Неточные совпадения
И почти всегда ему, должно быть, казалось, что он сообщил о человеке мало
плохого, поэтому он закреплял
конец своей повести узлом особенно резких слов.
«Жаловаться — не на что. Он — едва ли хитрит. Как будто даже и не очень умен. О Любаше он, вероятно, выдумал, это — литература. И —
плохая. В
конце концов он все-таки неприятный человек. Изменился? Изменяются люди… без внутреннего стержня. Дешевые люди».
Он перечитал, потом вздохнул и, положив локти на стол, подпер руками щеки и смотрел на себя в зеркало. Он с грустью видел, что сильно
похудел, что прежних живых красок, подвижности в чертах не было. Следы молодости и свежести стерлись до
конца. Не даром ему обошлись эти полгода. Вон и седые волосы сильно серебрятся. Он приподнял рукой густые пряди черных волос и тоже не без грусти видел, что они редеют, что их темный колорит мешается с белым.
За обедом был, между прочим, суп из черепахи; но после того супа, который я ел в Лондоне, этого нельзя было есть. Там умеют готовить, а тут наш Карпов как-то не так зарезал черепаху, не выдержал мяса, и оно вышло жестко и грубо. Подавали уток; но утки значительно
похудели на фрегате. Зато крику, шуму, веселья было без
конца! Я был подавлен, уничтожен зноем. А товарищи мои пили за обедом херес, портвейн, как будто были в Петербурге!
Вообще не скрывал, что он вырос, и под
конец переговоров вел себя гораздо
хуже, нежели в начале.
Немецкая монистическая организация, немецкий порядок не допускают апокалиптических переживаний, не терпят ощущений наступления
конца старого мира, они закрепляют этот мир в
плохой бесконечности.
К
концу страды образцовый хозяин
худеет и устает, словно он самолично и пахал, и сеял, и жал, и косил.
В
конце ссылки и сейчас после ссылки у меня наступил сравнительно
плохой период, период понижения, а не повышения.
К
концу года Пачковский бросил гимназию и поступил в телеграф. Брат продолжал одиноко взбираться на Парнас, без руководителя, темными и запутанными тропами: целые часы он барабанил пальцами стопы, переводил, сочинял, подыскивал рифмы, затеял даже словарь рифм… Классные занятия шли все
хуже и
хуже. Уроки, к огорчению матери, он пропускал постоянно.
Рационалистическое сознание мешает им принять идею
конца истории и мира, которая предполагается их неясными чувствами и предчувствиями; они защищают
плохую бесконечность, торжествующую в жизни натурального рода.
А вместе с тем прогрессисты-позитивисты отрицают
конец истории, исповедуют религию
плохой бесконечности, отсутствия
конца во времени, бесконечного совершенствования.
Хорошо бы и то, когда бы тем и
конец был, но умирать томною смертию, под батожьем, под кошками, в кандалах, в погребе, нагу, босу, алчущу, жаждущу, при всегдашнем поругании; государь мой, хотя холопей считаете вы своим имением, нередко
хуже скотов, но, к несчастию их горчайшему, они чувствительности не лишены.
В
конце концов старик начал просто бояться неизвестной, но неминуемой грозы,
похудел, осунулся и сделался крайне раздражительным и недоверчивым.
Чем
хуже, тем лучше, тем ближе к
концу.
— По здешнему месту эти
концы очень часто, сударь, бывают. Смотришь, это, на человека: растет, кажется… ну, так растет! так растет! Шире да выше, краше да лучше, и конца-краю, по видимостям, деньгам у него нет. И вдруг, это, — прогорит. Словно даже свечка, в одну минуту истает. Либо сам запьет, либо жена сбесится… разумеется, больше от собственной глупости. И пойдет, это, книзу, да книзу, уже да
хуже…
— Видел. У моей двери тоже. Ну, до свиданья! До свиданья, свирепая женщина. А знаете, друзья, драка на кладбище — хорошая вещь в
конце концов! О ней говорит весь город. Твоя бумажка по этому поводу — очень хороша и поспела вовремя. Я всегда говорил, что хорошая ссора лучше
худого мира…
— Дай бог ей здоровья, сама меня еще при жизни назначила, а другие матери тоже попротивиться этому не захотели: так я и оставалась до самого
конца, то есть до разоренья… только
плохое, сударь, было мое настоятельство…
Продолжали жить, по-прежнему, со дня на день, с трудом сводя
концы с
концами, и — что всего
хуже — постоянно испытывали то чувство страха перед будущим, которое свойственно всем людям, живущим исключительно личным трудом.
— Слава богу, хорошо теперь стало, — отвечал содержатель, потирая руки, — одних декораций, ваше превосходительство, сделано мною пять новых; стены тоже побелил, механику наверху поправил; а то было, того и гляди что убьет кого-нибудь из артистов. Не могу, как другие антрепренеры, кое-как заниматься театром. Приехал сюда — так не то что на сцене, в зале было
хуже, чем в мусорной яме. В одну неделю просадил тысячи две серебром. Не знаю, поддержит ли публика, а теперь тяжело: дай бог
концы с
концами свести.
