Неточные совпадения
— Да я и строений для этого не строю; у меня нет зданий
с колоннами да фронтонами.
Мастеров я не выписываю из-за границы. А уж крестьян от хлебопашества ни за что не оторву. На фабриках у меня работают только в голодный год, всё пришлые, из-за куска хлеба. Этаких фабрик наберется много. Рассмотри только попристальнее свое хозяйство, то увидишь — всякая тряпка пойдет в дело, всякая дрянь даст доход, так что после отталкиваешь только да
говоришь: не нужно.
— Великий
мастер празднословия, — лениво, однако
с явной досадой сказал Попов, наливая Климу красного вина. — Вы имейте в виду: ему дорого не то, что он
говорит, а то — как!
— Я — тоже не
мастер по части объяснений. Самому многое неясно. А
с мужиками и вообще не умею
говорить.
Обломов
с упреком поглядел на него, покачал головой и вздохнул, а Захар равнодушно поглядел в окно и тоже вздохнул. Барин, кажется, думал: «Ну, брат, ты еще больше Обломов, нежели я сам», а Захар чуть ли не подумал: «Врешь! ты только
мастер говорить мудреные да жалкие слова, а до пыли и до паутины тебе и дела нет».
Дело в том, что Тарантьев
мастер был только
говорить; на словах он решал все ясно и легко, особенно что касалось других; но как только нужно было двинуть пальцем, тронуться
с места — словом, применить им же созданную теорию к делу и дать ему практический ход, оказать распорядительность, быстроту, — он был совсем другой человек: тут его не хватало — ему вдруг и тяжело делалось, и нездоровилось, то неловко, то другое дело случится, за которое он тоже не примется, а если и примется, так не дай Бог что выйдет.
— Ракитин знает. Много знает Ракитин, черт его дери! В монахи не пойдет. В Петербург собирается. Там,
говорит, в отделение критики, но
с благородством направления. Что ж, может пользу принесть и карьеру устроить. Ух, карьеру они
мастера! Черт
с эфикой! Я-то пропал, Алексей, я-то, Божий ты человек! Я тебя больше всех люблю. Сотрясается у меня сердце на тебя, вот что. Какой там был Карл Бернар?
Приезжал дядя Яков
с гитарой, привозил
с собою кривого и лысого часовых дел
мастера, в длинном черном сюртуке, тихонького, похожего на монаха. Он всегда садился в угол, наклонял голову набок и улыбался, странно поддерживая ее пальцем, воткнутым в бритый раздвоенный подбородок. Был он темненький, его единый глаз смотрел на всех как-то особенно пристально;
говорил этот человек мало и часто повторял одни и те же слова...
Первая причина мне кажется основательнее других, да и ружейные
мастера всегда ею объясняют свои неудачи в приведении иных ружей в цель; они
говорят, и
с ними согласиться, что от мгновенного, ровного нагреванья ствола придается большая сила вылетающей дроби, для чего необходима ровность слоев железа.
А больше и
говорить не стал, да и некогда ему было ни
с кем разговаривать, потому что государь приказал сейчас же эту подкованную нимфозорию уложить и отослать назад в Англию — вроде подарка, чтобы там поняли, что нам это не удивительно. И велел государь, чтобы вез блоху особый курьер, который на все языки учен, а при нем чтобы и Левша находился и чтобы он сам англичанам мог показать работу и каковые у нас в Туле
мастера есть.
— Это, —
говорит, — ваше величество, точно, что работа очень тонкая и интересная, но только нам этому удивляться
с одним восторгом чувств не следует, а надо бы подвергнуть ее русским пересмотрам в Туле или в Сестербеке, — тогда еще Сестрорецк Сестербеком звали, — не могут ли наши
мастера сего превзойти, чтобы англичане над русскими не предвозвышались.
Англичане Левшу сейчас хлоп-хлоп по плечу и как ровного себе — за руки. «Камрад, —
говорят, — камрад — хороший
мастер, — разговаривать
с тобой со временем, после будем, а теперь выпьем за твое благополучие».
Одни
говорили, что беды никакой не будет, что только выкупаются, что холодная вода выгонит хмель, что везде мелко, что только около кухни в стари́це будет по горло, но что они
мастера плавать; а другие утверждали, что, стоя на берегу, хорошо растабарывать, что глубоких мест много, а в стари́це и
с руками уйдешь; что одежа на них намокла, что этак и трезвый не выплывет, а пьяные пойдут как ключ ко дну.
Встречаясь друг
с другом,
говорили о фабрике, о машинах, ругали
мастеров, —
говорили и думали только о том, что связано
с работой.
— Как это жалко! — произнес немец, и когда начали играть, оказался очень плохим
мастером этого дела.
