Неточные совпадения
— Если вы спрашиваете моего совета, — сказала она, помолившись и открывая лицо, — то я не советую вам делать этого. Разве я не вижу, как вы страдаете, как это раскрыло ваши раны? Но, положим, вы, как всегда, забываете о себе. Но к чему же это может повести? К новым страданиям с вашей стороны, к мучениям
для ребенка? Если в ней осталось что-нибудь человеческое, она сама не должна желать этого. Нет, я не колеблясь не советую, и, если вы разрешаете мне, я
напишу к ней.
В деревнях и маленьких городках у станционных смотрителей есть комната
для проезжих. В больших городах все останавливаются в гостиницах, и у смотрителей нет ничего
для проезжающих. Меня привели в почтовую канцелярию. Станционный смотритель показал мне свою комнату; в ней были
дети и женщины, больной старик не сходил с постели, — мне решительно не было угла переодеться. Я
написал письмо к жандармскому генералу и просил его отвести комнату где-нибудь,
для того чтоб обогреться и высушить платье.
В заключение упомяну, как в Новоселье пропало несколько сот десятин строевого леса. В сороковых годах М. Ф. Орлов, которому тогда, помнится, графиня Анна Алексеевна давала капитал
для покупки именья его
детям, стал торговать тверское именье, доставшееся моему отцу от Сенатора. Сошлись в цене, и дело казалось оконченным. Орлов поехал осмотреть и, осмотревши,
написал моему отцу, что он ему показывал на плане лес, но что этого леса вовсе нет.
…Я теперь все с карандашом —
пишу воспоминания о Пушкине. Тут примешалось многое другое и, кажется, вздору много. Тебе придется все это критиковать и оживить. Мне как кажется вяло и глупо. Не умею быть автором. J'ai l'air d'une femme en couche. [Я похож на женщину, собирающуюся родить (франц.).] Все как бы скорей услышать крик
ребенка, покрестить его, а с этой системой вряд ли творятся произведения
для потомства!..
Последние известия из Иркутска у меня от 3 мая: М. Н. мне
пишет обо всем, [М. Н. — Волконская; сохранились интересные письма ее (22) к Пущину за 1839–1841, 1843 и 1847 гг. (РО, ф. 243); в письмах — много
для характеристики взаимоотношений Волконской и Пущина.] рассказывает о посещении в Оёк, в именины Лизы была у них с
детьми и хвалит новый дом Трубецких, который на этот раз, как видно из ее описания, не соображен по теории Ноева ковчега. Все там здоровы и проводят время часто вместе.
С Трубецкими я разлучился в грустную
для них минуту: накануне отъезда из Иркутска похоронили их малютку Володю. Бедная Катерина Ивановна в первый раз испытала горе потерять
ребенка: с христианским благоразумием покорилась неотвратимой судьбе. Верно, они вам уже
писали из Оёка, где прозимуют без сомнения, хотя, может быть, и выйдет им новое назначение в здешние края. Сестра мне
пишет, что Потемкиной обещано поместить их в Тобольск. Не понимаю, почему это не вышло в одно время с моим назначением.
Вот вам, добрый мой Евгений Иванович,
для прочтенияписьмо Мозгалевской! Значит, вы убедитесь, что ей можно назначить так, как я вам об этом
писал с Нарышкиным. [Назначить — пособие из средств Малой артели вдове декабриста, А. А. Мозгалевской и их
детям; комментируемый документ — на обороте ее письма к Пущину с очень трогательной характеристикой его забот о семьях умерших участников движения декабристов (сб. «Летописи», III, стр. 274 и сл.),]
Для этой цели она напросилась у мужа, чтобы он взял ее с собою, когда поедет на ревизию, — заехала будто случайно в деревню, где рос
ребенок, — взглянула там на девочку; потом, возвратясь в губернский город,
написала какое-то странное письмо к Есперу Иванычу, потом — еще страннее, наконец, просила его приехать к ней.
— Вы робят наускоре обучайте; нам ведь только бы читать да
писать умели. Да цифири малость. Без чего нельзя, так нельзя, а лишнего
для нас не требуется. Нам
дети дома нужны. А ежели который стараться не станет, можно такого и попугать. Вон он в углу веник — стоит. Сделайте милость, постарайтесь.
