Неточные совпадения
Хозяйка не ответила.
Крестьяне, ради случаю,
По новой чарке
выпилиИ
хором песню грянули
Про шелковую плеточку.
Про мужнину родню.
Вдруг песня
хором грянула
Удалая, согласная:
Десятка три молодчиков,
Хмельненьки, а не валятся,
Идут рядком,
поют,
Поют про Волгу-матушку,
Про удаль молодецкую,
Про девичью красу.
Притихла вся дороженька,
Одна та песня складная
Широко, вольно катится,
Как рожь под ветром стелется,
По сердцу по крестьянскому
Идет огнем-тоской!..
На Царицынской станции поезд
был встречен стройным
хором молодых людей, певших: «Славься». Опять добровольцы кланялись и высовывались, но Сергей Иванович не обращал на них внимания; он столько имел дел с добровольцами, что уже знал их общий тип, и это не интересовало его. Катавасов же, за своими учеными занятиями не имевший случая наблюдать добровольцев, очень интересовался ими и расспрашивал про них Сергея Ивановича.
Так как никто не обращал на него внимания и он, казалось, никому не
был нужен, он потихоньку направился в маленькую залу, где закусывали, и почувствовал большое облегчение, опять увидав лакеев. Старичок-лакей предложил ему покушать, и Левин согласился. Съев котлетку с фасолью и поговорив с лакеем о прежних господах, Левин, не желая входить в залу, где ему
было так неприятно, пошел пройтись на
хоры.
Хоры были полны нарядных дам, перегибавшихся через перила и старавшихся не проронить ни одного слова из того, что говорилось внизу. Около дам сидели и стояли элегантные адвокаты, учителя гимназии в очках и офицеры. Везде говорилось о выборах и о том, как измучался предводитель и как хороши
были прения; в одной группе Левин слышал похвалу своему брату. Одна дама говорила адвокату...
Высокой страсти не имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от
хорея,
Как мы ни бились, отличить.
Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита
И
был глубокий эконом,
То
есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог.
Мои богини! что вы? где вы?
Внемлите мой печальный глас:
Всё те же ль вы? другие ль девы,
Сменив, не заменили вас?
Услышу ль вновь я ваши
хоры?
Узрю ли русской Терпсихоры
Душой исполненный полет?
Иль взор унылый не найдет
Знакомых лиц на сцене скучной,
И, устремив на чуждый свет
Разочарованный лорнет,
Веселья зритель равнодушный,
Безмолвно
буду я зевать
И о
былом воспоминать?
Морозна ночь, всё небо ясно;
Светил небесных дивный
хорТечет так тихо, так согласно…
Татьяна на широкий двор
В открытом платьице выходит,
На месяц зеркало наводит;
Но в темном зеркале одна
Дрожит печальная луна…
Чу… снег хрустит… прохожий; дева
К нему на цыпочках летит,
И голосок ее звучит
Нежней свирельного
напева:
Как ваше имя? Смотрит он
И отвечает: Агафон.
Упала…
«Здесь он! здесь Евгений!
О Боже! что подумал он!»
В ней сердце, полное мучений,
Хранит надежды темный сон;
Она дрожит и жаром пышет,
И ждет: нейдет ли? Но не слышит.
В саду служанки, на грядах,
Сбирали ягоду в кустах
И
хором по наказу
пели(Наказ, основанный на том,
Чтоб барской ягоды тайком
Уста лукавые не
елиИ пеньем
были заняты:
Затея сельской остроты!).
Девушка вздохнула и осмотрелась. Музыка смолкла, но Ассоль
была еще во власти ее звонкого
хора. Это впечатление постепенно ослабевало, затем стало воспоминанием и, наконец, просто усталостью. Она легла на траву, зевнула и, блаженно закрыв глаза, уснула — по-настоящему, крепким, как молодой орех, сном, без заботы и сновидений.
Он нашел его в очень маленькой задней комнате, в одно окно, примыкавшей к большой зале, где на двадцати маленьких столиках, при криках отчаянного
хора песенников,
пили чай купцы, чиновники и множество всякого люда.
Богатый Откупщик в
хоромах пышных жил,
Ел сладко, вкусно
пил...
