Неточные совпадения
— То
есть как тебе сказать?… Я по душе ничего не желаю, кроме того, чтобы вот ты не споткнулась. Ах, да ведь нельзя же так прыгать! — прервал он свой разговор упреком за то, что она сделала слишком быстрое движение, переступая через лежавший на тропинке
сук. — Но когда я рассуждаю о себе и сравниваю себя с другими, особенно с братом, я чувствую, что я плох.
Потом пошли осматривать крымскую
суку, которая
была уже слепая и, по словам Ноздрева, должна
была скоро издохнуть, но года два тому назад
была очень хорошая
сука; осмотрели и
суку —
сука, точно,
была слепая.
Они, проехавши, оглянулись назад; хутор их как будто ушел в землю; только видны
были над землей две трубы скромного их домика да вершины дерев, по
сучьям которых они лазили, как белки; один только дальний луг еще стлался перед ними, — тот луг, по которому они могли припомнить всю историю своей жизни, от лет, когда катались по росистой траве его, до лет, когда поджидали в нем чернобровую козачку, боязливо перелетавшую через него с помощию своих свежих, быстрых ног.
Казалось, слышно
было, как деревья шипели, обвиваясь дымом, и когда выскакивал огонь, он вдруг освещал фосфорическим, лилово-огненным светом спелые гроздия слив или обращал в червонное золото там и там желтевшие груши, и тут же среди их чернело висевшее на стене здания или на древесном
суку тело бедного жида или монаха, погибавшее вместе с строением в огне.
«Все готово, — сказал он, — везде
будут лошади», — и, не отдохнув получаса, едва выслушав изъявления нашей благодарности, он вскочил на лошадь и ринулся в лес, по кочкам, по трясине, через пни, так что
сучья затрещали.
У одного зелень
была не зеленая, а пепельного цвета, у другого слишком зеленая, как у молодого лимонного дерева, потом
были какие-то совсем голые деревья с иссохшим серым стволом, с иссохшими
сучьями, как у проклятой смоковницы, но на этом сером стволе и
сучьях росли другие, посторонние кусты самой свежей весенней зелени.
— Я не знаю, что это, я говорю, чтò
есть, — продолжал Нехлюдов, — знает, что правительство обкрадывает его; знает, что мы, землевладельцы, обокрали его уже давно, отняв у него землю, которая должна
быть общим достоянием, а потом, когда он с этой краденой земли соберет
сучья на топку своей печи, мы его сажаем в тюрьму и хотим уверить его, что он вор.
Перед домом и за домом
был сад, в котором среди облетевших, торчащих голыми
сучьями осин и берез густо и темно зеленели
ели, сосны и пихты.
Сорванная с деревьев листва закружилась в вихре и стала подниматься кверху. Порывы ветра
были так сильны, что ломали
сучья, пригибали к земле молодняк и опрокидывали сухие деревья.
Для этого надо
было найти плёс, где вода шла тихо и где
было достаточно глубоко. Такое место скоро
было найдено немного выше последнего порога. Русло проходило здесь около противоположного берега, а с нашей стороны тянулась длинная отмель, теперь покрытая водой. Свалив три большие
ели, мы очистили их от
сучьев, разрубили пополам и связали в довольно прочный плот. Работу эту мы закончили перед сумерками и потому переправу через реку отложили до утра.
Кругом все белело от инея. Вода в лужах замерзла. Под тонким слоем льда стояли воздушные пузыри. Засохшая желто-бурая трава искрилась такими яркими блестками, что больно
было на нее смотреть.
Сучья деревьев, камни и утоптанная земля на тропе покрылись холодным матовым налетом.
Валить дерево в реку против самого Дерсу
было опасно, потому что оно могло сбить его с
сука, за который он держался.
— Подрядчика, батюшка. Стали мы ясень рубить, а он стоит да смотрит… Стоял, стоял, да и пойди за водой к колодцу: слышь,
пить захотелось. Как вдруг ясень затрещит да прямо на него. Мы ему кричим: беги, беги, беги… Ему бы в сторону броситься, а он возьми да прямо и побеги… заробел, знать. Ясень-то его верхними
сучьями и накрыл. И отчего так скоро повалился, — Господь его знает… Разве сердцевина гнила
была.
