— Даже. И преступно искусство, когда оно изображает мрачными красками жизнь демократии.
Подлинное искусство — трагично. Трагическое создается насилием массы в жизни, но не чувствуется ею в искусстве. Калибану Шекспира трагедия не доступна. Искусство должно быть более аристократично и непонятно, чем религия. Точнее: чем богослужение. Это — хорошо, что народ не понимает латинского и церковнославянского языка. Искусство должно говорить языком непонятным и устрашающим. Я одобряю Леонида Андреева.
Неточные совпадения
И мы перестаем чувствовать эту свою плотяность, забываем о ней, когда
искусство показывает нам нашу
подлинную телесность, нас же самих в достойном образе бытия: божественные изваяния эллинов, запечатлевшие некую правду человеческого тела, дают это высшее знание о нашей телесности.
Вся философия, так же как и
искусство эллинов, есть умное видение этих идей или же искание этого видения, она воспламенена
подлинной любовью к Софии — недаром сама она наименовала себя φιλο-σοφία [Букв.: «любомудрие», «любовь к мудрости» (греч.).].
«Ревностное и доставляющее наслаждение занятие христианским
искусством не только не говорит о положительном отношении к религиозному его содержанию, напротив, свидетельствует о таком отчуждении и отдалении от его живого религиозного содержания, что уже исчезла склонность к оппозиции против связанного с ним
искусства и уступила место объективному историко-эстетическому отношению» (41). «Поэтому эстетическое религиозное чувство не есть
подлинное и серьезное религиозное чувство» (39), хотя, конечно, этим не отрицается вспомогательная роль
искусства для религии.
«Для эпох неудержимого упадка определенной религии характерно, что исполнения религиозного
искусства процветают здесь как никогда при иных обстоятельствах, между тем как творческая способность к созданию религиозных произведений
подлинного величия и настоящей глубины угасает вместе с неомрачимым доверием и непоколебимой силой веры.
Так и в
искусстве Бергсон видит вхождение в
подлинную действительность, отражение метафизической действительности (см. его «Le rire»).
Конечно, символизм можно вскрыть в самом существе всякого
подлинного, большого
искусства, в самой природе творческого акта, рождающего ценность красоты.
Болезненное
искусство кватрочентистов гораздо
подлиннее, ценнее, значительнее.
Эта крайность и узость марксизма имеет значение для разрушения той наивно-поверхностной веры, что «науки и
искусства» —
подлинное творчество, откровение творческой природы человека.
Античное
искусство было
подлинное и прекрасное, в нем была исключительная и единственная жизнь.