Неточные совпадения
Поят народ распущенный,
Зовут
на службы земские,
Сажают, учат грамоте, —
Нужна ему она!
Левин помнил, как в то время, когда Николай
был в периоде набожности, постов, монахов,
служб церковных, когда он искал в религии помощи, узды
на свою страстную натуру, никто не только не поддержал его, но все, и он сам, смеялись над ним. Его дразнили, звали его Ноем, монахом; а когда его прорвало, никто не помог ему, а все с ужасом и омерзением отвернулись.
Первые шаги его в свете и
на службе были удачны, но два года тому назад он сделал грубую ошибку.
Главные качества Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по
службе, состояли, во-первых, в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной в нем
на сознании своих недостатков; во-вторых, в совершенной либеральности, не той, про которую он вычитал в газетах, но той, что у него
была в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого бы состояния и звания они ни
были, и в-третьих — главное — в совершенном равнодушии к тому делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не делал ошибок.
― Вот я завидую вам, что у вас
есть входы в этот интересный ученый мир, ― сказал он. И, разговорившись, как обыкновенно, тотчас же перешел
на более удобный ему французский язык. ― Правда, что мне и некогда. Моя и
служба и занятия детьми лишают меня этого; а потом я не стыжусь сказать, что мое образование слишком недостаточно.
«Если я сказал оставить мужа, то это значит соединиться со мной. Готов ли я
на это? Как я увезу ее теперь, когда у меня нет денег? Положим, это я мог бы устроить… Но как я увезу ее, когда я
на службе? Если я сказал это, то надо
быть готовым
на это, то
есть иметь деньги и выйти в отставку».
Окончив курсы в гимназии и университете с медалями, Алексей Александрович с помощью дяди тотчас стал
на видную служебную дорогу и с той поры исключительно отдался служебному честолюбию. Ни в гимназии, ни в университете, ни после
на службе Алексей Александрович не завязал ни с кем дружеских отношений. Брат
был самый близкий ему по душе человек, но он служил по министерству иностранных дел, жил всегда за границей, где он и умер скоро после женитьбы Алексея Александровича.
Последнее ее письмо, полученное им накануне, тем в особенности раздражило его, что в нем
были намеки
на то, что она готова
была помогать ему для успеха в свете и
на службе, а не для жизни, которая скандализировала всё хорошее общество.
И тут
есть злоупотребление, важное само по себе и вредно отзывающееся
на государственной
службе.
— Ведь он уж стар
был, — сказал он и переменил разговор. — Да, вот поживу у тебя месяц, два, а потом в Москву. Ты знаешь, мне Мягков обещал место, и я поступаю
на службу. Теперь я устрою свою жизнь совсем иначе, — продолжал он. — Ты знаешь, я удалил эту женщину.
Он говорил, что очень сожалеет, что
служба мешает ему провести с семейством лето в деревне, что для него
было бы высшим счастием, и, оставаясь в Москве, приезжал изредка в деревню
на день и два.
— Благородный молодой человек! — сказал он, с слезами
на глазах. — Я все слышал. Экой мерзавец! неблагодарный!.. Принимай их после этого в порядочный дом! Слава Богу, у меня нет дочерей! Но вас наградит та, для которой вы рискуете жизнью.
Будьте уверены в моей скромности до поры до времени, — продолжал он. — Я сам
был молод и служил в военной
службе: знаю, что в эти дела не должно вмешиваться. Прощайте.
Малоспособных выпускал он
на службу из первого курса, утверждая, что их не нужно много мучить: довольно с них, если приучились
быть терпеливыми, работящими исполнителями, не приобретая заносчивости и всяких видов вдаль.
Конечно, никак нельзя
было предполагать, чтобы тут относилось что-нибудь к Чичикову; однако ж все, как поразмыслили каждый с своей стороны, как припомнили, что они еще не знают, кто таков
на самом деле
есть Чичиков, что он сам весьма неясно отзывался насчет собственного лица, говорил, правда, что потерпел по
службе за правду, да ведь все это как-то неясно, и когда вспомнили при этом, что он даже выразился, будто имел много неприятелей, покушавшихся
на жизнь его, то задумались еще более: стало
быть, жизнь его
была в опасности, стало
быть, его преследовали, стало
быть, он ведь сделал же что-нибудь такое… да кто же он в самом деле такой?