Картина
была чудесная: около огней дрожало и как будто замирало, упираясь в темноту, круглое красноватое отражение; пламя, вспыхивая, изредка забрасывало за черту того круга быстрые отблески; тонкий язык света лизнет голые
сучья лозника и разом исчезнет; острые, длинные тени, врываясь на мгновенье, в свою очередь добегали до самых огоньков: мрак боролся со светом.
Их статные, могучие стволы великолепно чернели на золотисто-прозрачной зелени орешников и рябин; поднимаясь выше, стройно рисовались на ясной лазури и там уже раскидывали шатром свои широкие узловатые
сучья; ястреба, кобчики, пустельги со свистом носились под неподвижными верхушками, пестрые дятлы крепко стучали по толстой коре; звучный
напев черного дрозда внезапно раздавался в густой листве вслед за переливчатым криком иволги; внизу, в кустах, чирикали и
пели малиновки, чижи и пеночки; зяблики проворно бегали по дорожкам; беляк прокрадывался вдоль опушки, осторожно «костыляя»; красно-бурая белка резво прыгала от дерева к дереву и вдруг садилась, поднявши хвост над головой.
Уссурийская тайга — это девственный и первобытный лес, состоящий из кедра, черной березы, амурской пихты, ильма, тополя, сибирской
ели, липы маньчжурской, даурской лиственницы, ясеня, дуба монгольского, пальмового диморфанта, пробкового дерева с листвой, напоминающей ясень, с красивой пробковой корой, бархатистой на ощупь, маньчжурского ореха с крупной листвой, расположенной на концах
сучьев пальмообразно, и многих других пород.
Спуск с хребта
был не легче подъема. Люди часто падали и больно ушибались о камни и
сучья валежника. Мы спускались по высохшему ложу какого-то ручья и опять долго не могли найти воды. Рытвины, ямы, груды камней, заросли чертова дерева, мошка и жара делали эту часть пути очень тяжелой.
Слышно
было только мерное дыхание спящих да треск горящих
сучьев в костре.
Посредине стада, как большой бугор, выделялась спина огромного кабана. Он превосходил всех своими размерами и, вероятно, имел около 250 кг веса. Стадо приближалось с каждой минутой. Теперь ясно
были слышны шум сухой листвы, взбиваемой сотнями ног, треск
сучьев, резкие звуки, издаваемые самцами, хрюканье свиней и визг поросят.
Я стал карабкаться через бурелом и пошел куда-то под откос. Вдруг с правой стороны послышался треск ломаемых
сучьев и чье-то порывистое дыхание. Я хотел
было стрелять, но винтовка, как на грех, дульной частью зацепилась за лианы. Я вскрикнул не своим голосом и в этот момент почувствовал, что животное лизнуло меня по лицу… Это
был Леший.
Вдруг впереди меня послышался треск
сучьев, и вслед за тем я услыхал чьи-то шаги. Кто-то шел мерной тяжелой походкой. Я испугался и хотел
было уйти назад, но поборол в себе чувство страха и остался на месте. Вслед за тем я увидел в кустах какую-то темную массу. Это
был большой медведь.
Видно
было, что маленький хищник крался тихонько, прятался за
сук, затем бросился на кабаргу.
Еще несколько секунд в лесу
был слышен треск ломаемых
сучьев, затем все стихло.
Кругом нас творилось что-то невероятное. Ветер бушевал неистово, ломал
сучья деревьев и переносил их по воздуху, словно легкие пушинки. Огромные старые кедры раскачивались из стороны в сторону, как тонкоствольный молодняк. Теперь уже ни гор, ни неба, ни земли — ничего не
было видно. Все кружилось в снежном вихре. Порой сквозь снежную завесу чуть-чуть виднелись силуэты ближайших деревьев, но только на мгновение. Новый порыв ветра — и туманная картина пропадала.
