Неточные совпадения
— Я сделаю, — сказала Долли и, встав, осторожно стала водить ложкой по пенящемуся
сахару, изредка, чтоб отлепить от ложки приставшее к ней, постукивая ею по тарелке, покрытой уже разноцветными, желто-розовыми,
с подтекающим кровяным сиропом, пенками. «Как они
будут это лизать
с чаем!» думала она о своих детях, вспоминая, как она сама,
бывши ребенком, удивлялась, что большие не
едят самого лучшего — пенок.
— Как же, а я приказал самовар. Я, признаться сказать, не охотник до
чаю: напиток дорогой, да и цена на
сахар поднялась немилосердная. Прошка! не нужно самовара! Сухарь отнеси Мавре, слышишь: пусть его положит на то же место, или нет, подай его сюда, я ужо снесу его сам. Прощайте, батюшка, да благословит вас Бог, а письмо-то председателю вы отдайте. Да! пусть прочтет, он мой старый знакомый. Как же!
были с ним однокорытниками!
Она не взвешивала и не мерила, но видела, что
с мукой не дотянуть до конца недели, что в жестянке
с сахаром виднеется дно, обертки
с чаем и кофе почти пусты, нет масла, и единственное, на чем,
с некоторой досадой на исключение, отдыхал глаз, —
был мешок картофеля.
В «отдыхальне» подали
чай, на который просили обратить особенное внимание. Это толченый
чай самого высокого сорта: он родился на одной горе, о которой подробно говорит Кемпфер. Часть этого
чая идет собственно для употребления двора сиогуна и микадо, а часть, пониже сорт, для высших лиц. Его толкут в порошок, кладут в чашку
с кипятком — и
чай готов.
Чай превосходный, крепкий и ароматический, но нам он показался не совсем вкусен, потому что
был без
сахара. Мы, однако ж, превознесли его до небес.
Вы
с морозу, вам хочется
выпить рюмку вина, бутылка и вино составляют одну ледяную глыбу: поставьте к огню — она лопнет, а в обыкновенной комнатной температуре не растает и в час; захочется напиться
чаю — это короче всего, хотя хлеб тоже обращается в камень, но он отходит скорее всего; но вынимать одно что-нибудь, то
есть чай —
сахар, нельзя: на морозе нет средства разбирать, что взять, надо тащить все: и вот опять возни на целый час — собирать все!
Вдруг из дверей явились, один за другим, двенадцать слуг, по числу гостей; каждый нес обеими руками чашку
с чаем, но без блюдечка. Подойдя к гостю, слуга ловко падал на колени, кланялся, ставил чашку на пол, за неимением столов и никакой мебели в комнатах, вставал, кланялся и уходил. Ужасно неловко
было тянуться со стула к полу в нашем платье. Я протягивал то одну, то другую руку и насилу достал.
Чай отличный, как желтый китайский. Он густ, крепок и ароматен, только без
сахару.
Из маленьких синих чашек, без ручек,
пьют чай, но не прикусывает широкоплечий ямщик по крошечке
сахар, как у нас:
сахару нет и не употребляют его
с чаем.
Чай, наполовину налитый густыми, вкусными сливками, разбудил аппетит. Верочка приподнялась на локоть и стала
пить. — «Как вкусен
чай, когда он свежий, густой и когда в нем много
сахару и сливок! Чрезвычайно вкусен! Вовсе не похож на тот спитой,
с одним кусочком
сахару, который даже противен. Когда у меня
будут свои деньги, я всегда
буду пить такой
чай, как этот».
Да китайцы и правы: в отношениях
с ними все европейцы, как один европеец, не индивидуумы, а представители типа, больше ничего; одинаково не
едят тараканов и мокриц, одинаково не режут людей в мелкие кусочки, одинаково
пьют водку и виноградное вино, а не рисовое, и даже единственную вещь, которую видят свою родную в них китайцы, — питье
чаю, делают вовсе не так, как китайцы:
с сахаром, а не без
сахару.