В это время обратились
на путь истины многие из прежних чиновников и
были вновь приняты
на службу.
— Ради самого Христа! помилуй, Андрей Иванович, что это ты делаешь! Оставлять так выгодно начатый карьер из-за того только, что попался начальник не того… Что ж это? Ведь если
на это глядеть, тогда и в
службе никто бы не остался. Образумься, образумься. Еще
есть время! Отринь гордость и самолюбье, поезжай и объяснись с ним!
Сам же он во всю жизнь свою не ходил по другой улице, кроме той, которая вела к месту его
службы, где не
было никаких публичных красивых зданий; не замечал никого из встречных,
был ли он генерал или князь; в глаза не знал прихотей, какие дразнят в столицах людей, падких
на невоздержанье, и даже отроду не
был в театре.
Откуда возьмется и надутость и чопорность, станет ворочаться по вытверженным наставлениям, станет ломать голову и придумывать, с кем и как, и сколько нужно говорить, как
на кого смотреть, всякую минуту
будет бояться, чтобы не сказать больше, чем нужно, запутается наконец сама, и кончится тем, что станет наконец врать всю жизнь, и выдет просто черт знает что!» Здесь он несколько времени помолчал и потом прибавил: «А любопытно бы знать, чьих она? что, как ее отец? богатый ли помещик почтенного нрава или просто благомыслящий человек с капиталом, приобретенным
на службе?
Долго бы стоял он бесчувственно
на одном месте, вперивши бессмысленно очи в даль, позабыв и дорогу, и все ожидающие впереди выговоры, и распеканья за промедление, позабыв и себя, и
службу, и мир, и все, что ни
есть в мире.
Во владельце стала заметнее обнаруживаться скупость, сверкнувшая в жестких волосах его седина, верная подруга ее, помогла ей еще более развиться; учитель-француз
был отпущен, потому что сыну пришла пора
на службу; мадам
была прогнана, потому что оказалась не безгрешною в похищении Александры Степановны; сын,
будучи отправлен в губернский город, с тем чтобы узнать в палате, по мнению отца,
службу существенную, определился вместо того в полк и написал к отцу уже по своем определении, прося денег
на обмундировку; весьма естественно, что он получил
на это то, что называется в простонародии шиш.
Во время
службы я прилично плакал, крестился и кланялся в землю, но не молился в душе и
был довольно хладнокровен; заботился о том, что новый полуфрачек, который
на меня надели, очень жал мне под мышками, думал о том, как бы не запачкать слишком панталон
на коленях, и украдкою делал наблюдения над всеми присутствовавшими.
Задай мне
службу самую невозможную, какая только
есть на свете, — я побегу исполнять ее!
Лонгрен, матрос «Ориона», крепкого трехсоттонного брига [Бриг — двухмачтовое парусное судно с прямым парусным вооружением
на обеих мачтах.],
на котором он прослужил десять лет и к которому
был привязан сильнее, чем иной сын к родной матери, должен
был наконец покинуть эту
службу.
— Отнюдь нет-с, и даже в некотором смысле нелепость. Я только намекнул о временном вспоможении вдове умершего
на службе чиновника, — если только
будет протекция, — но, кажется, ваш покойный родитель не только не выслужил срока, но даже и не служил совсем в последнее время. Одним словом, надежда хоть и могла бы
быть, но весьма эфемерная, потому никаких, в сущности, прав
на вспоможение, в сем случае, не существует, а даже напротив… А она уже и о пенсионе задумала, хе-хе-хе! Бойкая барыня!
А ныне:
на цыпочках ходят, детей унимают: «Семен Захарыч
на службе устал, отдыхает, тш!» Кофеем меня перед
службой поят, сливки кипятят!
