Неточные совпадения
Девочка перестала
плакать и только
по временам еще всхлипывала, перемогаясь.
Полными слез глазами она смотрела, как солнце, будто вращаясь в раскаленной атмосфере заката, погружалось за темную черту горизонта. Мелькнул еще раз золотой обрез огненного шара, потом брызнули две-три горячие искры, и темные очертания дальнего леса всплыли вдруг непрерывной синеватою чертой.
— Да ведь я ему
полный выход
заплатил! — спорил Макар. — Это как, по-твоему? Полтораста цалковых заплочено…
Прежде всего отслужили молебен, причем Антон Иваныч созвал дворню, зажег свечу и принял от священника книгу, когда тот перестал читать, и передал ее дьячку, а потом отлил в скляночку святой воды, спрятал в карман и сказал: «Это Агафье Никитишне». Сели за стол. Кроме Антона Иваныча и священника, никто
по обыкновению не дотронулся ни до чего, но зато Антон Иваныч сделал
полную честь этому гомерическому завтраку. Анна Павловна все
плакала и украдкой утирала слезы.
Егор Егорыч с нервным вниманием начал прислушиваться к тому, что происходило в соседних комнатах. Он ждал, что раздадутся
плач и рыдания со стороны сестер; этого, однако, не слышалось, а, напротив, скоро вошли к нему в комнату обе сестры, со слезами на глазах, но, по-видимому, сохранившие всю свою женскую твердость. Вслед за ними вошел также и Антип Ильич, лицо которого сияло
полным спокойствием.
Легко идется
по земле тому, кто
полной мерой
платит за содеянное. Вот уже и шоссе,
по которому когда-то так легко шагал какой-то Саша Погодин, — чуть ли не с улыбкой попирает его незримые отроческие следы крепко шагающий Сашка Жегулев, и в темной дали упоенно и радостно прозревает светящийся знак смерти. Идет в темноту, легкий и быстрый: лица его лучше не видеть и сердца его лучше не касаться, но тверда молодая поступь, и гордо держится на плечах полумертвая голова.
Из всех людей, с которыми Бенни с
полным великодушием делился всем, чем мог поделиться, его не вспомнил никто или
по крайней мере никто не вспомнил его с тем, чтобы
заплатить ему хотя малейшею внимательностию за его услуги, а вспомнили его один раз три друга, но только для того, чтобы забрать у больного последние его веши, имевшие хоть какую-нибудь ценность.
Варвара еще больше
пополнела и побелела, и по-прежнему творит добрые дела, и Аксинья не мешает ей. Варенья теперь так много, что его не успевают съедать до новых ягод; оно засахаривается, и Варвара чуть не
плачет, не зная, что с ним делать.
Покойницу понесли наконец, народ повалил следом, и он пошел за нею; священники были в
полном облачении, солнце светило, грудные ребенки
плакали на руках матерей, жаворонки пели, дети в рубашонках бегали и резвились
по дороге.
Бабушка, совсем уже старая, по-прежнему
полная и некрасивая, охватила Надю руками и долго
плакала, прижавшись лицом к ее плечу, и не могла оторваться.
Недостаточные и празднолюбивые гуляки были немедленно посажены на пашню — если же
по его расчету труд их оказывался недостаточным, то он отдавал их в батраки другим крестьянам, за что сии
платили ему добровольную дань, а отдаваемые в холопство имели
полное право откупаться, заплатя сверх недоимок двойной год.<овой> оброк.
Наш город был один из глухих городов «черты». В то время как в других местах и костюмы, и нравы еврейской среды уже сильно менялись, — у нас, несмотря на то, что еще не исчезла память о драконовских мерах прежнего начальства, резавшего пейсы и полы длинных кафтанов, — особенности еврейского костюма уцелели в
полной неприкосновенности. Полицейские облавы прежних времен имели исключительно характер «фискальный». Еврейское общество
платило, что следует, и после этого все опять шло по-старому.
Когда прошла живость первого впечатления и успокоились мои раздраженные нервы, я осмелился сказать, что мне не
по душе такая нечеловеческая, ветхозаветная твердость, что можно покоряться воле божией без фанатизма,
платя в то же время
полную дань своей человеческой природе.
Обо всем этом второй актер сообщал с
полным равнодушием, медленно покачивая туловище налево и направо. Но Цирельман уже не нуждался в его поддержке. С каждой фразой его голос крепнул и в нем все сильнее, как рокот металлических струн, трепетала древняя, многовековая библейская скорбь, которая, точно
плач по утерянном Иерусалиме, рыдает с такой неутолимой и горестной силой во всех еврейских молитвах и песнях.
Имение у него приведено в
полное расстройство и заложено;
по второй закладной он
платит двенадцать процентов и, кроме того,
по векселям еще должен тысяч десять.
— Добровольцы
по всем дорогам уходят в Феодосию, а оттуда в Керчь. В городе
полная анархия. Офицеры все забирают в магазинах, не
платя, солдаты врываются в квартиры и грабят. Говорят, собираются устроить резню в тюрьмах. Рабочие уже выбрали тайный революционный комитет, чтобы взять власть в свои руки.
Рабовладельчеством мы все возмущались, и от меня —
по счастию! — отошла эта чаша. Крепостными я не владел; но для того, чтобы произвести даровое
полное отчуждение, надо и теперь быть настроенным в самом «крайнем» духе. Да и то обязательное отчуждение земли, о которое первая Дума так трагически споткнулась, в сущности есть только выкуп (за него крестьяне
платили бы государству), а не дар, в размере хорошего надела, как желали народнические партии трудовиков, социал-демократов и революционеров.
А Евдоким человек степенный, божественный. Ни водки не пьет, ни табаку не курит и другим этого не дозволяет. «На водку, говорит, и полушки не дам». — «Как так!
По какому
полному праву? Нешто ты не наш?» — «Что ж такое, что ваш? Недоимки за мной не значится… всё как следовает. С какой же стати мне
платить?»
Громко
плача, входит высокая,
полная дама, одета наскоро по-ночному, торопится.
— Да; и мы с полковником дали ему слово, что и мы и вы будем питать к нему
полную доверенность и станем считать себя все его должниками в течение года, — и если,
по истечении года, ничто не разъяснится и деньги не отыщутся, тогда мы
платим ему двенадцать тысяч, а он их тогда дал согласие взять…
— Ты прав, сняв голову,
по волосам не
плачут, — заметила она почти спокойным голосом, но при этом окинула Сергея Дмитриевича таким взглядом,
полной непримиримой ненависти и бессильной злобы, каким арестант глядит на своего тюремщика, или дикий зверь на своего властного укротителя.