Неточные совпадения
«Что же я тут
буду делать с этой?» — спрашивал он себя и, чтоб не слышать отца, вслушивался в шум ресторана за окном. Оркестр
перестал играть и начал снова как раз в ту минуту, когда в комнате явилась еще такая же
серая женщина, но моложе, очень стройная, с четкими формами, в пенсне на вздернутом носу. Удивленно посмотрев на Клима, она спросила, тихонько и мягко произнося слова...
Зато на другой день, когда я часов в шесть утра отворил окно, Англия напомнила о себе: вместо моря и неба, земли и дали
была одна сплошная масса неровного
серого цвета, из которой лился частый, мелкий дождь, с той британской настойчивостью, которая вперед говорит: «Если ты думаешь, что я
перестану, ты ошибаешься, я не
перестану». В семь часов поехал я под этой душей в Брук Гауз.
Клавская действительно прежде ужасно кокетничала с молодыми людьми, но последнее время вдруг
перестала совершенно обращать на них внимание; кроме того, и во внешней ее обстановке произошла большая перемена: прежде она обыкновенно выезжала в общество с кем-нибудь из своих родных или знакомых, в туалете, хоть и кокетливом, но очень небогатом, а теперь, напротив, что ни бал, то на ней
было новое и дорогое платье; каждое утро она каталась в своем собственном экипаже на паре
серых с яблоками жеребцов, с кучером, кафтан которого кругом
был опушен котиком.
Вася подкрался и осыпал лица слепцов
серой дорожной пылью. Они
перестали петь и, должно
быть, не впервые испытывая такую пробу их зрения, начали спокойно и аккуратно вытирать каменные лица сухими ладонями сморщенных рук.
Отерев мокрые пальцы свои о засученные полы
серой шинели, Ваня прошел мимо детей, которые
перестали играть и оглядывали его удивленными глазами. Ребятишки проводили его до самого берега. Два рыбака, стоя по колени в воде, укладывали невод в лодку. То
были, вероятно, сыновья седого сгорбленного старика, которого увидел Ваня в отдалении с саком на плече.
Стены
были серы, потолок и карнизы закопчены, на полу тянулись щели и зияли дыры непонятного происхождения (думалось, что их пробил каблуком все тот же силач), и казалось, если бы в комнате повесили десяток ламп, то она не
перестала бы
быть темной.
Всеми овладело вполне понятное нетерпение, когда вода, наконец, пошла на убыль. Дождь
перестал. Высыпала по взлобочкам и на солнечном пригреве первая травка, начали развертываться почки на березе. Только
серые тучи по-прежнему не сходили с неба, точно оно
было обложено кошмами, и недоставало солнца.
Только когда ястреб,
переставая ерошиться, из бело-серого превратится в
серого, он станет ручным и не
будет более так дичиться.
Рано утром
серого ненастного дня пред избушкой стояла телега, запряженная рыжей лошадью, и мы в последний раз
пили чай на русском крыльце; Александра Васильевна больше молчала, зато Гаврило Степаныч не
переставал говорить и выстраивал один за другим самые несбыточные планы наших будущих свиданий, и сам же смеялся над их несбыточностью, прибавляя каждый раз...
Глаза смотрели сосредоточенно и важно, отражение огня свечи оживляло их, казалось, что свет истекает из их глубины, что он и
есть — жизнь, через некоторое время он выльется до конца — тогда старик
перестанет дышать и прекратится это опасное качание свечи, готовой упасть и поджечь
серые волосы на груди умирающего.
Огнев поглядывал на открытую голову и платок Верочки, и в душе его один за другим воскресали весенние и летние дни; то
было время, когда вдали от своего
серого петербургского номера, наслаждаясь ласками хороших людей, природой и любимым трудом, не успевал он замечать, как утренние зори сменялись вечерними и как один за другим, пророча конец лета,
переставали петь сначала соловей, потом перепел, а немного позже коростель…
На окраине сада, под старой ветвистой яблоней, стояла крестьянская девка и жевала; подле нее на коленях ползал молодой широкоплечий парень и собирал на земле сбитые ветром яблоки; незрелые он бросал в кусты, а спелые любовно подносил на широкой
серой ладони своей Дульцинее. Дульцинея, по-видимому, не боялась за свой желудок и
ела яблочки не
переставая и с большим аппетитом, а парень, ползая и собирая, совершенно забыл про себя и имел в виду исключительно одну только Дульцинею.
Это
было для меня чрезвычайно радостное известие; во-первых, я
перестал завидовать нашим товарищам, которые ехали в славянском собратстве, между тем как я должен
был тянуться с немцами; потом, вместо мызной мазанки в
серой Лифляндии, я стремился к «червонной Украйне», под тень ее тополей и черешен, к ее барвинкам, к Днепру, к святыням Киева, под свод пещер, где опочили Антоний, Нестор и Никола-князь, сбросивший венец и в рубище стоявший у ворот Печерской лавры…
Сергей своим твердым, самоуверенным голосом вмешался в спор и стал защищать высказанный Балуевым взгляд. Спор сразу оживился, сделался глубже, ярче и интереснее; и по мере того как он отрывался от осязательной действительности, он становился все ярче и жизненнее. Балуев же, столь сильный своею неотрывностью от жизни,
был теперь тускл и
сер. Он почти
перестал возражать. Горячо и внимательно слушая Сергея, он только сочувственно кивал головою на его возражения.
— Полноте смеяться,
перестаньте, — закричала Наташа, — всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… — Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца — июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. — Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас
были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе — он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?… Узкий, знаете,
серый, светлый…
Утро
было теплое и
серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не
переставая ужасаться перед своею душевною мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.