Илья. Пополам перегнуло набок, coвсeм углом, так глаголем и ходит… другая неделя… ах, беда! Теперь в
хоре всякий лишний человек дорого стоит, а без тенора как
быть! К дохтору ходил, дохтор и говорит: «Через неделю, через две отпустит, опять прямой
будешь». А нам теперь его надо.
Когда Корвин желал, чтоб нарядные барышни
хора пели более минорно, он давящим жестом опускал руку к земле, и конец тяжелого носа его тоже опускался в ложбинку между могучими усами.
Он различал, что под тяжестью толпы земля волнообразно зыблется, шарики голов подпрыгивают, точно зерна кофе на горячей сковороде; в этих судорогах
было что-то жуткое, а шум постепенно становился похожим на заунывное, но грозное пение неисчислимого
хора.
Четко отбивая шаг, из ресторана, точно из кулисы на сцену, вышел на террасу плотненький, смуглолицый регент соборного
хора. Густые усы его
были закручены концами вверх почти до глаз, круглых и черных, как слишком большие пуговицы его щегольского сюртучка. Весь он
был гладко отшлифован, палка, ненужная в его волосатой руке, тоже блестела.
Немедленно
хор повторил эти две строчки, но так, что получился карикатурный рисунок словесной и звуковой путаницы. Все певцы
пели нарочито фальшиво и все гримасничали, боязливо оглядывая друг друга, изображая испуг, недоверие, нерешительность; один даже повернулся спиною к публике и вопросительно повторял в угол...
Хор был велик,
пел непрерывно.
На дворе, под окном флигеля, отлично
пели панихиду «любители хорового пения»,
хором управлял Корвин с красным, в форме римской пятерки, шрамом на лбу; шрам этот, несколько приподняв левую бровь Корвина, придал его туповатой физиономии нечто героическое.
Самгин сидел на крайнем стуле у прохода и хорошо видел пред собою пять рядов внимательных затылков женщин и мужчин. Люди первых рядов сидели не очень густо, разделенные пустотами, за спиною Самгина их
было еще меньше. На
хорах не более полусотни безмолвных.
— «Чей стон», — не очень стройно подхватывал
хор. Взрослые
пели торжественно, покаянно, резкий тенорок писателя звучал едко, в медленной песне
было нечто церковное, панихидное. Почти всегда после пения шумно танцевали кадриль, и больше всех шумел писатель, одновременно изображая и оркестр и дирижера. Притопывая коротенькими, толстыми ногами, он искусно играл на небольшой, дешевой гармонии и ухарски командовал...
— Мало ли сволочей
поет у нее в
хоре.
Его тонкий голосок, почти фальцет,
был неистощим,
пел он на терцию выше
хора и так комически жалобно произносил радикальные слова, что и публика и даже некоторые из хористов начали смеяться.
Но шум
был таков, что он едва слышал даже свой голос, а сзади памятника, у пожарной части, образовался
хор и, как бы поднимая что-то тяжелое, кричал ритмично...
С
хор гроздьями свешивались головы молодежи, — лица, освещенные снизу огнями канделябров на колоннах,
были необыкновенно глазасты.
Он почти всегда безошибочно избирал для своего тоста момент, когда зрелые люди тяжелели, когда им становилось грустно, а молодежь, наоборот, воспламенялась. Поярков виртуозно играл на гитаре, затем
хором пели окаянные русские песни, от которых замирает сердце и все в жизни кажется рыдающим.
— Талантливый! Вчера читал мне что-то вроде оперетки — очень смешно! Там
хор благочестивых банкиров уморительно
поет...
«Три года назад с
хор освистали бы лектора», — скучно подумал он. И вообще
было скучно, хотя лектор говорил все более радостно.
Хор громко, но не ладно делал на мотив «
Было дело под Полтавой...
— Э! —
хором подхватили все. — Да как же ничего не
было? Мы-то умерли разве?.. А лоб-то, лоб-то, вон и до сих пор рубец виден…
По узенькой, извилистой лестнице вошли мы прямо на
хоры главной церкви и
были поражены тонкостью и изяществом деревянной резьбы, которая покрывала все стены на
хорах, кафедру, орган — все.
Все эти мальчики по праздникам ездили на фрегат и прекрасно
хором пели обедню.
Мы тоже
пели, и
хором, и поодиночке, с аккомпанементом фортепиано, которое тут
было в углу.
