Неточные совпадения
— Ты в бабью любовь — не верь. Ты помни, что баба не душой, а телом любит. Бабы — хитрые, ух! Злые. Они даже и друг друга не любят, погляди-ко
на улице, как они злобно да завистно глядят одна
на другую, это — от жадности все: каждая злится, что, кроме ее, еще другие
на земле живут.
Он перекрестил ее три раза, снял с своей шеи и надел
на нее образок. Она молча поклонилась ему до
земли. Он привстал и весело
поглядел на одну здоровую бабу с грудным ребеночком
на руках.
Он молча указал рукой. Я
поглядел в ту сторону, но ничего не видел. Дерсу посоветовал мне смотреть не
на землю, а
на деревья. Тогда я заметил, что одно дерево затряслось, потом еще и еще раз. Мы встали и тихонько двинулись вперед. Скоро все разъяснилось.
На дереве сидел белогрудый медведь и лакомился желудями.
Погляди на белые ноги мои: они много ходили; не по коврам только, по песку горячему, по
земле сырой, по колючему терновнику они ходили; а
на очи мои, посмотри
на очи: они не глядят от слез…
— Я чердынский… Это верно. Убогие у нас места,
земля холодная, неродимая. И дошлый же ты старичонко, как я
погляжу на тебя!
— Товарищи! Говорят,
на земле разные народы живут — евреи и немцы, англичане и татары. А я — в это не верю! Есть только два народа, два племени непримиримых — богатые и бедные! Люди разно одеваются и разно говорят, а
поглядите, как богатые французы, немцы, англичане обращаются с рабочим народом, так и увидите, что все они для рабочего — тоже башибузуки, кость им в горло!
Саша прошел за угол, к забору, с улицы, остановился под липой и, выкатив глаза,
поглядел в мутные окна соседнего дома. Присел
на корточки, разгреб руками кучу листьев, — обнаружился толстый корень и около него два кирпича, глубоко вдавленные в
землю. Он приподнял их — под ними оказался кусок кровельного железа, под железом — квадратная дощечка, наконец предо мною открылась большая дыра, уходя под корень.
Манило за город,
на зелёные холмы, под песни жаворонков,
на реку и в лес, празднично нарядный. Стали собираться в саду, около бани, под пышным навесом берёз, за столом, у самовара, а иногда — по воскресеньям — уходили далеко в поле, за овраги,
на возвышенность, прозванную Мышиный Горб, — оттуда был виден весь город, он казался написанным
на земле ласковыми красками, и однажды Сеня Комаровский,
поглядев на него с усмешечкой, сказал...
Пьянея всё более, он качался, и казалось, что вот сейчас ткнётся головой в
землю и сломает свою тонкую шею. Но он вдруг легко и сразу поднял ноги,
поглядел на них, засмеялся, положил
на скамью и, вытянувшись, сказал...
Лег я
на землю и
поглядел; как
поглядел, так по всему моему телу и пошел мороз…
Дениска решительно взял пирог и, отойдя далеко в сторону, сел
на земле, спиной к бричке. Тотчас же послышалось такое громкое жеванье, что даже лошади обернулись и подозрительно
поглядели на Дениску.
Дьякон взял гитару, которая постоянно лежала
на земле около стола, настроил ее и запел тихо, тонким голоском: «Отроцы семинарстии у кабака стояху…», но тотчас же замолк от жары, вытер со лба пот и взглянул вверх
на синее горячее небо. Самойленко задремал; от зноя, тишины и сладкой послеобеденной дремоты, которая быстро овладела всеми его членами, он ослабел и опьянел; руки его отвисли, глаза стали маленькими, голову потянуло
на грудь. Он со слезливым умилением
поглядел на фон Корена и дьякона и забормотал...
— «Принеси фунт золота, лошадь в лесу…» — объяснил Федя. — Золотник по-ихнему три, фунт — два, пуд — один; золото — смола, полштоф — притачка, лошадь — заноза… Теперь ежели взять по-настоящему, какой это народ? Разве это крестьянин, который
землю пашет, али там мещанин, мастеровой… У них у всех одна вера: сколько украл, столько и пожил. Будто тоже золото принесли, а
поглядеть, так один золотник несут в контору, а два
на сторону. Волки так волки и есть, куда их ни повороти!..
— Тут господин Голядкин-младший, улыбнувшись немного, — официально и форменно улыбнувшись, хотя вовсе не так, как бы следовало (потому что ведь во всяком случае он одолжен же был благодарностью господину Голядкину-старшему), итак, улыбнувшись официально и форменно, прибавил, что он с своей стороны весьма рад, что господин Голядкин хорошо почивал; потом наклонился немного, посеменил немного
на месте,
поглядел направо, налево, потом опустил глаза в
землю, нацелился в боковую дверь и, прошептав скороговоркой, что он по особому поручению, юркнул в соседнюю комнату.