Когда веник
был достаточно высоко, Дерсу прижал его к дереву, затем велел одному казаку держать палку, а сам взобрался до ближайшего
сука, сел на него и веником, как тряпкой, схватил свою добычу.
Много желудей оставалось на тех
сучьях, до которых он не в силах
был дотянуться.
Начало весны. Полночь. Красная горка, покрытая снегом. Направо кусты и редкий безлистый березник; налево сплошной частый лес больших сосен и
елей с
сучьями, повисшими от тяжести снега; в глубине, под горой, река; полыньи и проруби обсажены ельником. За рекой Берендеев посад, столица царя Берендея; дворцы, дома, избы, все деревянные, с причудливой раскрашенной резьбой; в окнах огни. Полная луна серебрит всю открытую местность. Вдали кричат петухи.
Заря чиста, и утро
будет ясно.
Уходит день веселый, догорают
Последние лучи зари, все выше
И выше свет малиновый; потемки
Цепляются за
сучья и растут,
Преследуя зари румяный отблеск.
И скоро ночь в росящемся лесу
С вершинами деревьев станет вровень.
Пора к шатрам, в кругу гостей веселых
Окончить день и встретить новый. Песню
Последнюю пропой, пригожий Лель!
Однако ж не совсем весело
было продираться через колючие кусты; еще отроду не видывал он, чтобы проклятые шипы и
сучья так больно царапались: почти на каждом шагу забирало его вскрикнуть.
— Так это ты,
сука, — сказала дьячиха, подступая к ткачихе, — так это ты, ведьма, напускаешь ему туман и
поишь нечистым зельем, чтобы ходил к тебе?
Спустя некоторое время после того, как Хорошее Дело предложил мне взятку за то, чтоб я не ходил к нему в гости, бабушка устроила такой вечер. Сыпался и хлюпал неуемный осенний дождь, ныл ветер, шумели деревья, царапая
сучьями стену, — в кухне
было тепло, уютно, все сидели близко друг ко другу, все
были как-то особенно мило тихи, а бабушка на редкость щедро рассказывала сказки, одна другой лучше.
Прижимаясь к теплому боку нахлебника, я смотрел вместе с ним сквозь черные
сучья яблонь на красное небо, следил за полетами хлопотливых чечеток, видел, как щеглята треплют маковки сухого репья, добывая его терпкие зерна, как с поля тянутся мохнатые сизые облака с багряными краями, а под облаками тяжело летят вороны ко гнездам, на кладбище. Всё
было хорошо и как-то особенно — не по-всегдашнему — понятно и близко.
Летом 1889 г. из 131 каторжных, работавших в Тарайке на дороге,
было 37 больных, а остальные явились к приехавшему начальнику острова «в самом ужасном виде: ободранные, многие без рубах, искусанные москитами, исцарапанные
сучьями деревьев, но никто не жаловался» (приказ 1889 г., № 318).
Как скоро охотником или собакой
будет поднята выводка молодых, уже несколько поматеревших, то они непременно рассядутся по деревьям весьма низко и так плотно прижмутся к главным толстым
сучьям, так лежат неподвижно, что их разглядеть очень трудно, особенно на
елях.
Его огромный объем, его медленное возрастание, его долголетие, крепость и прочность древесного ствола, питательная сила его корней, всегда готовых к возрождению погибающих
сучьев и к молодым побегам от погибшего уже пня, и, наконец, многосторонняя польза и красота его должны бы, кажется, внушать уважение и пощаду… но топор и
пила промышленника не знают их, а временные выгоды увлекают и самих владельцев…
Должно заметить, что степные кулики очень охотно садятся на
сучья сухих дерев или на высокие пни] Тут
было настрелять кроншнепов сколько угодно, ибо беспрестанно попадались новые, непуганые кулики.
Я уже хотел
было встать, как вдруг до слуха моего донесся треск
сучьев, и вслед за тем я увидел лося без рогов.
