Неточные совпадения
Ну, батюшка, — сказал он, прочитав
письмо и отложив в сторону мой паспорт, — все будет сделано: ты будешь офицером переведен в *** полк, и чтоб тебе времени не терять, то завтра же поезжай в Белогорскую крепость, где ты будешь в команде
капитана Миронова, доброго и честного человека.
Марья Ивановна приняла
письмо дрожащею рукою и, заплакав, упала к ногам императрицы, которая подняла ее и поцеловала. Государыня разговорилась с нею. «Знаю, что вы не богаты, — сказала она, — но я в долгу перед дочерью
капитана Миронова. Не беспокойтесь о будущем. Я беру на себя устроить ваше состояние».
— Дочь
капитана Миронова, — сказал я ему, — пишет ко мне
письмо: она просит помощи; Швабрин принуждает ее выйти за него замуж.
В Китае мятеж; в России готовятся к войне с Турцией. Частных
писем привезли всего два. Меня зовут в Шанхай: опять раздумье берет, опять нерешительность — да как, да что? Холод и лень одолели совсем, особенно холод, и лень тоже особенно. Вчера я спал у
капитана в каюте; у меня невозможно раздеться; я пишу, а другую руку спрятал за жилет; ноги зябнут.
— Или теперь это
письмо господина Белинского ходит по рукам, — продолжал
капитан тем же нервным голосом, — это, по-моему, возмутительная вещь: он пишет-с, что католическое духовенство было когда-то и чем-то, а наше никогда и ничем, и что Петр Великий понял, что единственное спасение для русских — это перестать быть русскими. Как хотите, господа, этими словами он ударил по лицу всех нас и всю нашу историю.
И что ж, сударь, я от него узнала? что Федор Гаврилыч этому самому
капитану состоял еще прежде того одолженным четыре тысячи рублей, и как заплатить ему было нечем, то и отдал в уплату заемное
письмо на меня!..
На другой день сижу я и, как следует молодой женщине, горюю, как вдруг входит ко мне ихней роты
капитан, и самое это заемное
письмо в руке держит.
Штабс-капитану Михайлову так приятно было гулять в этом обществе, что он забыл про милое
письмо из Т., про мрачные мысли, осаждавшие его при предстоящем отправлении на бастион и, главное, про то, что в 7 часов ему надо было быть дома.
Несмотря на те слова и выражения, которые я нарочно отметил курсивом, и на весь тон
письма, по которым высокомерный читатель верно составил себе истинное и невыгодное понятие, в отношении порядочности, о самом штабс-капитане Михайлове, на стоптанных сапогах, о товарище его, который пишет рисурс и имеет такие странные понятия о географии, о бледном друге на эсе (может быть, даже и не без основания вообразив себе эту Наташу с грязными ногтями), и вообще о всем этом праздном грязненьком провинциальном презренном для него круге, штабс-капитан Михайлов с невыразимо грустным наслаждением вспомнил о своем губернском бледном друге и как он сиживал, бывало, с ним по вечерам в беседке и говорил о чувстве, вспомнил о добром товарище-улане, как он сердился и ремизился, когда они, бывало, в кабинете составляли пульку по копейке, как жена смеялась над ним, — вспомнил о дружбе к себе этих людей (может быть, ему казалось, что было что-то больше со стороны бледного друга): все эти лица с своей обстановкой мелькнули в его воображении в удивительно-сладком, отрадно-розовом цвете, и он, улыбаясь своим воспоминаниям, дотронулся рукою до кармана, в котором лежало это милое для него
письмо.
Немного успокоив себя этим понятием долга, которое у штабс-капитана, как и вообще у всех людей недалеких, было особенно развито и сильно, он сел к столу и стал писать прощальное
письмо отцу, с которым последнее время был не совсем в хороших отношениях по денежным делам.
— Николай Всеволодович, мне какой-то
капитан, называющий себя вашим родственником, братом вашей жены, по фамилии Лебядкин, всё пишет неприличные
письма и в них жалуется на вас, предлагая мне открыть какие-то про вас тайны. Если он в самом деле ваш родственник, то запретите ему меня обижать и избавьте от неприятностей.
Николай Всеволодович как будто вдруг рассердился. Сухо и кратко перечислил он все преступления
капитана: пьянство, вранье, трату денег, назначавшихся Марье Тимофеевне, то, что ее взяли из монастыря, дерзкие
письма с угрозами опубликовать тайну, поступок с Дарьей Павловной и пр., и пр.
Капитан колыхался, жестикулировал, начинал возражать, но Николай Всеволодович каждый раз повелительно его останавливал.
Несчастный, думая со временем оправдаться, написал, обще с
капитаном Смирновым и подпоручиком Минеевым,
письмо к казанскому губернатору и носил при себе в ожидании удобного случая тайно его отослать.