Она любит
пить чай одна, потому что кладет
сахару вдоволь, и при этом ей подается горшочек
с густыми топлеными сливками, на поверхности которых запеклась румяная пенка.
Продам, — вот на
чай с сахаром и
будет…
Между прочим, и по моему поводу, на вопрос матушки, что у нее родится, сын или дочь, он запел петухом и сказал: «Петушок, петушок, востёр ноготок!» А когда его спросили, скоро ли совершатся роды, то он начал черпать ложечкой мед — дело
было за
чаем, который он
пил с медом, потому что
сахар скоромный — и, остановившись на седьмой ложке, молвил: «Вот теперь в самый раз!» «Так по его и случилось: как раз на седьмой день маменька распросталась», — рассказывала мне впоследствии Ульяна Ивановна.
Сколько часов работали половые, носясь по залам,
с кухни и на кухню, иногда находящуюся внизу, а зал — в третьем этаже, и учесть нельзя. В некоторых трактирах работали чуть не по шестнадцати часов в сутки. Особенно трудна
была служба в «простонародных» трактирах, где подавался
чай — пять копеек пара, то
есть чай и два куска
сахару на одного, да и то заказчики экономили.
Ему даны
были нарта собак, дней на 35 сухарей,
чаю да
сахару, маленький ручной компас и вместе
с крестом Невельского ободрение, что «если
есть сухарь, чтоб утолить голод, и кружка воды напиться, то
с божией помощью дело делать еще возможно».
В одиннадцать часов довольно ненастного зимнего дня, наступившего за бурною ночью, в которую Лиза так неожиданно появилась в Мереве, в бахаревской сельской конторе, на том самом месте, на котором ночью спал доктор Розанов, теперь весело кипел не совсем чистый самовар. Около самовара стояли четыре чайные чашки, чайник
с обделанным в олово носиком, молочный кубан
с несколько замерзшим сверху настоем, бумажные сверточки
чаю и
сахару и связка баранок. Далее еще что-то
было завязано в салфетке.
В углу, между соседнею дверью и круглою железною печкою, стояла узкая деревянная кроватка, закрытая стеганым бумажным одеялом; развернутый ломберный стол, на котором валялись книги, листы бумаги, высыпанный на бумагу табак, половина булки и тарелка колотого
сахару со сверточком
чаю; три стула, одно кресло
с засаленной спинкой и ветхая этажерка, на которой опять
были книги, бумаги, картузик табаку, человеческий череп, акушерские щипцы, колба, стеклянный сифон и лакированный пояс
с бронзовою пряжкой.
Если же у кума
было нельзя приютиться (Зачатиевский
был необыкновенно плодущ, и не всегда в его квартире имелся свободный угол), в таком случае Дерунов нанимал дешевенький нумер в гостинице «Рига» или у Ротина, и там все его издержки, сверх платы за нумер, ограничивались требованием самовара, потому что
чай и
сахар у него
были свои, а вместо обеда он насыщался холодными закусками
с сайкой, покупаемыми у лоточников.
Ромашов переживал теперь острую денежную нужду. Кредит
был прекращен ему повсюду: в буфете, в офицерской экономической лавочке, в офицерском капитале… Можно
было брать только обед и ужин в собрании, и то без водки и закуски. У него даже не
было ни
чаю, ни
сахару. Оставалась только, по какой-то насмешливой игре случая, огромная жестянка кофе. Ромашов мужественно
пил его по утрам без
сахару, а вслед за ним,
с такой же покорностью судьбе, допивал его Гайнан.
В углу на столе кипел самовар; домашние всей семьей собрались около него и
пили чай. Феклинья
с заплаканными глазами щелкала кусок
сахару; тесть дул в блюдечко и громко ругался. Гришка сидел неподвижно на верстаке и без всякой мысли смотрел в окошко.
