Неточные совпадения
— О, прекрасно! Mariette говорит, что он был мил очень и… я должен тебя огорчить… не скучал о тебе, не так, как твой муж. Но еще раз merci, мой друг, что
подарила мне день. Наш милый самовар будет в восторге. (Самоваром он называл знаменитую графиню Лидию Ивановну, за то что она всегда и обо всем волновалась и горячилась.) Она о тебе спрашивала. И знаешь, если я смею советовать, ты бы съездила к ней нынче. Ведь у ней обо всем болит
сердце. Теперь она, кроме всех
своих хлопот, занята примирением Облонских.
Затем вспомнил, что элегантный герой Мопассана в «Нашем
сердце» сделал
своей любовницей горничную. Он разбудил Бланш, и это заставило ее извиниться пред ним. Уезжая, он
подарил ей браслет в полтораста франков и дал еще пятьдесят. Это очень тронуло ее, вспыхнули щеки, радостно заблестели глаза, и тихонько, смеясь, она счастливо пробормотала...
Например, если б бабушка на полгода или на год отослала ее с глаз долой, в
свою дальнюю деревню, а сама справилась бы как-нибудь с
своими обманутыми и поруганными чувствами доверия, любви и потом простила, призвала бы ее, но долго еще не принимала бы ее в
свою любовь, не
дарила бы лаской и нежностью, пока Вера несколькими годами, работой всех сил ума и
сердца, не воротила бы себе права на любовь этой матери — тогда только успокоилась бы она, тогда настало бы искупление или, по крайней мере, забвение, если правда, что «время все стирает с жизни», как утверждает Райский.
Позднее я в нем полюбила отца
Малютки, рожденного мною.
Разлука тянулась меж тем без конца.
Он твердо стоял под грозою…
Вы знаете, где мы увиделись вновь —
Судьба
свою волю творила! —
Последнюю, лучшую
сердца любовь
В тюрьме я ему
подарила!
Женька с утра была кротка и задумчива.
Подарила Маньке Беленькой золотой браслет, медальон на тоненькой цепочке со
своей фотографией и серебряный нашейный крестик. Тамару упросила взять на память два кольца: одно — серебряное раздвижное о трех обручах, в средине
сердце, а под ним две руки, которые сжимали одна другую, когда все три части кольца соединялись, а другое — из золотой тонкой проволоки с альмандином.
Чувствительный и проницательный
сердцем, Алеша, иногда целую неделю обдумывавший с наслаждением, как бы ей что
подарить и как-то она примет подарок, делавший из этого для себя настоящие праздники, с восторгом сообщавший мне заранее
свои ожидания и мечты, впадал в уныние от ее журьбы и слез, так что его становилось жалко, а впоследствии между ними бывали из-за подарков упреки, огорчения и ссоры.
Память моя в
своих глубочайших недрах сохранила детский облик ходульной плясуньи, и
сердце мое и нынче рукоплещет ей, как рукоплескало в тот ненастный день, когда она, серьезная и спокойная, не
даря ни малейшего внимания ни глупым восторгам, ни дерзким насмешкам, плясала на
своих высоких ходулях и ушла на них с гордым сознанием, что не даровано помазанья свыше тем, кто не почувствовал драмы в ее даровом представлении.
Ласковая она была — вот что первое, не тем ласковая, что подарки
дарила, а так — по
сердцу своему ласковая.
Я прочел письма. Все они были очень ласковы, даже нежны. В одном из них, именно в первом письме из Сибири, Пасынков называл Машу
своим лучшим другом, обещался выслать ей деньги на поездку в Сибирь и кончил следующими словами: «Целую твои хорошенькие ручки; у здешних девушек таких ручек нету; да и головы их не чета твоей, и
сердца тоже… Читай книжки, которые я тебе
подарил, и помни меня, а я тебя не забуду. Ты одна, одна меня любила: так и я ж тебе одной принадлежать хочу…»
Надежда (осторожно ласкаясь). Бедный мой папка! Тебе стало плохо жить. Раньше ты
дарил своей Надине разные хорошенькие штучки, а теперь стал бедненький и не можешь порадовать
своё сердце подарком любимой дочурке.
В певучем граде моем купола горят,
И Спаса Светлого славит слепец бродячий,
И я
дарю тебе
свой колокольный град —
Ахматова! — и
сердце свое в придачу.
К чему нам служит власть, когда, ее имея,
Не властны мы себя счастливыми творить;
И
сердца своего покоить не умея,
Возможем ли другим спокойствие
дарить?
Я слышал потом, как тронутая до глубины
сердца маменька интересной девочки в отборных выражениях просила Юлиана Мастаковича сделать ей особую честь,
подарить их дом
своим драгоценным знакомством; слышал, с каким неподдельным восторгом Юлиан Мастакович принял приглашение и как потом гости, разойдясь все, как приличие требовало, в разные стороны, рассыпались друг перед другом в умилительных похвалах откупщику, откупщице, девочке и в особенности Юлиану Мастаковичу.
Милку привезла в пансион Карлуша, и прелестная кошечка составляла радость и гордость горбатой девочки. Не было худшей обиды для Карлуши, как обидеть её любимицу. Милку
подарил Карлуше её отец, который вскоре после этого умер и немудрено поэтому, что маленькая горбунья всем
своим сердцем привязалась к его живому подарку. Милка спала в дортуаре в постели девочки, ела из одной тарелки с ней и бросалась со всех ног навстречу Карлуше.
— Это, голубушка, правильно… Совсем опутала, вишь, касатика… Как липку обобрала и
свой портрет
подарила… Он этот портрет-то приложил к
сердцу, да и бац…
Он вспомнил лекаря Эренштейна, и, в желании вредить однофамильцу
своего дяди и названному сопернику, заносчивое
сердце его нашло скоро источник изобретения, какого бы, конечно, не
подарили риторические курсы, чреватые этими источниками.
Она — чего нам забыть не должно, —
своим примером внушив немецкой княжне, что́ может народность над
сердцем русского,
подарила нас великою государынею, которая потому только в истории нашей не стоит на первом месте, что оно было занято Петром беспримерным.