Оказалось, что портреты снимает удивительно: рисунок правильный, освещение эффектное, характерные черты лица схвачены с неподражаемой меткостью, но ни
конца, ни отделки, особенно в аксессуарах, никакой; и это бы еще ничего, но
хуже всего, что, рисуя с вас портрет, он делался каким-то тираном вашим: сеансы продолжал часов по семи, и — горе вам, если вы вздумаете встать и выйти: бросит кисть, убежит и ни за какие деньги не станет продолжать работы.
Свадебные хлопоты стали приходить к
концу. Калинович
худой, как скелет, сидел по обыкновению на своей кровати. Человек доложил ему, что пришел генеральшин Григорий Васильев.
Он
похудел, сделался бледен. Ревность мучительнее всякой болезни, особенно ревность по подозрениям, без доказательств. Когда является доказательство, тогда
конец и ревности, большею частию и самой любви, тогда знают по крайней мере, что делать, а до тех пор — мука! и Александр испытывал ее вполне.
Действительно, тот самый Семенов с седыми волосами, который в первый экзамен меня так обрадовал тем, что на вид был
хуже меня, и который, выдержав вторым вступительный экзамен, первый месяц студенчества аккуратно ходил на лекции, закутил еще до репетиций и под
конец курса уже совсем не показывался в университете.
Руки у него были
худые, красные, с чрезвычайно длинными пальцами, и ногти обкусаны так, что
концы пальцев его казались перевязаны ниточками.
Николай Всеволодович любопытно слушал и пристально вглядывался. Очевидно, капитан Лебядкин хоть и перестал пьянствовать, но все-таки находился далеко не в гармоническом состоянии. В подобных многолетних пьяницах утверждается под
конец навсегда нечто нескладное, чадное, что-то как бы поврежденное и безумное, хотя, впрочем, они надувают, хитрят и плутуют почти не
хуже других, если надо.
— Ведомо, — отвечал Серебряный и нахмурился. — Я шел сюда и думал, что опричнине
конец, а у вас дела
хуже прежнего. Да простит бог государю! А тебе грех, Борис Федорыч, что ты только молчишь да глядишь на все это!
На
конце ее не длинной, но толстой, жесткой черной косы, лежавшей между плеч
худой спины, был привешен серебряный рубль; такие же черные, смородинные глаза, как у отца и брата, весело блестели в молодом, старавшемся быть строгим лице.
За столом все разместились по старшинству без особенных затруднений; только оператор врачебной управы (несколько уже выпивший) заупрямился сесть на
конец стола на том основании, что будто бы ему будут доставаться
плохие куски, но и это недоразумение было улажено положительным удостоверением, что кушанья наготовлено слишком достаточно, чтобы могли иметь место подобного рода опасения.
— Ежели бы съел — один
конец, милушка; а то
хуже бывает…
— Смелей, пан Копычинский, смелей! — сказал Кирша. — Ты видишь, немного осталось. Что робеть, то
хуже… Ну, вот и дело с
концом! — примолвил он, когда поляк проглотил последний кусок.
Глеб не ошибся: луч отличился ничем не
хуже невода. К полуночи в лодке оказалось немало щук, шерешперов и других рыб. Ловля подходила уже к
концу, когда Гришка обратился неожиданно к Глебу.
«Женится — слюбится (продолжал раздумывать старый рыбак). Давно бы и дело сладили, кабы не стройка, не новая изба… Надо, видно, дело теперь порешить. На Святой же возьму его да схожу к Кондратию: просватаем, а там и делу
конец! Авось будет тогда повеселее. Через эвто, думаю я, более и скучает он, что один, без жены, живет: таких парней видал я не раз! Сохнут да сохнут, а женил, так и беда прошла. А все вот так-то задумываться не с чего… Шут его знает!
Худеет, да и полно!.. Ума не приложу…»
Уже в
конце октября у Нины Федоровны ясно определился рецидив. Она быстро
худела и изменялась в лице. Несмотря на сильные боли, она воображала, что уже выздоравливает, и каждое утро одевалась, как здоровая, и потом целый день лежала в постели одетая. И под
конец она стала очень разговорчива. Лежит на спине и рассказывает что-нибудь тихо, через силу, тяжело дыша. Умерла она внезапно и при следующих обстоятельствах.
… И хоть бы капля живой струи подо всем этим хламом и сором! Какое старье, какой ненужный вздор, какие
плохие пустячки занимали все эти головы, эти души, и не в один только этот вечер занимали их они, не только в свете, но и дома, во все часы и дни, во всю ширину и глубину их существования! И какое невежество в
конце концов! Какое непонимание всего, на чем зиждется, чем украшается человеческая жизнь!