Впрочем, к гордости всех русских патриотов (если таковые на Руси возможны), я должен сказать, что многострадальный дядя мой, несмотря на все свои западнические симпатии, отошел от сего мира с пламенной любовью к родине и в доставленном мне посмертном
письме начертал слабою рукою: «Извини, любезный друг и племянник, что пишу тебе весьма плохо, ибо пишу лежа на животе, так как другой позиции в ожидании смерти приспособить себе не могу, благодаря скорострельному
капитану, который жестоко зарядил меня с казенной части.
Он бросит
письмо в огонь, или, еще хуже, он покажет его ей, своей любовнице, и они вместе будут читать его, потешаться над безграмотными излияниями капитанской души и будут издеваться надо мной, потому что поймут, что некому было, кроме меня, толкнуть
капитана на эту пошлость.
Я сердился и огорчался постоянно таким поступком и был убежден, что Павлов потерял
письмо; но с год тому назад я узнал положительно, что это
письмо было найдено в его бумагах, когда их разбирали полицмейстер Бакунин и жандармский
капитан Воейков.
Я сидел за письменным столом и писал своим домашним
письмо в ожидании
капитана, который должен был прийти к завтраку.
Запустело место, где Софонтий боролся с соседними онуфрианами, чтившими за свято богоборные
письма Аввакума о Пресвятой Троице. Запустело место, где Софонтий отстоял самостоятельность Керженца, не покоряясь зарубежной Ветке… Процвела во дни Софонтия пустыня, им насажденная, и не дожил он до грозного дня, когда, по повелению Питирима,
капитан Ржевский послал из Нижнего рассыльщиков по бревнам разнести и часовни и кельи обительские…
— Не могу знать, ваше благородие. Но только в шесть часов утра от концыря (консула) приходила шлюпка с
письмом к
капитану, и тую ж минуту приказано разводить пары…
— Я здоров. Просто захандрилось после неприятного
письма о болезни матушки… ну, я немного и раскис! — с невеселой улыбкой сказал
капитан. — Вдали мало ли какие мучительные мысли приходят в голову… Вероятно, и вы, Владимир Николаевич, подчас так же тревожитесь за своих близких. Что, все ваши здоровы?
Накануне ухода из С.-Франциско на «Коршуне» праздновали годовщину выхода из Кронштадта, и в этот день
капитан был приглашен обедать в кают-компанию. Перед самым обедом Володя получил
письмо от дяди-адмирала и приказ о производстве его в гардемарины. Он тотчас же оделся в новую форму и встречен был общими поздравлениями. За обедом
капитан предложил тост за нового гардемарина и просил старшего офицера назначить его начальником шестой вахты.
— Нет, завтра
капитан им торжественно объявит об этом… Офицерам велено к подъему флага быть в мундирах… Ну, а затем торопитесь, господа, вниз… И вам, доктор, и вам, Владимир Николаевич, есть
письма!
Там были и «Мосбахский незнакомец» Доманский и варварийский
капитан Гассан; в одном из
писем к князю Лимбургу она сама писала, что Радзивил у ног ее.
Письмо из Белграда. Сам
капитан Данило на этот раз пишет дочери.
Дом его опечатали, к княгине Байтерековой драгунский
капитан приезжал: все вещи княжны Тростенской пересмотрел, какие
письма от жениха к ней были, все отобрал, а самой впредь до указу никуда не велел из дома выезжать.
Завладеть замком значило нанести смертельный удар конфедерации, а потому Суворов, сознавая, что храброму гарнизону трудно было сделать первый шаг к сдаче геройски защищаемой крепости, решил взять почин на себя. По прочтении перехваченного
письма он послал
капитана Веймарна в замок с объявлением, что все готово к штурму и что если гарнизон не сдастся теперь, то будет весь истреблен.
Кто-то из охотников вмешиваться не в свое дело сообщил
письмом князю Петру Ивановичу, что в Орловской гимназии происходят будто бы непозволительные вещи, — а именно — будто учитель истории (кажется) Вас. Ив. Фортунатов (тогда уже почтенный старик) излагает ученикам «революционные экзерсисы», а почетный попечитель гимназии, флота
капитан 2-го ранга Мордарий Васильевич Милюков (на дочери которого впоследствии был женат В. Якушкин), будто бы оказывает этому вредному делу потворство.
В отношении дипломатическом, Наполеон призывает к себе ограбленного и оборванного
капитана Яковлева, не знающего как выбраться из Москвы, подробно излагает ему всю свою политику и свое великодушие и, написав
письмо к императору Александру, в котором он считает своим долгом сообщить своему другу и брату, что Растопчин дурно распорядился в Москве, он отправляет Яковлева в Петербург.