Неточные совпадения
Люцернский
пастор говорил удивительную проповедь. Честь четырех кантонов для слушателей этой проповеди была воплощена в куске белого полотна
с красным крестом. Люди дрожали от ненависти к французам.
Рудин стоит посередине комнаты и
говорит,
говорит прекрасно, ни дать ни взять молодой Демосфен перед шумящим морем; взъерошенный поэт Субботин издает по временам, и как бы во сне, отрывистые восклицания; сорокалетний бурш, сын немецкого
пастора, Шеллер, прослывший между нами за глубочайшего мыслителя по милости своего вечного, ничем не нарушимого молчанья, как-то особенно торжественно безмолвствует; сам веселый Щитов, Аристофан наших сходок, утихает и только ухмыляется; два-три новичка слушают
с восторженным наслаждением…
Оно
говорило с визгливою песнью русской кухарки;
с косящимся на солнце ощипанным орлом, которого напоказ зевакам таскал летом по острову ощипанный и полуголодный мальчик;
говорило оно и
с умными глазами остриженного пуделя, танцующего в красном фраке под звуки разбитой шарманки, — со всеми и со всем умело
говорить это маленькое чуткое сердечко, и унять его говорливость, научить его молчанию не смог даже сам
пастор Абель, который, по просьбе Софьи Карловны Норк, со всех решительно сторон, глубокомысленно обсудил душевную болезнь Мани и снабдил ее книгами особенного выбора.
Андрей Васильевич встретил меня в Риге на самом вокзале, повел завтракать в парк и в первую стать рассказал свою радость.
Пастор,
с которым познакомил его Нордштрем и который «во сне
говорил одну ночь по-еврейски, а другую — по-гречески», принес ему «обновление смысла».
— Нет, не шучу; но, впрочем, Нордштрем хотел свести барона
с каким-то
пастором, который одну ночь
говорит во сне по-еврейски, а другую — по-гречески.
Христя произнесла обе эти немецкие фразы
с напыщенною декламацпею,
с какою
говорят немецкие
пасторы и актеры, и, нетерпеливо топнув ногой, докончила...
Тогда он смотрел еще очень моложаво, постарше меня, но все-таки он человек скорее нашего поколения. Наружности он был скромной, вроде англиканского
пастора,
говорил тихо, сдержанно, без всякого краснобайства, но
с тонкими замечаниями и оценками. Он в то время принадлежал исключительно литературе и журнализму и уже позднее выступил на политическую арену, депутатом, и дошел до звания министра по ирландским делам в министерстве Гладстона.
Князь Вадбольский, управившись
с Владимиром, поспешил к
пастору и, узнав, что он
говорит по-русски, обласкал его; на принесенные же им жалобы, что так неожиданно и против условий схвачен человек, ему близкий, дан ему утешительный ответ, что это сделано по воле фельдмаршала, именно для блага человека, в котором он принимает такое живое участие; и потому
пастор убежден молчать об этом происшествии, как о важной тайне.
Воспитанница
пастора просила жениха своего пригласить странников закусить
с ними, чтобы не упустить случая, как она
говорила, сделать удовольствие ее воспитателю.
Для расположения этого праздника, по рекомендации Глика, выписан был уж
с неделю из Мариенбурга тамошний школьный мастер Дихтерлихт, которому,
говорил пастор, не найти подобного от Эвста [Эвст (Эвикшта) — река в Латвии, правый приток Западной Двины.] до Бельта генияльною изобретательностью угождать Грациям и Минерве.
— Выдача клевретам Карла Двенадцатого личности врага есть, конечно, приобретение благодарности его величества и громкого имени. Благодарность, громкое имя… опять скажу, пустые имена, кимвальный звон! Нам
с тобою надобны деньги, деньги и деньги, мне чрез них наслаждения вещественные. Чем долее наслаждаться, тем лучше; а там мир хоть травой зарасти. Что ж
пасторы говорят о душе… ха-ха-ха! (В это время послышался крик совы в замке.) Что это захохотало в другой комнате?
—
Говорите,
говорите, господин
пастор! — продолжал уже Вульф утихающим голосом. — Я готов слушать вас
с терпением, к которому мне пора бы привыкнуть.