Неточные совпадения
Иноков был зловеще одет в черную, суконную рубаху, подпоясанную широким ремнем, черные брюки его заправлены в сапоги; он очень похудел и, разглядывая всех сердитыми глазами, часто, вместе
с Робинзоном, подходил к столу
с водками. И всегда за ними боком, точно краб, шел
редактор. Клим дважды слышал, как он
говорил фельетонисту вполголоса...
— Как живем? Да — все так же.
Редактор — плачет, потому что ни люди, ни события не хотят считаться
с ним. Робинзон — уходит от нас, бунтует,
говорит, что газета глупая и пошлая и что ежедневно, под заголовком, надобно печатать крупным шрифтом: «Долой самодержавие». Он тоже, должно быть, скоро умрет…
Капитан Горталов, бывший воспитатель в кадетском корпусе, которому запретили деятельность педагога, солидный краевед, талантливый цветовод и огородник, худощавый, жилистый,
с горячими глазами, доказывал
редактору, что протуберанцы являются результатом падения твердых тел на солнце и расплескивания его массы, а у чайного стола крепко сидел Радеев и
говорил дамам...
Клим Самгин был согласен
с Дроновым, что Томилин верно
говорит о гуманизме, и Клим чувствовал, что мысли учителя, так же, как мысли
редактора, сродны ему. Но оба они не возбуждали симпатий, один — смешной, в другом есть что-то жуткое. В конце концов они, как и все другие в редакции, тоже раздражали его чем-то; иногда он думал, что это «что-то» может быть «избыток мудрости».
Самгину казалось, что
редактор говорит умно, но все-таки его словесность похожа на упрямый дождь осени и вызывает желание прикрыться зонтиком.
Редактора слушали не очень почтительно, и он находил только одного единомышленника — Томилина, который,
с мужеством пожарного, заливал пламень споров струею холодных слов.
Редактор иностранной части «Morning Star'a» узнал меня. Начались вопросы о том, как я нашел Гарибальди, о его здоровье.
Поговоривши несколько минут
с ним, я ушел в smoking-room. [курительную комнату (англ.).] Там сидели за пель-элем и трубками мой белокурый моряк и его черномазый теолог.
— Да-с, вы
говорите серьезное основание; но где ж оно и какое? Оно должно же по крайней мере иметь какую-нибудь систему, логическую последовательность, развиваться органически, а не метаться из стороны в сторону, — возразил
редактор; но Калинович очень хорошо видел, что он уж только отыгрывался словами.
— Так ты так и
говори! — гремел он. — Так напрямик и объясняй: австрияк так австрияк, пруссак так пруссак, а мадьяр мне не сочиняй,
редактора зря не подводи. Вот что! Нешто
с вас спросится? Вы намадьярите, а
редактору по шапке накладут!.. — И, видя «глубокое» впечатление, произведенное его словами и его строгим окриком, он уже смирившимся и умилостивленным тоном прибавил, укоризненно качая головой...
Оглядываясь на свое прошлое теперь, через много лет, я ищу: какая самая яркая бытовая, чисто московская фигура среди московских
редакторов газет конца прошлого века?
Редактор «Московских ведомостей» М.Н. Катков? — Вечная тема для либеральных остряков, убежденный слуга правительства. Сменивший его
С.А. Петровский? — О нем только
говорили как о счастливом игроке на бирже.
Мое отчаяние продолжалось целую неделю, потом оно мне надоело, потом я окончательно махнул рукой на литературу. Не всякому быть писателем… Я старался не думать о писаной бумаге, хоть было и не легко расставаться
с мыслью о грядущем величии. Началась опять будничная серенькая жизнь, походившая на дождливый день. Расспрощавшись навсегда
с собственным величием, я обратился к настоящему, а это настоящее, в лице
редактора Ивана Ивановича,
говорило...
В антракт Тургенев выглянул из ложи, а вся публика встала и обнажила головы. Он молча раскланялся и исчез за занавеской, больше не показывался и уехал перед самым концом последнего акта незаметно. Дмитриев остался, мы пошли в сад. Пришел Андреев-Бурлак
с редактором «Будильника» Н.П. Кичеевым, и мы сели ужинать вчетвером.
Поговорили о спектакле, о Тургеневе, и вдруг Бурлак начал собеседникам рекомендовать меня, как ходившего в народ, как в Саратове провожали меня на войну, и вдруг обратился к Кичееву...
Он был и в Индии, занимался торговлей в Китае, но неудачно; потом поехал в Гаванну служить на одной сигарной фабрике, оттуда перебрался в Калифорнию, был репортером и затем
редактором газеты и — авантюрист в душе, жаждущий перемен, — приехал на Сандвичевы острова, в Гонолулу, понравился королю и скоро сделался первым министром
с жалованьем в пять тысяч долларов и, как
говорили, был очень хороший первый министр и честный человек.
У Мирова был замечательный бас, — мне еще много позже
говорили: европейский бас. Но почему-то он ушел
с оперной сцены. Настоящая его фамилия была Миролюбов, Виктор Сергеевич. Впоследствии он оказался очень талантливым
редактором, и его «Журнал для всех» пользовался почетной известностью.