— Пойду
погляжу на то место у стены, где стоял мой возлюбленный, — говорит Суламифь. — Прикоснусь руками к камням, которые он трогал, поцелую
землю под его ногами.
— Какой невеличек!..
Поглядела бы ты
на него: парнишка куды
на смысле, такой-то шустрый, резвый, все разумеет, даром от
земли не видать; да я ведь посмеялся, я не потачлив, что греха таить, а бить не бью… оба они дороги мне больно, бабка, даром не родные, во как, — продолжал он, лаская Аксюшку, — во! не будь их, так, кажись, и мне, и хозяйке моей скорее бы жизнь опостыла; с ними все как бы маленечко повеселее, право-ну!
— А — пошатнулась душа в другую сторону… хочется мне пройти по
земле возможно дальше… наскрозь бы!
Поглядеть, — как оно все стоит… как живет,
на что надеется? Вот. Однако — с моей рожей — нет у меня причины идти. Спросят люди — чего ты ходишь? Нечем оправдаться. Вот я и думаю, — кабы рука отсохла, а то — язвы бы явились какие… С язвами — хуже, бояться будут люди…
— Эх, Семен, Семен! — вздрагивал глуховатый голос Тиунова. — Сколько я видел людей, сколько горя постиг человеческого! Любят люди горе, радость — вдвое! И скажу тебе от сердца слово — хорош есть
на земле русский народ! Дикий он, конечно, замордованный и весьма несчастен, а — хорош, добротный, даровитый народ! Вот — ты
погляди на него пристально и будешь любить! Ну, тогда, брат, запоешь!
Он сгрёб ногами кучу
земли,
поглядел на неё — она показалась ему похожей
на могильный холм, и он тотчас разровнял её.
Фельдшер вышел
на двор
поглядеть: как бы не уехал Калашников
на его лошади. Метель всё еще продолжалась. Белые облака, цепляясь своими длинными хвостами за бурьян и кусты, носились по двору, а по ту сторону забора, в поле, великаны в белых саванах с широкими рукавами кружились и падали, и опять поднимались, чтобы махать руками и драться. А ветер-то, ветер! Голые березки и вишни, не вынося его грубых ласок, низко гнулись к
земле и плакали: «Боже, за какой грех ты прикрепил нас к
земле и не пускаешь
на волю?»
Платонов. Как
поглядишь вокруг себя, да подумаешь серьезно, в обморок падаешь!.. И что хуже всего, так это то, что всё мало-мальски честное, сносное молчит, мертвецки молчит, только смотрит… Всё смотрит
на него с боязнью, всё кланяется до
земли этому ожиревшему, позолоченному выскочке, всё обязано ему от головы до пяток! Честь в трубу вылетела!
Ефрем Денисов тоскливо
поглядел кругом
на пустынную
землю.
Слуги пошли,
поглядели, назад воротились, белому царю поклонились, великому государю таку речь держáт: «Не березник то мотается-шатается, мордва в белых балахонах Богу своему молится, к земле-матушке
на восток преклоняется».
Как возговорит белый царь людям своим: «Ой вы гой еси, мои слуги верные, слуги верные, неизменные, вы подите-ка, поглядите-ка
на те ли
на горы
на Дятловы, что там за березник мотается, мотается-шатается, к земле-матушке преклоняется?»…
В изумлении
поглядели бы
на плачущего
на Алешу Наташа Ростова или дядя Ерошка. Как чужды, непонятны были бы им его клятвы любить во веки веков
землю и жизнь! Душа целостно и радостно сливается с жизнью мира, — какие же тут возможны клятвы, для чего они? Не станет ребенок клясться перед собою в любви к матери. Но с исступлением Алеши будет клясться пасынок в любви к прекрасной мачехе, с ужасом чувствуя, что нет у него в душе этой любви.
И видел Филипп сон. Всё, видел он, изменилось:
земля та же самая, дома такие же, ворота прежние, но люди совсем не те стали. Все люди мудрые, нет ни одного дурака, и по улицам ходят всё французы и французы. Водовоз, и тот рассуждает: «Я, признаться, климатом очень недоволен и желаю
на градусник
поглядеть», а у самого в руках толстая книга.
Пашка торопливо сбросил тулупчик
на землю и с помощью матери снял рубаху… Доктор лениво
поглядел на него и похлопал его по голому животу.
— Не забудьте поучить и этого молодца! — кивнул Яков Потапович в сторону последнего, молча лежавшего
на земле. — Жаль, сбежала черномазая, а то
поглядела бы, как ее милого дружка попотчуют батогами.
Свист и удар! В пяти шагах от него взрыло сухую
землю, и скрылось ядро. Невольный холод пробежал по его спине. Он опять
поглядел на ряды. Вероятно вырвало многих; большая толпа собралась у 2-го батальона.
Он
поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и
земля.
На небе расчищало и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что
на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.