Неточные совпадения
Экипаж остановился у новой пятистенной избы, которая точно
горела внутри, — так жарко топилась
печка у богатого мужика. На лай собаки вышел сам хозяин.
Любимым местом Дерсу был уголок около
печки. Он садился на дрова и подолгу смотрел на огонь. В комнате для него все было чуждо, и только горящие дрова напоминали тайгу. Когда дрова
горели плохо, он сердился на печь и говорил...
Это хладнокровие возмутило даже Мышникова. Кстати, патентованные несгораемые шкафы не выдержали опыта, и в них все
сгорело. Зато Вахрушка спас свои капиталы и какую-то дрянь, спрятав все в
печке. Это, кажется, был единственный поучительный результат всего запольского пожара, и находчивость банковского швейцара долго служила темой для разговоров.
Саша молча жгла в
печке обрывки бумаг и, когда они
сгорали, тщательно мешала пепел с золой.
Мать остановилась у порога и, прикрыв глаза ладонью, осмотрелась. Изба была тесная, маленькая, но чистая, — это сразу бросалось в глаза. Из-за
печки выглянула молодая женщина, молча поклонилась и исчезла. В переднем углу на столе
горела лампа.
И начинало мне представляться, что годы и десятки лет будет тянуться этот ненастный вечер, будет тянуться вплоть до моей смерти, и так же будет реветь за окнами ветер, так же тускло будет
гореть лампа под убогим зеленым абажуром, так же тревожно буду ходить я взад и вперед по моей комнате, так же будет сидеть около
печки молчаливый, сосредоточенный Ярмола — странное, чуждое мне существо, равнодушное ко всему на свете: и к тому, что у него дома в семье есть нечего, и к бушеванию ветра, и к моей неопределенной, разъедающей тоске.
Если вы не боитесь ожечься о крапиву, то пойдемте по узкой тропинке, ведущей к флигелю, и посмотрим, что делается внутри. Отворив первую дверь, мы входим в сени. Здесь у стен и около
печки навалены целые
горы больничного хлама. Матрацы, старые изодранные халаты, панталоны, рубахи с синими полосками, никуда не годная, истасканная обувь — вся эта рвань свалена в кучи, перемята, спуталась, гниет и издает удушливый запах.
До того времени он в ус не дул; обжигался день-деньской на
печке, как словно и не чаял своего
горя.
Первое движение Дуняши при виде гостей было откинуться поспешно назад; но, рассудив в ту же секунду, что, сколько ни прятаться, с гостями все-таки приведется провести большую часть дня, она снова показалась на дороге. Щеки ее
горели ярким румянцем; мудреного нет: она готовила обед и целое утро провела против пылающей
печки; могло статься — весьма даже могло статься, что краска бросилась в лицо Дуне при виде Ванюши.
Мы прошли мимо академии, потом по плотине и пошли к небольшой дачке, стоявшей особняком среди молодого ельника. В комнатке топилась
печка,
горела лампа, и в окно виднелись три фигуры.
Но подхватили сани и понесли по скользкому льду, и стало больно и нехорошо, раскатывает на поворотах, прыгает по ухабам — больно! — больно! — заблудились совсем и три дня не могут найти дороги; ложатся на живот лошади, карабкаясь на крутую и скользкую
гору, сползают назад и опять карабкаются, трудно дышать, останавливается дыхание от натуги. Это и есть спор, нелепые возражения, от которых смешно и досадно. Прислонился спиной к горячей
печке и говорит убедительно, тихо и красиво поводя легкою рукою...
Обогрела у теплой
печки руки, поправила ночник, что
горел на лежанке, постлала свой войлочек, помолилась перед образником богу, стала у Машиной кроватки на колена и смотрит ей в лицо.
В нашей избе
горел сальный огарок, тускло освещая неприглядную внутренность избы Гаврилы Ивановича: передний угол, оклеенный остатками обоев, с образом суздальской работы; расписной синий стол с самоваром, около которого сидела наша компания; дремавших около
печки баб, белевшие на полатях головы ребятишек, закопченный черный потолок, тульское ружье на стенке с развешанным около охотничьим прибором и т. д.