Беру тебя еще раз
на личную свою ответственность, — так и сказали, — помни, дескать, ступай!» Облобызал я прах ног его, мысленно, ибо взаправду не дозволили бы,
бывши сановником и человеком новых государственных и образованных мыслей; воротился домой, и как объявил, что
на службу опять зачислен и жалование получаю, господи, что тогда
было…
Какую
службу ты несёшь?»
«
На счастье грех роптать», Жужутка отвечает:
«Мой господин во мне души не чает;
Живу в довольстве и добре,
И
ем, и
пью на серебре...
Я отвечал, что приехал
на службу и явился по долгу своему к господину капитану, и с этим словом обратился
было к кривому старичку, принимая его за коменданта; но хозяйка перебила затверженную мною речь.
— Как я могу тебе в этом обещаться? — отвечал я. — Сам знаешь, не моя воля: велят идти против тебя — пойду, делать нечего. Ты теперь сам начальник; сам требуешь повиновения от своих.
На что это
будет похоже, если я от
службы откажусь, когда
служба моя понадобится? Голова моя в твоей власти: отпустишь меня — спасибо; казнишь — бог тебе судья; а я сказал тебе правду.
В качестве генеральского сына Николай Петрович — хотя не только не отличался храбростью, но даже заслужил прозвище трусишки — должен
был, подобно брату Павлу, поступить в военную
службу; но он переломил себе ногу в самый тот день, когда уже прибыло известие об его определении, и, пролежав два месяца в постели,
на всю жизнь остался «хроменьким».
Самгин стал слушать сбивчивую, неясную речь Макарова менее внимательно. Город становился ярче, пышнее; колокольня Ивана Великого поднималась в небо, как палец, украшенный розоватым ногтем. В воздухе плавал мягкий гул, разноголосо
пели колокола церквей, благовестя к вечерней
службе. Клим вынул часы, посмотрел
на них.
Когда он, купив гроб, платил деньги розовощекому, бритому купцу, который
был более похож
на чиновника, успешно проходящего
службу и довольного собою, — в магазин, задыхаясь, вбежал юноша с черной повязкой
на щеке и, взмахнув соломенной шляпой, объявил...
— Хотя — сознаюсь:
на первых двух допросах боялась я, что при обыске они нашли один адрес. А в общем я ждала, что все это
будет как-то серьезнее, умнее. Он мне говорит: «Вот вы Лассаля читаете». — «А вы, спрашиваю, не читали?» — «Я, говорит, эти вещи читаю по обязанности
службы, а вам, девушке, — зачем?» Так и сказал.
— Слушай-ка, Варавка хочет перевести меня
на службу в Рязань, а это, брат, не годится мне. Кто там, в Рязани,
будет готовить меня в университет? Да еще — бесплатно, как Томилин?
Он чувствовал себя окрепшим. Все испытанное им за последний месяц утвердило его отношение к жизни, к людям. О себе сгоряча подумал, что он действительно независимый человек и, в сущности, ничто не мешает ему выбрать любой из двух путей, открытых пред ним. Само собою разумеется, что он не пойдет
на службу жандармов, но, если б издавался хороший, независимый от кружков и партий орган, он, может
быть, стал бы писать в нем. Можно бы неплохо написать о духовном родстве Константина Леонтьева с Михаилом Бакуниным.
— Там живут Тюхи, дикие рожи, кошмарные подобия людей, — неожиданно и очень сердито сказал ‹Андреев›. — Не уговаривайте меня идти
на службу к ним — не пойду! «Человек рождается
на страдание, как искра, чтоб устремляться вверх» — но я предпочитаю погибать с Наполеоном, который хотел
быть императором всей Европы, а не с безграмотным Емелькой Пугачевым. — И, выговорив это, он выкрикнул латинское...
— Думаю — подать в отставку. К вам, адвокатам, не пойду, — неуютно
будет мне в сонме… профессиональных либералов, — пардон! Предпочитаю частную
службу. В промышленности. Где-нибудь
на Урале или за Уралом. Вы
на Урале бывали?
