Неточные совпадения
Несколько скучный, как бы страдающий головной болью, он привлекал очень немного иностранцев, и ежели тем не менее из всех сил бился походить на прочие столицы, с точки зрения монументов и дворцов, то делал это pro domo, [для себя] чтоб верные
подданные прусской короны имели повод гордиться, что и их
короли не отказывают себе в монументах.
Они все привыкли представлять себе царя московитского в каком-то недоступном, таинственном величии, на высоте, недосягаемой для
подданных, и вдруг они с изумлением видят московитского царя в такой простоте, до какой не нисходил ни один даже из их европейских
королей.
Его величества, однако, не было в числе игравших на бильярде. Какой-то англичанин, вероятно офицер с английского военного фрегата, стоявшего на рейде, на вопрос Володи, нет ли
короля в числе играющих, отвечал, что он уже сыграл несколько партий и ушел, вероятно, прогуляться среди своих
подданных, и советовал Володе идти к большому освещенному, открытому со всех сторон зданию на столбах в конце улицы, на площадке, окруженной деревьями, откуда доносились звуки, напоминающие скрипку.
Король Камеамеа IV был очень доступен, и Володя не раз потом видел, как к нему на улицах обращались канаки с разными просьбами и заявлениями, и он сам, случалось, подходил к кому-нибудь и разговаривал со своими
подданными с той добродушной простотой, которая так очаровывала их.
— Это доказывает только, что его величество знает поговорку: «По одежке протягивай ножки», — заметил, улыбаясь, капитан, — и не грабит своих
подданных, как грабят разные магараджи Индии, позволяющие себе безумную роскошь… Страна небогатая, и
король получает на свое содержание очень скромные суммы, назначенные парламентом…
Целого
подданного лишился саксонский
король, а их у него и без того не ахти много.
— Я был бы плохим
королем и владыкою, если бы, строя дворец, не оставил для себя тайного хода наружу, маленькой дверки, скромной лазейки, в которую исчезают умные
короли, когда их глупые
подданные восстают и врываются в Версаль.
Иван, выслушав свой приговор, остался совершенно спокойным. Он не боялся смерти, но ему было бесконечно жаль несчастных
подданных жестокого, бессердечного
короля.
— «Если ты для
подданного так же беден, как
король для
короля, то ты очень беден», — говорит Лир.
Ведь ты только подумай: у
короля миллионы
подданных!
Он возмечтал, что он сам
король, и промотал все свое состояние на милостях к своим
подданным.
— Я вижу в первый раз, как плачет
король. Пусть это слезы бумажного
короля, но раз это слезы любви к ближним, они заслуживают внимания. Ты добрый
король и, наверное, будешь любить своих
подданных. Я сделаю тебя настоящим, живым
королем.
Объяснялось это тем, что будто бы у светлейшего было желание получить польскую корону, а по польским законам
королем мог быть гражданин и
подданный этого государства.
— Это не наше дело! — вскричали королевские слуги в один голос. Приказано, чтобы вся деревня встретила
короля с подобающими дарами и чтоб
король видел довольные, сытые, радостные лица своих
подданных.
Одно появление
короля в этом войске, одно имя Карла, победителя русских, датчан, немцев и поляков, есть уже важное приращение сил лифляндской армии, есть залог в ней драгоценный, который будут защищать верные
подданные любовью и восторгом, чувствами, теперь в ней уснувшими.
— Вздор! — произнесли слуги. —
Король велел, чтобы его
подданные отдавали ему, что есть у них поценнее. И мы, отнимая у тебя одеяло, исполняем волю
короля.
— Но где же голодные мои
подданные? Где же нищие и бедные? — с недоумением спрашивал
король окружающих.
Раз у него собралось много знатных эмигрантов, которые взапуски говорили о своих пожертвованиях в пользу несчастного
короля. Суворов прослезился при воспоминании о добродетельном
короле, падшем от злодейской руки своих
подданных, и сказал...
Король-птица не мог удержаться. Он решил крикнуть, что ложь, что такого приказа он не издавал, что он никогда не решился бы отнимать что-либо у своих бедных
подданных. Но вместо королевского голоса раздалось лишь карканье птицы, которое осталось непонятным королевским слугам…
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был Неаполитанский
король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им
подданных, в последнее время, после того как ему велено было опять поступить на службу и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «je vous ai fait Roi pour régner à ma manière, mais pas à la vôtre» [я вас сделал
королем для того, чтобы царствовать не по-своему, а по-моему] — он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.