Вот впереди показался какой-то просвет. Я полагал, что это река; но велико
было наше разочарование, когда мы почувствовали под ногами вязкий и влажный мох. Это
было болото, заросшее лиственицей с подлесьем из багульника. Дальше за ним опять стеною стоял дремучий лес. Мы пересекли болото в том же юго-восточном направлении и вступили под своды старых
елей и пихт. Здесь
было еще темнее. Мы шли ощупью, вытянув вперед руки, и часто натыкались на
сучья, которые как будто нарочно росли нам навстречу.
Большинство старых деревьев
было дуплисто, с теневой стороны густо покрыто мхами вперемежку с лишайниками. Некоторые лесные гиганты, поверженные в прах, превратились в рухлядь. На гниющих телах их нашли себе приют другие растения. Только
сучья погибших великанов, сотканные из более плотного материала, чем обычная древесина, продолжали еще сопротивляться всесокрушающему времени и наподобие нарочно вбитых в ствол клиньев торчали во все стороны из гнилого валежника.
Он весь зарос бурьяном, лопухами, крыжовником и малиной; но в нем
было много тени, много старых лип, которые поражали своею громадностью и странным расположением
сучьев; они
были слишком тесно посажены и когда-то — лет сто тому назад — стрижены.
Да, смотри, с экономкой-то
будь половчее, а то она,
сука, по глазам прочтет.
— И в Кольку-бухгалтера? И в подрядчика? И в Антошку-картошку? И в актера толстого? У-у, бесстыдница! — вдруг вскрикивает Женя. — Не могу видеть тебя без омерзения.
Сука ты!
Будь я на твоем месте такая разнесчастная, я бы лучше руки на себя наложила, удавилась бы на шнурке от корсета. Гадина ты!
Только нам троим, отцу, мне и Евсеичу,
было не грустно и не скучно смотреть на почерневшие крыши и стены строений и голые
сучья дерев, на мокреть и слякоть, на грязные сугробы снега, на лужи мутной воды, на серое небо, на туман сырого воздуха, на снег и дождь, то вместе, то попеременно падавшие из потемневших низких облаков.
— Сами они николи не ездят и не ходят даже по земле, чтобы никакого и следа человеческого не
было видно, — а по пням скачут, с пенька на пенек, а где их нет, так по
сучьям; уцепятся за один сучок, потом за другой, и так иной раз с версту идут.
Я
был оглушен всем этим, я захлебнулся — это, может
быть, самое подходящее слово. Я стоял, обеими руками вцепившись в какой-то качающийся
сук.
Между ними там и сям возвышались стройные, прямые тополи с ветками, молитвенно устремленными вверх, в небо, и широко раскидывали свои мощные купообразные вершины старые каштаны; деревья
были еще пусты и чернели голыми
сучьями, но уже начинали, едва заметно для глаза, желтеть первой, пушистой, радостной зеленью.
И как все оно чудно от бога устроено, на благость и пользу, можно сказать, человеку. Как бы, кажется, в таких лесах ходить не заблудиться! Так нет, везде тебе дорога указана, только понимать ее умей. Вот хошь бы корка на дереве: к ночи она крепче и толще, к полдню [74] тоньше и мягче;
сучья тоже к ночи короче, беднее, к полудню длиннее и пушистей. Везде, стало
быть, указ для тебя
есть.
— Вы пашни больше берите, — увещевал он крестьян, — в ней вся ваша надежда. За лесом не гонитесь, я и
сучьев на протопление, и валежнику на лучину, хоть задаром, добрым соседям отпущу! Лугов тоже немного вам нужно — у меня пустошей сколько угодно
есть. На кой мне их шут! Только горе одно… хоть даром косите!
— Бомбами пускать!
сук[ин] сын е….. твою м… Дай только добраться, тогда попробуешь штыка трехгранного русского, проклятый! — заговорил ротный командир так громко, что батальонный командир должен
был приказать ему молчать и не шуметь так много.
Открыли эхо и беседовали с ним,
пели, аукались, боролись, ломали
сучья, украшали свои шляпы ветками папоротника — и даже танцевали.