Тогда еще он
был молод, и если нельзя сказать, чтоб он
был жив, то, по крайней мере, живее, чем теперь; еще он
был полон разных стремлений, все чего-то надеялся, ждал многого и от судьбы, и от самого себя; все готовился к поприщу, к роли — прежде всего, разумеется, в
службе, что и
было целью его приезда в Петербург. Потом он думал и о роли в обществе; наконец, в отдаленной перспективе,
на повороте с юности к зрелым летам, воображению его мелькало и улыбалось семейное счастие.
Жизнь в его глазах разделялась
на две половины: одна состояла из труда и скуки — это у него
были синонимы; другая — из покоя и мирного веселья. От этого главное поприще —
служба на первых порах озадачила его самым неприятным образом.
Но как огорчился он, когда увидел, что надобно
быть, по крайней мере, землетрясению, чтоб не прийти здоровому чиновнику
на службу, а землетрясений, как
на грех, в Петербурге не бывает; наводнение, конечно, могло бы тоже служить преградой, но и то редко бывает.
Старики понимали выгоду просвещения, но только внешнюю его выгоду. Они видели, что уж все начали выходить в люди, то
есть приобретать чины, кресты и деньги не иначе, как только путем ученья; что старым подьячим, заторелым
на службе дельцам, состаревшимся в давнишних привычках, кавычках и крючках, приходилось плохо.
В петербургской
службе ему нечего
было делать с своею латынью и с тонкой теорией вершать по своему произволу правые и неправые дела; а между тем он носил и сознавал в себе дремлющую силу, запертую в нем враждебными обстоятельствами навсегда, без надежды
на проявление, как бывали запираемы, по сказкам, в тесных заколдованных стенах духи зла, лишенные силы вредить.
Дети ее пристроились, то
есть Ванюша кончил курс наук и поступил
на службу; Машенька вышла замуж за смотрителя какого-то казенного дома, а Андрюшу выпросили
на воспитание Штольц и жена и считают его членом своего семейства. Агафья Матвеевна никогда не равняла и не смешивала участи Андрюши с судьбою первых детей своих, хотя в сердце своем, может
быть бессознательно, и давала им всем равное место. Но воспитание, образ жизни, будущую жизнь Андрюши она отделяла целой бездной от жизни Ванюши и Машеньки.
— А если, — начала она горячо вопросом, — вы устанете от этой любви, как устали от книг, от
службы, от света; если со временем, без соперницы, без другой любви, уснете вдруг около меня, как у себя
на диване, и голос мой не разбудит вас; если опухоль у сердца пройдет, если даже не другая женщина, а халат ваш
будет вам дороже?..
— И зовете меня
на помощь; думал, что пришла пора медведю «сослужить
службу», и чуть
было не оказал вам в самом деле «медвежьей услуги», — добавил он, вынимая из кармана и показывая ей обломок бича. — От этого я позволил себе сделать вам дерзкий вопрос об имени… Простите меня, ради Бога, и скажите и остальное: зачем вы открыли мне это?
— Все равно: ведь ты учишься там. Чему? У опекуна учился, в гимназии учился: рисуешь, играешь
на клавикордах — что еще? А студенты выучат тебя только трубку курить, да, пожалуй, — Боже сохрани — вино
пить. Ты бы в военную
службу поступил, в гвардию.
Василиса, напротив,
была чопорная, важная, вечно шепчущая и одна во всей дворне только опрятная женщина. Она с ранней юности поступила
на службу к барыне в качестве горничной, не расставалась с ней, знает всю ее жизнь и теперь живет у нее как экономка и доверенная женщина.
Они вышли
на другой двор, где
были разные
службы, кладовые, людские, погреба и конюшни.
— Вы куда хотите поступить
на службу? — вдруг раздался однажды над ним вопрос декана. — Через неделю вы выйдете. Что вы
будете делать?
А оставил он ее давно, как только вступил. Поглядевши вокруг себя, он вывел свое оригинальное заключение, что
служба не
есть сама цель, а только средство куда-нибудь девать кучу люда, которому без нее незачем бы родиться
на свет. И если б не
было этих людей, то не нужно
было бы и той
службы, которую они несут.