Петр Михайлыч даже
чай пил не
с сахаром, а
с медом, и в четверг перед последним ефимоном [Ефимон — великопостная церковная служба.], чопорно одетый в серый демикотоновый сюртук и старомодную
с брыжами манишку, он сидел в своем кабинете и ожидал благовеста.
«Mais c’est une dame, et très comme il faut», [Да ведь это дама, и вполне приличная (фр.).] — отдыхал от Анисимова нападения Степан Трофимович,
с приятным любопытством наблюдая свою соседку книгоношу, пившую, впрочем,
чай с блюдечка и вприкуску. «Се petit morceau de sucre ce n’est rien… [Этот кусочек
сахару — это ничего… (фр.).] В ней
есть нечто благородное и независимое и в то же время — тихое. Le comme il faut tout pur, [В высшей степени приличное (фр.).] но только несколько в другом роде».
Я не отказался. Баба скоро внесла
чай, то
есть большущий чайник горячей воды, маленький чайник
с обильно заваренным
чаем, две большие каменные, грубо разрисованные чашки, калач и целую глубокую тарелку колотого
сахару.
Кончив дела, усаживались у прилавка, точно вороны на меже,
пили чай с калачами и постным
сахаром и рассказывали друг другу о гонениях со стороны никонианской церкви: там — сделали обыск, отобрали богослужебные книги; тут — полиция закрыла молельню и привлекла хозяев ее к суду по 103-й статье.
Недели через две после этого происшествия Марья Степановна занималась
чаем; она, оставаясь одна или при близких друзьях, любила
чай пить продолжительно, сквозь кусочек,
с блюдечка, что ей нравилось, между прочим, и тем, что
сахару выходило по этой методе гораздо меньше.
Докончивши аристократические воспоминания вместе
с четвертой чашкой
чаю, она вдруг начала, громко опрокидывая чашку (это
был фальшивый сигнал) и положивши на донышко крошечный кусочек
сахару...
Дисциплина
была железная, свободы никакой, только по воскресеньям отпускали в город до девяти часов вечера. Опозданий не полагалось. Будние дни
были распределены по часам, ученье до упаду, и часто, чистя сапоги в уборной еще до свету при керосиновой коптилке, вспоминал я свои нары, своего Шлему, который, еще затемно получив от нас пятак и огромный чайник, бежал в лавочку и трактир, покупал «на две
чаю, на две
сахару, на копейку кипятку», и мы наслаждались перед ученьем
чаем с черным хлебом.
В Самаре он остановился из экономии имеете
с Васей Васильевым, который
был тоже скуповат. Все расходы по номеру они платили пополам и даже
чай пили пополам — один день Вася заваривал свой
чай, причем каждый имел свой
сахар.
Из дядиной семьи, где он
был принят и обласкан как сын родной, Воронов очутился в казармах, под командой фельдфебеля, выкреста из евреев, и дядьки, вятского мужика, заставлявшего своего «племяша» чистить сапоги и по утрам бегать в лавку и трактир
с жестяным чайником за покупкой: «на две —
чаю, на две —
сахару и на копейку — кипятку».
Через день об этом происшествии знали в городе и в округе, а через два дня отец
с тетушкою поехали в Кромы и, остановясь у Селивана,
пили в его избе
чай и оставили его жене теплую шубу. На обратном пути они опять заехали к нему и еще привезли ему подарков:
чаю,
сахару и муки. Он брал все вежливо, но неохотно и говорил...
—
Чай да
сахар! — проговорила Фекла насмешливо. — Барыни какие, — добавила она, ставя ведра, — моду себе взяли каждый день
чай пить. Гляди-кось, не раздуло бы вас
с чаю-то! — продолжала она, глядя
с ненавистью на Ольгу. — Нагуляла в Москве пухлую морду, толстомясая!
Гаврило прибежал в страшных попыхах, приказал им всем оставаться тут до утра и караулить, а сам потом ринулся в девичью и через старшую компаньонку Любовь Любимовну,
с которой вместе крал и учитывал
чай,
сахар и прочую бакалею, велел доложить барыне, что собака, к несчастью, опять откуда-то прибежала, но что завтра же ее в живых не
будет, и чтобы барыня сделала милость, не гневалась и успокоилась.
