной
пыли,
пыль щекотала нос и горло.
На каждом шагу из-под ног густая
пыль поднималась, а ворвавшийся в растворенные двери поток свежего воздуха колыхал отставшие от стен и лохмотьями висевшие дорогие, редкостные когда-то шпалеры.
Оглушительно ахнуло у спуска к мосту.
Из дыма вылетела лошадь с сломанными оглоблями. Мчался артиллерийский парк, задевая и опрокидывая повозки. Мелькнул человек, сброшенный с козел на землю, вывернувшаяся рука замоталась под колесами, он кувыркнулся в
пыли,
поднялся на колени и, сбитый мчавшимися лошадьми, опять повалился под колеса.
Поднялась пыль за местечком по дороге
из Менцена, быстро вилась клубом, исчезла в местечке; уже на берегу виден татарский всадник — это Мурзенко.
Несколько недель жил я под полом, слышал оттуда барабанный бой пришедшего к монастырю войска, вопли, исторгаемые пыткою на монастырском дворе, радостные восклицания народа; слышал рассказы, как около монастыря
поднялась такая
пыль, что одному другого за два шага нельзя было видеть, когда свели преступников
из обители и
из Москвы на одно место; как Шакловитый, снятый с дыбы, просил есть и, наконец, как совершилась казнь над злодеями.
Налетели татары и драгуны, окружили их;
поднялось около них облако
пыли, сквозь которое ничего нельзя было видеть
из русского стана и мариенбургскому кортежу.
Перемежавшаяся по дороге
из Менцена
пыль, которую установили было на ней шедшие мимо русские полки, снова
поднялась, и сердце Розы сказало глазам ее, что едет тот, кому предалось оно с простодушием, свойственным пастушке альпийской, и страстию, редкою в ее лета. Как она любила его! Для него швейцарка могла забыть свои горы, отца и долг свой.
— Вот видишь: вчера, когда бароны с кучерами высвободили своих лошадей
из путов, в которые мы, с дядею Фрицем, их загнали; когда двуногие гости баронессины ускакали на четвероногих,
поднялась в замке
пыль столбом.
Пыль поднималась из-под колес и стояла в воздухе.
Мне еще не верилось, что я потерял своего Кириака, и я привстал
из саней и хотел позвать его, но меня в то же мгновение и сразу же задушило, точно как заткнуло всего этою ледяною
пылью, и я повалился в снег, причем довольно больно ударился головой о санную грядку.
Подняться у меня не было никаких сил, да и мой дикарь мне не дал бы этого сделать. Он придержал меня и говорит...