Неточные совпадения
Лет тридцать тому назад было это: сижу я
в ресторане, задумался о чем-то, а лакей, остроглазый такой, молоденький, пристает: “Что прикажете
подать?” — “Птичьего молока стакан!” — “Простите, говорит, птичье молоко все вышло!” Почтительно сказал, не усмехнулся.
Живо мы пообедали. Он служил расторопно и, несмотря на тучность и немолодые лета, как муха летал из сада
в ресторан и обратно, ничего не уронив. Когда
подали кофе, мы усадили его с собой и, разумеется, приступили с расспросами.
Глуп как гусь — и по первым
ресторанам, и
в подвалах и кабаках, и по актрисам, и
в гусары просился — просьбу недавно
подавал.
— Насмотрелся-таки я на ихнюю свободу, и
в ресторанах побывал, и
в театрах везде был, даже
в палату депутатов однажды пробрался — никакой свободы нет!
В ресторан коли ты до пяти часов пришел, ни за что тебе обедать не
подадут! после восьми — тоже! Обедай между пятью и восемью!
В театр взял билет — так уж не прогневайся! ни шевельнуться, ни ноги протянуть — сиди, как приговоренный! Во время представления — жара,
в антрактах — сквозной ветер. Свобода!
В станционном
ресторане подают сосиски с капустой и предупреждают: «Это у немцев,
в Эйдткунене, с трихинами, а у нас и заведения этого нет».
— Нет, мы не будем ужинать
в ресторане, — заявила она с решительным видом, — и
подадут грязно, и масло прогорклое… Вообще здесь не стоит ужинать, и мы это устроим лучше у нас дома. Не правда ли, Шура?
Зинаида Федоровна бросила на стол салфетку и быстро, с жалким, страдальческим лицом, вышла из столовой. Поля, громко рыдая и что-то причитывая, тоже вышла. Суп и рябчик остыли. И почему-то теперь вся эта ресторанная роскошь, бывшая на столе, показалась мне скудною, воровскою, похожею на Полю. Самый жалкий и преступный вид имели два пирожка на тарелочке. «Сегодня нас унесут обратно
в ресторан, — как бы говорили они, — а завтра опять
подадут к обеду какому-нибудь чиновнику или знаменитой певице».
Вознесенский. Прошение не подписано, а оставлено письмо вам и Лизавете Андреевне. (
Подает из кармана письмо.) Я приехал на квартиру. Мне сказали, что
в ресторане. Я пошел. Тогда Федор Васильевич сказали, чтобы я пришел через час, и найду ответ. Я пришел, и вот…
Дама весьма хорошо умела представлять, как она краснела за него
в одном женевском
ресторане — где он при множестве туристов «вел возмутительную сцену с горчичницей» за то, что ему
подали не такую горчицу.
А я к тому времени опять прихварывать начал. Перемогался изо всех сил. Случалось —
подаю на стол, вдруг как забьет меня кашель. Сначала держусь, а потом, когда не станет возможности, брошу приборы на стол и бегом
в коридор. Кашляю, кашляю, даже
в глазах потемнеет. Этаких вещей ведь
в хороших
ресторанах не любят. Ты, скажут, или служи, или ступай
в больницу ложись. Здесь не богадельня. У нас публика чистая.
Милль пригласил меня сразу обедать
в ресторан парламента,
в то его отделение, куда допускались лица, не принадлежащие к представительству. И вот, когда
подали спаржу с двумя соусами, английским и польским, то Милль, выбрав английский, как бы извинился передо мною, что он предпочитает этот соус, хотя он ест его только по привычке, а не потому, что стоит его есть.
Ужин
подали около четырех на отдельных столиках
в столовой побольше, рядом с
рестораном. Растения густо обставляли эту залу и делали ее похожей на зимний сад. Воздух сгустился. Испарения широких листьев и запах цветов наполняли его. Огни двух люстр и стенных жирандолей выходили ярче на темной зелени.
Ты думаешь, если
в ресторане на карте написано тюрбо, так тебе и
подадут тюрбо, — нет, шалишь, тюрбо-то уже давно вывелось!