Думает это бедняга и слезами так и захлебывается. Вот они, заячьи-то мечты! жениться рассчитывал, самовар купил, мечтал, как
с молодой зайчихой
будет чай-сахар
пить, и вместо всего — куда угодил! А сколько, бишь, часов до смерти-то осталось?
Как утка переваливаясь, толстая работница Матрена втащила ведерный самовар и поставила его на прибранный Настей и Парашей стол. Семья уселась чайничать. Позвали и канонницу Евпраксию.
Пили чай с изюмом, потому что сочельник, а
сахар скоромен: в него-де кровь бычачью кладут.
Степанида Трофимовна. Ах, батюшки мои! Да чем же он плут, скажи, пожалуйста? Каждый праздник он в церковь ходит, да придет-то раньше всех; посты держит; великим постом и
чаю не
пьет с сахаром — все
с медом либо
с изюмом. Так-то, голубчик! Не то, что ты. А если и обманет кого, так что за беда! не он первый, не он последний; человек коммерческий. Тем, Антипушка, и торговля-то держится. Не помимо пословица-то говорится: «не обмануть — не продать».
— Гм… Чьей фабрики
сахар? Бобринского? То-то… А это
чай? Воняет чем-то… Сардины какие-то… Помада ни к селу ни к городу… изюм
с сором… Задобрить хочет, подлизывается… Не-ет-с, милый дружок! Нас не задобришь! А для чего это он цикорного кофею всунул? Я не
пью. Кофей вредно
пить… На нервы действует… Хорошо, ступай! Кланяйся там!
Поели постного борща и мерзлой, противно-сладкой вареной картошки без масла, потом стали
пить чай, — отвар головок шиповника;
пили без
сахару. После несытной еды и тяжелой работы хотелось сладкого. Каждый старался показать, что
пьет с удовольствием, но в теле
было глухое раздражение и тоска.
— Помогает. В прошлом году
сахару не
было, я
с глицерофосфатом
чай пил. Так все на улицах пугались, — до того
было умное лицо!
Кажется, самое раннее из моих воспоминаний, — вкусовое.
Пью с блюдечка
чай с молоком, — несладкий и невкусный: я нарочно не размешал
сахара. Потом наливаю из кружки остатки
с пол блюдечка, — густые и сладкие. Ярко помню острое, по всему телу расходящееся наслаждение от сладкого. «Царь, наверное, всегда
пьет такой
чай!» И я думаю: какой счастливец царь!
Или под Дашичао: солдаты три дня голодали, от интендантства на все запросы
был один ответ: «Нет ничего!» А при отступлении раскрывают магазины и каждому солдату дают нести по ящику
с консервами,
сахаром,
чаем!
«Ты веди книгой и справляй по дому все полицейские обязанности, — сказал Аристархову купчик, — но деньги
с жильцов получать не моги, на то
есть Архип. Дочь его тебе стряпать
будет за мой счет,
чай,
сахар, керосин тоже мой и четвертной билет жалованья… Согласен? Приеду из заграничных земель, опять куролесить
будем, а туда тебя везти неравно испугаются… И без тебя там прохвостов довольно».
И
пьём чай, стараясь меньше употреблять
сахару, так как последний тоже обыкновенно на исходе,
с солдатским сухарём…
— Эй, Оноприйку! Шануй своего отца, бо ты видишь, как мы за его кровь сколько получаем и можем
чай пить, когда у других и к мяте
сахару нет. — Так мы и жили во всякой богу благодарности, и как родители мои
были набожные, то и я
был отведен материю моею в семилетнем возрасте на дух к попу! А поп у нас тогда
был Маркел, Прокопов зять, — бо Прокоп помер, — и
был той Маркел страшенный хозяин и превеликий хитрец, и он
с предумыслом спросил у меня...