— Мы, дачницы, затеваем здесь спектакль
для детей, — сказала она. — Уже все есть у нас — и театр, и актеры, остановка только за пьесой. Прислали нам десятка два разных пьес, но ни одна не годится. Вот вы любите театр и хорошо знаете историю, — обратилась она к Ярцеву, — напишите-ка нам историческую пьесу.
Думала потом
написать к князю и попросить у него денег
для ребенка, — князь, конечно, пришлет ей, — но это прямо значило унизиться перед ним и, что еще хуже того, унизиться перед его супругой, от которой он, вероятно, не скроет этого, и та, по своей пошлой доброте, разумеется, будет еще советовать ему помочь несчастной, — а Елена скорее готова была умереть, чем вынести подобное самоуничижение.
Не случайно Толстой так упорно возвращается к жизнеощущению, которым отличаются
дети. В этом жизнеощущении
для него лежит какая-то великая правда, утерянная взрослыми. В «Люцерне» он
пишет...
Он открывает в Ясной Поляне школу
для крестьянских
детей и сам занимается с ними,
пишет ряд статей о народном образовании, издает педагогический журнал «Ясная Поляна».
Кроткий слепой
ребенок пробудил в душе доброго толстяка самое живое сострадание, и под впечатлением этого чувства он
написал письмо своему бывшему воспитаннику, который уже около семи лет изучал за границей медицину: подробно изложив всю историю слепоты несчастной девочки, он спрашивал совета у князя Виталия, к какому врачу обратиться
для серьезного пользования малютки и кто из них может вернуть ей зрение.
Бира не застал я уже в университете, из которого изгнала его несправедливость, существующая, как видно, везде, где есть люди. Я нашел его в бедности, однако ж не в унынии. Он учил
детей своего прихода читать и
писать и этой поденщиной едва снискивал себе пропитание. Письмо Паткуля сблизило нас скоро. С простодушием младенца Бир соединял в себе ум мудреца и благородство, не покоряющееся обстоятельствам. Счастливым себя считаю, если мог сделать что-нибудь
для него в черные дни его жизни.
Недалеко и Ясная Поляна, где другой высокоталантливый писатель завел образцовое училище
для крестьянских
детей и
пишет свои прекрасные рассказы.
У них были
дети — Саша (девочка) и Сережа, ставшие впоследствии друзьями Антона Чехова,
для которых он
написал свою шутку с иллюстрациями «Сапоги всмятку».
Владимир Петрович не скрывал своей слабости, или, вернее, таланта, ниспосланного ему свыше, считал грехом зарывать его в землю. «Люблю
писать!» — говорил он с гордостью, уверенный, что каждое произведение его пера возбудит восторг в его современниках. И находились действительно в то время люди, которые приходили в восторг от его творений, хотя их не понимали, и провозглашали его великим писателем. Списывали их друг
для друга и заставляли
детей своих выучивать наизусть.
Его мать, игравшая главную роль в деле похищения его
ребенка —
ребенка княгини, — продолжал подсказывать ему ревнивый голос, — может, конечно,
написать или рассказать сыну обо всей этой грустной истории, тем более
для него интересной, что он близко знал одно из ее действующих лиц — княгиню, был влюблен в нее и хотя благоразумно воздержался, по ее словам, даже и от минутного свиданья с нею наедине, но все еще сохранил о ней, вероятно, в сердце некоторое воспоминание.
И с какой стати и
для чего ей было нужно
писать о всех таких происшествиях в Петербург? Чистила бы себе в Киеве ягоды, и кончено! Да и Праше некогда и нет никакой надобности рассуждать о пустяках. У нее теперь уже не один сын, а трое
детей, а кормилица у них опять одна она, безграмотная фефёла, и начальство ей не поможет.
У них не бывало здесь ни шуму, ни крику, ни игр; они даже мало разговаривали, потому что у них все уже давно было переговорено друг с другом в ежедневных собраниях; новых тем
для разговоров Старый Город доставлял немного: умрет кто-нибудь, или у кого-нибудь
дитя родится, да и только; газеты большой обо всем этом, как ни верти, не
напишешь.