— Да; только в самом себе… но… все равно… Вы обобрали меня, как птицу из перьев. Я никогда не думала, что я совсем не христианка. Но вы принесли мне пользу, вы смирили меня, вы мне показали, что я живу и думаю, как все, и ничуть не лучше тех, о ком говорят, будто они меня
хуже… Привычки жизни держат в оковах мою «христианку», страшно… Разорвать их я бессильна…
Конец!.. Я должка себя сломать или не уважать себя, как лгунью!
— Покорнейше прошу садиться! — проговорила она, показывая на один
конец худого кожаного дивана и сама садясь на другой
конец его.
Созидание Москвы и патриархальная неурядица московского уклада отзывались на
худом народе крайне тяжело; под гнетом этой неурядицы создался неистощимый запас голутвенных, обнищалых и до
конца оскуделых
худых людишек, которые с замечательной энергией тянули к излюбленным русским человеком украйнам, а в том числе и на восток, на Камень, как называли тогда Урал, где сибирская украйна представлялась еще со времен новгородских ушкуйников [Ушкуйники (от «ушкуй» — плоскодонная ладья с парусами и веслами) — дружины новгородцев в XI–XV вв., отправлявшиеся по речным и североморским путям с торговыми и военными целями.
Татьяна Васильевна после того ушла к себе, но Долгов и критик еще часа два спорили между собою и в
конце концов разругались, что при всех почти дебатах постоянно случалось с Долговым, несмотря на его добрый характер! Бедный генерал, сколько ни устал от дневных хлопот, сколь ни был томим желанием спать, считал себя обязанным сидеть и слушать их. Как же после этого он не имел права считать жену свою
хуже всех в мире женщин! Мало что она сама, но даже гости ее мучили его!
Хуже всего было то, что я не мог отказаться; меня ждал, в случае отказа, моральный
конец, горший смерти.
У вас была
худая мать, Истомин,
худая мать; она дурно вас воспитала, дурно, дурно воспитала! — докончила Ида, и, чего бы, кажется, никак нельзя было от нее ожидать, она с этим словом вдруг сердито стукнула
концом своего белого пальца в красивый лоб Романа Прокофьича.
Помилуйте: в целое нынешнее лето я не видел стрелку флюгера обращенной на юг, а все на север или еще того
хуже — на запад, потому что ежели северный ветер приносит нам больше, чем нужно, прохлады, то западный гонит нам тучи, которым иногда по целым неделям
конца не видать.
— Ревновал бы, ей-богу. Ну, как это другого она станет целовать? чужого больше отца любить? Тяжело это и вообразить. Конечно, все это вздор; конечно, всякий под
конец образумится. Но я б, кажется, прежде чем отдать, уж одной заботой себя замучил: всех бы женихов перебраковал. А кончил бы все-таки тем, что выдал бы за того, кого она сама любит. Ведь тот, кого дочь сама полюбит, всегда всех
хуже отцу кажется. Это уж так. Много из-за этого в семьях
худа бывает.
Май месяц стоял в последних числах, следовательно, было самое лучшее время года для поездки в глубь Уральских гор, куда был заброшен Пеньковский завод; от губернского города Прикамска мне предстояло сделать на земских верст двести с лишком по самому
плохому из русских трактов — Гороблагодатскому, потому что Уральская горнозаводская железная дорога тогда еще только строилась — это было в
конце семидесятых годов.
Который в начале мне кажется хорошим, в
конце выходит
плохим.
— Себя боюсь, Гаврила Иваныч, сердце дрозжит… это тоже понять надо. А сам думаю: «Не пойду я к ней на глаза — и
конец тому делу»… Ей-богу!.. Потому как эта самая Марфа Ивановна
хуже мне погибели… Смерть она мне, вот что!
На другой день больному стало
хуже. Страшно бледный, с ввалившимися щеками, с глубоко ушедшими внутрь глазных впадин горящими глазами, он, уже шатающеюся походкой и часто спотыкаясь, продолжал свою бешеную ходьбу и говорил, говорил без
конца.
Mарина. Так
конец, значит, что было, то уплыло. Позабыть велишь! Ну, Никита, помни. Берегла я свою честь девичью пуще глаза. Погубил ты меня ни за что, обманул. Не пожалел сироту (плачет), отрекся от меня. Убил ты меня, да я на тебя зла не держу. Бог с тобой. Лучше найдешь — позабудешь,
хуже найдешь — воспомянешь. Воспомянешь, Никита. Прощай, коли так. И любила ж я тебя. Прощай в последний. (Хочет обнять его и берет за голову.)
А кто порукой.
Что наше войско враг не одолеет,
Что врозь оно не разбежится, прежде
Чем мы Москву перед собой увидим?
Не
хуже нас ходили воеводы!
Со всех
концов бесчисленное войско
Шло под Москву громовой черной тучей.
Да не дал Бог; все розно разошлись.
Так как же хочешь ты, чтоб с горстью войска
Я шел к Москве! Мне с Господом не спорить!
Что тем не менее он не считает себя
хуже «вас, остающихся лгать до
конца дней своих», и не просит у них прощения, а умирает с презрением к людям, не меньшим, чем к самому себе.