Бен высокого роста, сложен плотно и сильно; ходит много, шагает крупно и твердо, как слон, в гору ли, под гору ли — все равно.
Ест много, как рабочий,
пьет еще больше; с лица красноват и лыс. Он от ученых разговоров легко переходит к шутке,
поет так, что мы
хором не могли перекричать его.
Проще ничего
быть не может: деревянная, довольно большая зала, без всяких украшений, с
хорами.
Один, устав, останавливался как вкопанный; другой в ту же минуту начинал припрыгивать, сначала тихо, потом все скорее и скорее, глядя вниз и переставляя ноги, одну вместо другой, потом быстро падал и прыгал вприсядку, изредка вскрикивая;
хор пел: прочие все молча и серьезно смотрели.
Дьячок же между тем не переставая сначала читал, а потом
пел попеременкам с
хором из арестантов разные славянские, сами по себе мало понятные, а еще менее от быстрого чтения и пения понятные молитвы.
Между прочим, когда все в доме
были против Привалова, она не замедлила примкнуть к сильнейшей партии и сейчас же присоединила свой голос к общему
хору.
Ну в хоромах-то нечего
было разговаривать, а то сейчас маменька и девицы участие примут, — девицы-то к тому же все уже узнали, даже еще в первый день.
И вот, клянусь же всем, что
есть свято, я хотел примкнуть к
хору и крикнуть со всеми: «Осанна!» Уже слетало, уже рвалось из груди… я ведь, ты знаешь, очень чувствителен и художественно восприимчив.
Калганов не хотел
было пить, и
хор девок ему сначала не понравился очень, но,
выпив еще бокала два шампанского, страшно развеселился, шагал по комнатам, смеялся и все и всех хвалил, и песни и музыку.
Намерение
было серьезное: она вынула из кармана беленький батистовый платочек и взяла его за кончик, в правую ручку, чтобы махать им в пляске. Митя захлопотал, девки затихли, приготовясь грянуть
хором плясовую по первому мановению. Максимов, узнав, что Грушенька хочет сама плясать, завизжал от восторга и пошел
было пред ней подпрыгивать, припевая...
Зала эта, в которой ждал Митя,
была огромная, угрюмая, убивавшая тоской душу комната, в два света, с
хорами, со стенами «под мрамор» и с тремя огромными хрустальными люстрами в чехлах.
А Ниночку прописал купать в каком-то растворе, в горячих ваннах таких, да ежедневно утром и вечером, так где ж нам
было сочинить такое леченье-с, у нас-то, в хоромах-то наших, без прислуги, без помощи, без посуды и воды-с?
— Говорили, Митрий Федорович. При Андрее говорили. Вот он тут сам, Андрей, еще не уехал, призовите его. А там в зале, когда
хор потчевали, так прямо закричали, что шестую тысячу здесь оставляете, — с прежними то
есть, оно так понимать надо. Степан да Семен слышали, да Петр Фомич Калганов с вами тогда рядом стоял, может, и они тоже запомнили…
Начали «Во лузях», и вдруг Марфа Игнатьевна, тогда еще женщина молодая, выскочила вперед пред
хором и прошлась «русскую» особенным манером, не по-деревенскому, как бабы, а как танцевала она, когда
была дворовою девушкой у богатых Миусовых на домашнем помещичьем их театре, где обучал актеров танцевать выписанный из Москвы танцмейстер.
Да и посудите сами-с, изволили сами
быть сейчас у меня в
хоромах — что видели-с?
— Ах какие! Точно они не люди. Чего они не хотят мириться? — сказала Грушенька и вышла плясать.
Хор грянул: «Ах вы сени, мои сени». Грушенька закинула
было головку, полуоткрыла губки, улыбнулась, махнула
было платочком и вдруг, сильно покачнувшись на месте, стала посреди комнаты в недоумении.
На
хорах, наверху, в самом заднем углу раздался пронзительный женский вопль: это
была Грушенька.
Следующей (ниже по течению)
будет река Улиха с притоком Янго и с перевалом к морю. С левой стороны в Един впадают: Тали и Бя с притоком Чокчи и с перевалом на реку Ян (приток
Хора), затем река Цзагдасу с притоком Хоймо, потом Оло и Югихе (с притоками Дюго-Югихе 1-я и Дюго-Югихе 2-я) и, наконец, Есын-гу и Ада с притоком Кю.