С первой игры Калинович начал без церемонии браниться; ставя ремиз, он
говорил: «Так нельзя играть; это значит подсиживать!.. У вас все приемные листы, а вы пасуете».
— Но, впрочем, не
говоря об вас, он на это
мастер, — продолжала она, понизив голос (что мне было особенно приятно) и указывая глазами на Любовь Сергеевну, — он открыл в бедной тетеньке (так называлась у них Любовь Сергеевна), которую я двадцать лет знаю
с ее Сюзеткой, такие совершенства, каких я и не подозревала…
— О, ритор — лицо очень важное! — толковала ей gnadige Frau. — По-моему, его обязанности трудней обязанностей великого
мастера. Покойный муж мой, который никогда не был великим
мастером, но всегда выбирался ритором, обыкновенно
с такою убедительностью представлял трудность пути масонства и так глубоко заглядывал в душу ищущих, что некоторые устрашались и отказывались,
говоря: «нет, у нас недостанет сил нести этот крест!»
Великий
мастер, который был не кто иной, как Сергей Степаныч, в траурной мантии и
с золотым знаком гроссмейстера на шее, открыв ложу обычным порядком, сошел со своего стула и, подойдя к гробу, погасил на западе одну свечу,
говоря: «Земля еси и в землю пойдеши!» При погашении второй свечи он произнес: «Прискорбна есть душа моя даже до смерти!» При погашении третьей свечи он сказал: «Яко возмеши дух, и в персть свою обратится».
— Тише, князь, это я! — произнес Перстень, усмехаясь. — Вот так точно подполз я и к татарам; все высмотрел, теперь знаю их стан не хуже своего куреня. Коли дозволишь, князь, я возьму десяток молодцов, пугну табун да переполошу татарву; а ты тем часом, коли рассудишь, ударь на них
с двух сторон, да
с добрым криком; так будь я татарин, коли мы их половины не перережем! Это я так
говорю, только для почину; ночное дело
мастера боится; а взойдет солнышко, так уж тебе указывать, князь, а нам только слушаться!
— Вы смутьянить пришли! — закричал он. — Шалит Антоша? Вы врете, ничего он не шалит. Если бы он шалил, я бы без вас это знал, а
с вами я
говорить не хочу. Вы по городу ходите, дураков обманываете, мальчишек стегаете, диплом получить хотите на стегательных дел
мастера. А здесь не на такого напали. Милостивый государь, прошу вас удалиться!
— Полноте, бога ради! Нынешняя служба никого не изнуряет. Василий Иванович
говорил мне, что вы нуждаетесь в некоторых материалах для своей работы о больницах. Чудак этот Василий Иванович! — вставил губернатор
с добродушной улыбкой. — Труженик вечный, а
мастер — никогда! Я как увидел его — сказал это, и не ошибся.
Про Силачева
говорили, что однажды на работе, поссорившись
с мастером, он столкнул его
с лесов, —
мастер похворал и помер.
Окраска крыш, особенно
с нашею олифой и краской, считалась очень выгодным делом, и потому этою грубой, скучной работой не брезговали даже такие хорошие
мастера, как Редька. В коротких брючках,
с тощими лиловыми ногами, он ходил по крыше, похожий на аиста, и я слышал, как, работая кистью, он тяжело вздыхал и
говорил...
— Уж я обо всем
с домашними условился: мундир его припрячем подале, и если чего дойдет, так я назову его моим сыном. Сосед мой, золотых дел
мастер, Франц Иваныч, стал было мне отсоветывать и
говорил, что мы этак беду наживем; что если французы дознаются, что мы скрываем у себя под чужим именем русского офицера, то, пожалуй, расстреляют нас как шпионов; но не только я, да и старуха моя слышать об этом не хочет. Что будет, то и будет, а благодетеля нашего не выдадим.
Но мной не считали нужным или интересным заниматься так, как вчера, и я скромно стал сзади. Возникли предположения идти осматривать оранжерею, где помещались редкие тропические бабочки, осмотреть также вновь привезенные картины старых
мастеров и статую, раскопанную в Тибете, но после «Ксаверия» не было ни у кого настоящей охоты ни к каким развлечениям. О нем начали
говорить с таким увлечением, что спорам и восклицаниям не предвиделось конца.
— Я
говорю, чтоб вы меня извинили, Крестьян Иванович, в том, что я, сколько мне кажется, не
мастер красно
говорить, — сказал господин Голядкин полуобиженным тоном, немного сбиваясь и путаясь. — В этом отношении я, Крестьян Иванович, не так, как другие, — прибавил он
с какою-то особенною улыбкою, — и много
говорить не умею; придавать слогу красоту не учился. Зато я, Крестьян Иванович, действую; зато я действую, Крестьян Иванович!