— Воротилась, голова, домой и прямо на
печку, — продолжал Петр, — ничего уж и не говорит, только проохивает. Смех и
горе, братец ты мой!
«Убьют!» — подумал губернатор, складывая письмо. Вспомнился на миг рабочий Егор с его сизыми завитками и утонул в чем-то бесформенном и огромном, как ночь. Мыслей не было, ни возражений, ни согласия. Он стоял у холодной
печки —
горела лампа на столе за зеленым матерчатым зонтиком — где-то далеко играла дочь Зизи на рояле — лаял губернаторшин мопс, которого, очевидно, дразнили — лампа
горела. Лампа
горела.
—
Горе, да и только! — продолжала матушка. — Братец сказал, что он будет обедать не в полдень, а в седьмом часу, по-столичному. Просто у меня с
горя ум за разум зашел! Ведь к 7 часам весь обед перепарится в
печке. Право, мужчины совсем ничего не понимают в хозяйстве, хотя они и большого ума. Придется,
горе мое, два обеда стряпать! Вы, деточки, обедайте по-прежнему в полдень, а я, старуха, потерплю для родного брата до семи часов.
Перед образом
горит зеленая лампадка; через всю комнату от угла до угла тянется веревка, на которой висят пеленки и большие черные панталоны. От лампадки ложится на потолок большое зеленое пятно, а пеленки и панталоны бросают длинные тени на
печку, колыбель, на Варьку… Когда лампадка начинает мигать, пятно и тени оживают и приходят в движение, как от ветра. Душно. Пахнет щами и сапожным товаром.
И пока на дворе был свет, они чувствовали себя бодро; но когда короткий зимний день померкнул, на них тотчас же напал страх и они стали соображать, что
печку пора бы закрыть и избу «укутать», но этого нельзя было сделать, потому что мальчик еще далеко не
сгорел, и казалось, что он будто даже и не
горит, а словно он еще жив и в пылавшем хворосте «ёжится».
Хозяин и гость садятся пить чай. Молодая бабенка, жена хозяйского сына, подает им чай на подносе и низко кланяется, они берут чашки и молча пьют. В стороне, около
печки, кипит самовар. Я опять лезу на
гору из пуховиков и подушек, лежу и читаю, потом спускаюсь вниз и пишу; проходит много времени, очень много, а бабенка всё еще кланяется, и хозяин с гостем всё еще пьют чай.
На Ключарной улице мы вошли в убогий, покосившийся домик. В комнате тускло
горела керосинка. Молодая женщина с красивым, испуганным лицом, держа на руках ребенка, подкладывала у
печки щепки под таганок, на котором кипел большой жестяной чайник. В углу, за
печкой, лежал на дощатой кровати крепкий мужчина лет тридцати, — бледный, с полузакрытыми глазами; закинув руки под голову, он слабо стонал.
Стали мужики вспоминать, — верно, по ночам огонь
горит. Оказался тут камманист один. Винтовку взял, наган, влез в окошко и в
печку спрятался. Думали, — не зеленые ли по ночам собираются?
Керосинка без стекла тускло
горела на столе, дым коптящею, шевелящеюся струйкою поднимался к потолку. По стенам тянулись серые тени. За закоптелою
печкою шевелилась густая темнота. И из темноты, казалось мне пристально смотрит в избу мрачный, беспощадный дух дома. Он намечает к смерти ставшую ему ненужною старуху; как огромный паук, невидимою паутиною крепко опутывает покорно опущенные плечи девушки…
Вблизи избы на Дубихе, под елями, устроена была
печка, где неизменный слуга Суворова, Прохор, грел для него медный чайник и приготовлял чай. За
горой, в нескольких шагах, вырыт был колодезь, откуда доставляли Александру Васильевичу воду для частых его ванн.
Я дрожу от изнеможения и ужаса; в груди моей холод, а голова моя
горит, как у пекаря, который стоит перед
печкой.