Неточные совпадения
Варвара сидела у борта, держась руками за перила, упираясь на руки подбородком, голова ее дрожала мелкой дрожью, непокрытые волосы шевелились. Клим стоял рядом
с нею, вполголоса вспоминая стихи о море,
говорить громко было неловко, хотя все
пассажиры давно уже пошли спать. Стихов он знал не много, они скоро иссякли, пришлось
говорить прозой.
Самгин пошел к паровозу, — его обгоняли
пассажиры, пробежало человек пять веселых солдат; в центре толпы у паровоза стоял высокий жандарм в очках и двое солдат
с винтовками, —
с тендера наклонился к ним машинист в папахе.
Говорили тихо, и хотя слова звучали отчетливо, но Самгин почувствовал, что все чего-то боятся.
Впереди тяжело шагал человек в шубе
с лисьим воротником, в меховой шапке
с наушниками, — по шпалам тоже шли
пассажиры; человек в шапке сдержанно
говорил...
Даже два старца (
с претензией на государственность), ехавшие вместе
с нами, — и те не интересовались своим отечеством, но считали его лишь местом для получения присвоенных по штатам окладов. По-видимому, они ничего не ждали, ни на что не роптали, и даже ничего не мыслили, но в государственном безмолвии сидели друг против друга, спесиво хлопая глазами на прочих
пассажиров и как бы
говоря: мы на счет казны нагуливать животы едем!
Этот человек сразу и крепко привязал меня к себе; я смотрел на него
с неизбывным удивлением, слушал, разинув рот. В нем было, как я думал, какое-то свое, крепкое знание жизни. Он всем
говорил «ты», смотрел на всех из-под мохнатых бровей одинаково прямо, независимо, и всех — капитана, буфетчика, важных
пассажиров первого класса — как бы выравнивал в один ряд
с самим собою,
с матросами, прислугой буфета и палубными
пассажирами.
За кормою, вся в пене, быстро мчится река, слышно кипение бегущей воды, черный берег медленно провожает ее. На палубе храпят
пассажиры, между скамей — между сонных тел — тихо двигается, приближаясь к нам, высокая, сухая женщина в черном платье,
с открытой седой головою, — кочегар, толкнув меня плечом,
говорит тихонько...
И в это время на корабле умер человек.
Говорили, что он уже сел больной; на третий день ему сделалось совсем плохо, и его поместили в отдельную каюту. Туда к нему ходила дочь, молодая девушка, которую Матвей видел несколько раз
с заплаканными глазами, и каждый раз в его широкой груди поворачивалось сердце. А наконец, в то время, когда корабль тихо шел в густом тумане, среди
пассажиров пронесся слух, что этот больной человек умер.
Я ответил, что разговор был и что капитан Гез не согласился взять меня
пассажиром на борт «Бегущей по волнам». Я прибавил, что
говорю с ним, Брауном, единственно по указанию Геза о принадлежности корабля ему. Это положение дела я представил без всех его странностей, как обычный случай или естественную помеху.
Все переменилось: дождь стал шутлив, ветер игрив, сам мрак, булькая водой,
говорил «да». Я отвел
пассажиров в шкиперскую каюту и, торопясь, чтобы не застиг и не задержал Гро, развязал паруса, — два косых паруса
с подъемной реей, снял швартовы, поставил кливер и, когда Дюрок повернул руль, «Эспаньола» отошла от набережной, причем никто этого не заметил.
— Да, про них тоже нехорошо
говорят, — отозвался солидный
пассажир с табакеркой в руках.
Но другим
пассажирам словоохотливый дьякон нимало наскучил: они любовно слушали, как он от коварного нахалкиканца
с корневильскими корешками перешел к настоящему нашему собственному положению
с подозрительным нигилистом. Дьякон
говорил...
— Как я рад, как я рад такой приятной встрече, —
говорил Никита Федорыч, обнимая и крепко целуя Флора Гаврилова, к немалому изумлению веденеевского приказчика. «Что за светло воскресенье нашло на него», — думает Флор Гаврилов. И вспало ему на ум то же самое, что подумалось и капитану, и рабочему
с богатырскими плечами, и
пассажирам: «Хлебнул, должно быть, ради сырой погоды».
Что мог он сделать
с этими «мерзавцами»? Пока он на пароходе, он — в подчинении капитану. Не пойдет же он жаловаться
пассажирам! Кому? Купчишкам или мужичью? Они его же на смех поднимут. Да и на что жаловаться?.. Свидетелей не было того, как и что этот «наглец» Теркин стал
говорить ему — ему, Фрументию Перновскому!
Он заходил взад и вперед по носовой палубе, где сидели
пассажиры второго класса, боролся
с своим желанием заглянуть в капитанскую каюту,
поговорить еще
с писателем.
Кондуктор бросился на площадку.
Пассажирам не было его видно. Они видели только, как мужик, стоя на нижней ступеньке, что-то
говорил, угрюмо глядя вниз, потом махнул рукою и спрыгнул обратно
с быстро шедшего поезда.
Да и едущие
с Дальнего Востока
пассажиры, как я уже
говорил, лишены газет по Восточно-Китайской, Забайкальской и Сибирской железным дорогам.