— Да-с, Крестьян Иванович. Я, Крестьян Иванович, хоть и смирный человек, как я уже вам, кажется, имел честь объяснить, но дорога моя отдельно идет, Крестьян Иванович. Путь жизни широк… Я хочу… я хочу, Крестьян Иванович, сказать этим… Извините меня, Крестьян Иванович, я не
мастер красно
говорить.
Только тогда, на месте казни, всматриваясь в эту несытую фигуру, мы
говорим себе: «Каков! а я еще вчера видел, как он шнырил по улицам!» Но даже и это не всегда вразумляет нас, ибо, сказавши себе такое назидание, мы тут же опять вступаем на торную дорогу, опять завязываем себе глаза, и не расстаемся
с нашей повязкой до тех пор, покуда новая церемония
с эшафотом и заплечным
мастером насильно не сорвет ее.
Когда кто-нибудь
с уверенностью полного
мастера говорит об обязанностях человека, — простые смертные, люди легкомысленные, такие, как я, должны думать, что этот урок относится к ним, что эта филиппика есть косвенное порицание их легкомысленного поведения.
Я
говорю все это
с тою целию, чтобы вперед испросить себе у моего читателя снисхождения ко всестороннему несовершенству моего рассказа о лице, воспроизведение которого стоило бы трудов гораздо лучшего
мастера, чем я.
— Ребята, — сказал он своим обычным сухим голосом, не опуская руки, пока море не расступилось, Пэд здесь. Я
говорить не
мастер. Мы плавали и дрались вместе. Многие из нас живы только благодаря ему. Пусть идет
с миром.
— Кто про это
говорит!
Мастер отличнейший, в лучшем виде значит. Ежели теперича, ваше привосходительство,
с позволения так сказать, по нашим делам он человек, значит, больной, а мы держим его без пролежек; ваше привосходительство, жалование, значит, кладем ему сполна, — проговорил Пузич, но таким голосом, по тону которого ясно было видно, что похвала Петрухе была ему нож острый, и он ее поддерживал только по своим торговым расчетам.
— Сам, —
говорю, — не знаю. Наслышан я, что есть еще в Москве хороший
мастер Силачев: и он по всей России между нашими именит, но он больше к новгородским и к царским московским письмам потрафляет, а наша икона строгановского рисунка, самых светлых и рясных вап, так нам потрафить может один
мастер Севастьян
с понизовья, но он страстный странствователь: по всей России ходит, староверам починку работает, и где его искать — неизвестно.
А я
мастер молча
говорить, я всю жизнь мою проговорил молча и прожил сам
с собою целые трагедии молча.
(Прим. автора.)] уезд вместе
с тамошним исправником, которого лично не знал, но слышал о нем много хорошего: все почти
говорили, что он очень добрый человек и ловкий, распорядительный исправник, сверх того, большой говорун и великий
мастер представлять, как мужики и бабы
говорят.
— Приклейку…
Мастеру уважения не доказываешь, а тоже, приклейку ей давай… Что нынче
с Грунькой
говорила?
Он надел шубу и через минуту уже шел по улице. Тут он горько заплакал. Он плакал и думал о людской неблагодарности… Эта женщина
с голыми пятками была когда-то бедной швейкой, и он осчастливил ее, сделав женою ученого
мастера, который у Функа и K° получает 750 рублей в год! Она была ничтожной, ходила в ситцевых платьях, как горничная, а благодаря ему она ходит теперь в шляпке и перчатках, и даже Функ и K°
говорит ей «вы»…
— Все, что
с нею случилось
с того времени, как мы расстались, не правда ли? Вы знаете, я не
мастер говорить… когда бы можно было на письме?.. это бы дело другое.
Для расположения этого праздника, по рекомендации Глика, выписан был уж
с неделю из Мариенбурга тамошний школьный
мастер Дихтерлихт, которому,
говорил пастор, не найти подобного от Эвста [Эвст (Эвикшта) — река в Латвии, правый приток Западной Двины.] до Бельта генияльною изобретательностью угождать Грациям и Минерве.
Великолепный Вицман,
мастер из… из… ну хоть из Парижа, упадет передо мною на колени, когда снимать будет
с меня мерку… а я себе важно, по-графски, обопруся на него и
говорю ему: «Смотри, любезный Вицман, в рюмочку, да чтоб не лопнули ушки у пуговиц… и в двое суток, минута в минуту по моим часам» (показывает, что он вынимает часы из кармана).
Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, — сказал он
с мрачною и презрительною усмешкой, — а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы
говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в
мастера, который их сделал.