Неточные совпадения
Затем толпы с гиком бросились в воду и стали
погружать материал
на дно.
Дни потянулись медленнее, хотя каждый из них, как раньше, приносил с собой невероятные слухи, фантастические рассказы. Но люди, очевидно, уже привыкли к тревогам и шуму разрушающейся жизни, так же, как привыкли галки и вороны с утра до вечера летать над городом. Самгин смотрел
на них в окно и чувствовал, что его усталость растет, становится тяжелей,
погружает в состояние невменяемости. Он уже наблюдал не так внимательно, и все, что люди делали, говорили, отражалось в нем, как
на поверхности зеркала.
— То есть не по поручению, а по случаю пришлось мне поймать
на деле одного полотера, он замечательно приспособился воровать мелкие вещи, — кольца, серьги, броши и вообще. И вот, знаете, наблюдаю за ним. Натирает он в богатом доме паркет. В будуаре-с. Мальчишку-помощника выслал, живенько открыл отмычкой ящик в трюмо, взял что следовало и
погрузил в мастику. Прелестно. А затем-с…
Тут бы
на дно, а он перекинет
на другой бок, поднимет и поставит
на минуту прямо, потом ударит сверху и
погрузит судно в хлябь.
Черепки, медвежьи и собачьи кости и
грузила от неводов, находимые
на месте их бывшего жилья, указывают
на то, что они знакомы были с гончарным
делом, охотились
на медведей и ловили неводом рыбу и что
на охоте им помогала собака.
На другой
день было как-то особенно душно и жарко.
На западе толпились большие кучевые облака. Ослепительно яркое солнце перешло уже за полдень и изливало
на землю горячие лучи свои. Все живое попряталось от зноя. Властная истома
погрузила всю природу в дремотное состояние. Кругом сделалось тихо — ни звука, и даже самый воздух сделался тяжелым и неподвижным.
Заводский караван все-таки поспел во-время нагрузиться, а хлебный
дня на два запоздал, —
грузить хлеб труднее, чем железо да чугун.
Запасшись таким орудием, надобно выбрать место умеренно глубокое, где водится более раков, и у самого берега бросить
на дно какого-нибудь мяса, кишки, требуху или хоть умятого хлеба; раки сейчас поползут к корму со всех сторон; тогда расщепленную палку бережно
погрузить в воду и, наводя тихонько
на рака, как можно к нему ближе, вдруг воткнуть развилки в
дно: рак попадет между ними и увязнет вверху расщепа.
Удить надобно со
дна,
на две и
на три удочки; лещ берет тихо и ведет наплавок, не вдруг его
погружая: всегда успеешь схватить удилище и подсечь.
Уженье устроивается тремя способами: 1) Можно удить с наплавком и умеренно тяжелым
грузилом, пуская так глубоко, чтобы
грузило было
на весу, а крючок тащился по
дну.
Большого сорта крючки, и даже средние,
на толстых лесах или крепких шнурках с
грузилом, если вода быстра, насаживаются рыбкою, опускаются
на дно реки, пруда или озера, предпочтительно возле берега, около корней и коряг, и привязываются к воткнутому в берег колу, удилищу или кусту.
В самом
деле, это было забавное зрелище: как скоро бросят калач в воду, то несколько из самых крупных карпий (а иногда и одна) схватят калач и
погрузят его в воду; но, не имея возможности его откусить, скоро выпустят изо рта свою добычу, которая сейчас всплывет
на поверхность воды; за нею немедленно являются и карпии, уже в большем числе, и с большею жадностью и смелостью схватывают калач со всех сторон, таскают, дергают, ныряют с ним, и как скоро он немного размокнет, то разрывают
на куски и проглатывают в одну минуту.
В тихое время и
на тихой воде, в верховьях прудов, где материк стоит наравне с берегами, обросшими лесом, листья застилают воду иногда так густо, что трудно закинуть удочку, и если
грузило легко, то крючок с насадкой будет лежать
на листьях; разумеется, надобно добиться, чтобы крючок опустился и наплавок встал; удить надобно всячески, то есть и очень мелко и глубоко, потому что рыба иногда берет очень высоко, под самыми листьями, а иногда со
дна.
Надобно стараться приучить ее клевать со
дна; тут она утаскивает и
погружает наплавок в воду, а потому подсекать ее нетрудно, и только тут можно удить
на две удочки; если же вы удите
на весу, то надобно подсекать ту же минуту, как скоро она потащит наплавок или начнет его
погружать.
2) Можно удить без наплавка с
грузилом очень тяжелым, находящимся в расстоянии двух и даже трех четвертей от крючка:
грузило ляжет
на дно, а леса с червяком будет извиваться по течению воды.
Во всякое время года выгодны для уженья перекаты (мелкие места реки), устья впадающих речек и ручьев, ямы, выбитые падением воды под мельничными колесами и вешняками. Перекаты — проходное место рыбы, переплывающей из одного омута в другой, скатывающейся вниз, когда вода идет
на убыль, и стремящейся вверх, когда вода прибывает; перекаты всегда быстры, следовательно удить надобно со
дна и с тяжелыми
грузилами. Течение воды будет тащить и шевелить насадку
на крючке, и проходящая рыба станет хватать ее.
— За Кыном по-настоящему следовало бы схватиться, — объяснял Савоська. — Да видишь, под самым Кыном перебор сумлительный… Он бы и ничего, перебор-от, да, вишь, кыновляне караван
грузят в реке, ну, либо
на караван барку снесет, либо
на перебор, только держись за грядки. Одинова там барку вверх
дном выворотило. Силища несосветимая у этой воды! Другой сплавщик не боится перебора, так опять прямо в кыновский караван врежется: и свою барку загубит, и кыновским достанется.
— Отродясь не врал, а тут вру… — бормочет Денис, мигая глазами. — Да нешто, ваше благородие, можно без
грузила? Ежели ты живца или выполозка
на крючок сажаешь, то нешто он пойдет ко
дну без
грузила? Вру… — усмехается Денис. — Чёрт ли в нем, в живце-то, ежели поверху плавать будет! Окунь, щука, налим завсегда
на донную идет, а которая ежели поверху плавает, то ту разве только шилишпер схватит, да и то редко… В нашей реке не живет шилишпер… Эта рыба простор любит.
До праздника с работой управились… Горянщину
на пристань свезли и
погрузили ее в зимовавшие по затонам тихвинки и коломенки. Разделался Патап Максимыч с
делами, как ему и не чаялось. И
на мельницах работа хорошо сошла, муку тоже до праздника всю
погрузили… С Низу письма получены:
на суда кладчиков явилось довольно, а пшеницу в Баронске купили по цене сходной. Благодушествует Патап Максимыч, весело встречает великий праздник.
И сразу же в эти последние
дни августа привалило к нему столько груза и пассажиров, что сегодня, полчаса до отхода, хозяин его дал приказание больше не
грузить, боясь сесть за Сормовом,
на том перекате, где он сам сидел
на «Бирюче».
В кармане его сюртука находилась дорогая старинная фарфоровая табакерка, наполненная нюхательным табаком, и два раза в
день — утром, встав с постели, и вечером, ложась спать, — добрый немец открывал табакерку, доставшуюся ему по наследству от матери, с нарисованным
на крышке по фарфору ее портретом, и,
погрузив в нее свой маленький шарообразный носик, он наслаждался некоторое время ароматным запахом табака.